История мировой культуры

Горелов Анатолий Алексеевич

В мистике образ тождествен предмету. По закону сопричастности наскальные рисунки пронзенных стрелами диких животных появились потому, что первобытные охотники верили в то, что такие изображения воплотятся в жизнь на охоте. Связь данных изображений с местами захоронений позволяет также предполагать, что доисторические рисунки в пещерах должны были активизировать магические силы, обеспечивающие удачную охоту покойника. Такая гипотеза подтверждается анализом искусства Древнего Египта, которое было преимущественно магическим. Лишь затем постепенно выясняется, что образ не тождествен предмету. Искусство выросло из мистической веры, себя не оправдавшей. Это становится ясно, и отказ от собственности выступает как плата за создание искусства.

Психологическую

неудовлетворенность человека выставляет в качестве предпосылки развития искусства З. Фрейд. «Художник – это первоначально человек, отвращающийся от действительности, потому что он не в состоянии примириться с требуемым ею отказом от удовлетворения влечений; он открывает простор своим эгоистическим и честолюбивым замыслам в области фантазии. Однако из этого мира фантазий он находит обратный путь в реальность, преобразуя, благодаря своим особым дарованиям, свои фантазии в новый вид действительности, который принимается человечеством как ценное отображение реальности» (Фрейд З. Основные психологические теории в психоанализе. М.; Пг., 1923. С. 87–88).

В какой мере можно здесь говорить о жертве? В человеке формируется образ предмета как психологическая компенсация за невозможность владеть им как собственностью. Через какое-то время человек осознает, что образ не дает ему, вопреки мистическому закону сопричастности, реального владения предметом. Нарисованное блюдо не насыщает, и в нарисованном доме не укрыться от холода. Если человек отказывается от стремления к обладанию собственностью и продолжает творить, наслаждаясь образами самими по себе, то этот момент есть точка перехода от главенства мистики к лидирующей роли искусства.

Искусство с присущей ему образностью противопоставляет себя потребительскому отношению к действительности, материальному вообще в пользу непрактического, созерцательного наслаждения красотой. «Красота спасет мир», потому что заставляет отказаться от эгоизма собственности, силы вещизма, разделяющей людей. В этом смысле можно сказать, что отказ от собственности после возникновения института частного владения ею – главная жертва художника. Здесь мы находимся в области догадок, потому что практически ничего не известно о времени возникновения искусства. По-видимому, оно потрясло основы общества. В дальнейшей истории искусства мы видим даже слишком много частных жертв, восходящих к главной.

В искусстве кристаллизируются образы, возникшие из мистической ориентации первобытного человека. В процессе развития языка и мышления они превращаются в мифы, связывающие более или менее логично мир повседневного опыта с миром сверъестественных сил, который в мифе не менее реален, чем чувственный мир.

В выходящем из мистики мифологическом искусстве много сокрытого специально, чтобы профаны не проникли в тайники народного духа. «Женщины и непосвященные знают только их букву, тогда как их глубокий смысл и мистическая сила, на которой основана вся действенность их мифов, открыты лишь мужчинам, которые считаются достаточно квалифицированными для того чтобы быть в них посвященными, чтобы их сохранять и передавать, чтобы выполнить те тайные церемонии, которые с ними связаны» (Леви-Брюль Л. Первобытная мифология. М., 1930. С. 265).

По мере развития речи и понятийного мышления искусство все дальше отходит от мистики. Обряды и мифы усложняются, и постепенно начинает забываться источник их, придававший искусству объективное значение. С утратой мистических основ искусство субъективируется. Тяготение великих художников к мистике (например, Толстого, Достоевского и других к Оптиной Пустыни) представляет собой стремление вернуться к корням и обрести объективное содержание.

Преобладает та отрасль культуры, которая определяет жизнь людей. Таковым было искусство, когда оно было священным. «Произнесение этих мифов есть, таким образом,

нечто совсем иное, чем простой обряд. Оно равносильно действию, от него в сильнейшей степени зависит сама жизнь общественной группы. Если бы не было больше мужчин в зрелом возрасте, хранителей этих священных мифов, способных произносить их в надлежащий момент, племя было бы обречено на угасание. Ведь молодые люди не могли бы больше обучиться произнесению этих мифов. А в этом случае виды животных и растений, явялющиеся источником существования для туземцев, исчезли бы» (Там же. С. 388).

Искусство было господствующим тогда, когда еще недостаточно развилось понятийное мышление и не возникла потребность в систематизации всего культурного наследия. Когда эти предпосылки проявились, из синтеза мистики и искусства сформировалась мифология. Искусство должно было накопить большое количество произведений, для того чтобы наступил следующий этап культуры – мифологический, являющийся по существу систематизацией первобытного искусства.

Древнее искусство

Древнее искусство было изобразительным, пластическим и словесным. Последнее воплощалось в мифах, а к современным людям дошло в виде сказок, созданных человечеством в детстве и любимых детьми.

Точка зрения о происхождении мифологии из искусства, в соответствии с которой искусство как бы переходная ступень от мистики к мифологии, позволяет подвергнуть сомнению представление о том, что ранее существовали целостные мифы, которые потом распались или деградировали. Скорее, вначале они были разрозненными сказаниями, а затем стали соединяться с помощью логики в нечто целое, зависящее от того, насколько логично мышление данного народа и развита в нем мифология.

Одно из объяснений верхнепалеолитических рисунков, с которых начинается наше знакомство с древним искусством, заключается в веровании, что тот, кто владеет изображением, располагает полной властью над его оригиналом. Леви-Брюль обвиняет защитников данной гипотезы в том, что они приписывают авторам этих рисунков и скульптур чисто утилитарные замыслы. Действительно, в искусстве утилитарное отходит на второй план, но в качестве предпосылки развития искусства имеет место. Поршнев объясняет эти изображения запретом на пользование оригиналом. Продолжая мысль в этическом аспекте, можно заключить, что тяга к добру порождает сказки, в которых оно побеждает. В этом смысле прав Ницше, утверждая, что «искусство не есть исключительно подражание природной действительности, а как раз метафизическое дополнение этой действительности, поставленное рядом с ней для ее преодоления» (Ницше Ф. Рождение трагедии, или эллинство и пессимизм // Соч.: В 2 т. М., 1966. Т. 1. С. 153). Искусство выполняет, таким образом, компенсаторную роль восполнения в сфере чувств того, чего человек оказывается лишен в жизни. Это, впрочем, свойственно любой отрасли духовной культуры.

В первобытном искусстве особенно проявляется его способность быть средством общения и единения людей, к чему стремятся ритуалы как таковые. Они выходят из искусства и, будучи сопричастны миру сверхприроды, создают тем самым мир духовной культуры, который первоначально мистичен, а воплотившись в искусстве – мифологичен. В мифах запечатлен бессознательный архетип данного племени, и потому он так оберегается «стариками» – хранителями мудрости.

Древнее искусство повторяет подвиги культурных героев, которые считаются предками и творцами данной общественной группы, создателями всех ее обычаев, обрядов, празднеств и церемоний. То, что предкам приписывается создание всего существующего, воплощается в уважении к ним как творцам культуры. Культурный герой является главным персонажем мифов и в то же время этим же словом называется главное мистическое начало. Тот, кто породил культуру, отождествляется с порожденным. В самом имени, слове пребывает мистическая сила.