История музыки в эстетическом измерении
Шрифт:
Пример № 1.
Постоянная борьба аполлонического (гармоничного, рационального) и дионисического (экстатического, иррационального) начал неразрывно связана с историей человечества [42]. Пронизывая античное искусство, она достигает своего апогея в древнегреческой трагедии (от др-гр. «» – «песнь козла»), где аполлоническое, представленное диалогом актеров, существует, вплоть до творчества Еврипида, в единстве с дионисическим элементом – песнями и музыкой хора. В конечном итоге, страдания и гибель мифологических героев удивительным образом претворяются в красоту и становятся предметом эстетического наслаждения. Увиденное на орхестре очищает человека, возвышает его над повседневными тяготами и утешает.
Интересен тот факт, что большая роль мимики и выразительной жестикуляции в определенной степени сближает аттическую трагедию с индийским театром. Однако здесь мы имеем дело с иными канонами красоты: в индийской классической музыке наиболее эстетически привлекательным считался семиступенный диатонический звукоряд раг (от санскр. «цвет», «краска»), тогда как в древнем Китае особой выразительностью традиционно обладала пентатоника.
В жизни древнего грека было место не только для умеренности, напротив, в определенные дни даже требовалось вести себя совершенно иначе, с большой вольностью, к примеру, во время Дионисий, праздников в честь Диониса, бога виноделия и производительных сил природы, свиту которого составляли лесные демоны силены и неистовые менады. Кроме того, широкой популярностью пользовались симпосии (от др.-гр. «») – веселые пиры, сопровождаемые интереснейшими философскими беседами и соответствующей музыкой. Проходя по Античным залам Эрмитажа, можно воочию убедиться в том, что росписи многих глиняных сосудов для вина посвящены музыкальной тематике.
Учитывая разносторонность и многогранность интересов жителей греческого полиса, оказывается вполне понятным их лояльное отношение к сфере комического (от лат. «-» – «песнь комоса», веселой толпы), которая в средние века будет всячески подавляться и преследоваться отцами церкви (см.: Глава 1 § 2). В отличие от трагедии, здесь царили непринужденность, острая сатира общественно-политической направленности, грубоватые двусмысленности, а безобразные, уродливые гримасы театральных масок вызывали смех публики. Несмотря на то, что сведения о древнегреческой комедии дошли до нас лишь фрагментарно, можно заметить, что ее музыкальная составляющая отличалась легкостью и живостью [29, c. 14].
Вопреки кажущейся монохромности сохранившихся до наших дней античных образцов скульптуры и архитектуры, изначально они выглядели совершенно иначе. Красота для греков была наглядной, пластичной [33, c. 87], они любили яркие краски и использовали их для украшения построек. Фрагменты красочного слоя можно наблюдать, к примеру, на архаической статуе Коры (от др.-гр. «» – «девушка»), хранящейся в Музее Акрополя (Афины) [3].
К сожалению, мы не можем в полной мере представить себе, какое впечатление древнегреческие сооружения производили в их первозданном виде, также как и услышать звучание античной музыки в исполнении легендарного поэта Терпандра. Ее подлинная красота остается для нас непостижимой, подобно загадочной архаической улыбке Коры. Возможно, именно в силу этой «недосказанности», интерес к переосмыслению, «договариванию» античного наследия остается актуальным, и по сей день.
Часть 2. Эстетические ориентиры Средневековья
Для средневековой музыкальной эстетики, в свою очередь, характерен дуализм чувственной и божественной красоты, при этом земное (тленное) рассматривается как несовершенное подобие духовного (вечного), прекрасного, возвышенного. В этот период времени считается, что музыка, подчиненная интересам церкви, должна быть благочестивой, оказывать морально-очистительное воздействие на человека. Что же касается безобразного и низменного, то они, подобно всякому греховному началу, воспринимаются как искажение нерукотворного образа, нарушение его целостности, и подвергаются безоговорочному осуждению.
Стремление к возвышенному должны были внушать прихожанам и сами храмовые сооружения средневековья: как западные, массивные романские и ажурные готические постройки, изобилующие скульптурой, наполненные величественным звучанием органа и светом, проникающим в яркий солнечный день через декорированные витражами окна, так и восточные, богато украшенные иконами, крестово-купольные храмы, где традиционно царил полумрак, и господствовала исключительно вокальная музыка. Попадая в особое, храмовое пространство, переживая трагические события библейской истории, человек отрешался от мирской суеты, приобщался к Богу.
Продолжается развитие античного учения об этосе, и если в раннем средневековье акцент делается на очистительном, катарсическом факторе, то впоследствии эмоциональная палитра музыки начинает расширяться. Все восемь «церковных» ладов (гексахордные (от лат. «hexachordum» – «шестиструнник) аналоги Античности) обладали определенным моральным и эстетическим значением и могли в равной мере успешно применяться, исходя из тех или иных обстоятельств. К примеру, печальному и несчастному человеку надлежало обратиться к фригийскому (второму) ладу, лидийский (третий) лад символизировал бодрость и здоровье, а гипоэдиксолидийский (восьмой) лад, размеренный и возвышенный, предназначался мудрым старцам [62].
Пример № 2.
Сфера комического в эпоху средневековья развивалась в резкой оппозиции к официальному церковному кругу. Однако ничто не могло заглушить любовь народа к карнавалам, ярмаркам, творчеству бродячих музыкантов (шпильманов, жонглеров, вагантов, голиардов), дающих занимательные представления под звучание собственного аккомпанемента. Даже на полях средневековых манускриптов нередко встречаются дролери (от фр. «dr^olerie» – «шутка»), забавные изображения фантастических существ, людей, зверей и птиц, не имеющие прямого отношения к тексту рукописи. Не менее примечательны гаргульи – гротескные создания, «обитающие» на водостоках готической архитектуры. Более того, литургическая драма (театральная инсценировка духовной тематики), изначально исполняемая в стенах храма, постепенно демократизируется, «выходит» на городскую площадь, что приводит к зарождению мистерии, жанра, в котором набожность соседствует с богохульством, а евангельские сюжеты тесно переплетаются с шуточными сценками.
Новое эстетическое создание теоретиков, не желающих мириться с аскетизмом спекулятивной богословской науки, приводит к необходимости поиска иного, более объемного, многомерного подхода к выражению красоты в музыке. Приблизительно с IX века начинается переход от одноголосного григорианского хорала, восхваляемого отцами церкви, к многоголосию, полифонии (Леонин, Перотин), а в XIII веке появляется мензуральная нотация (от лат. «mensura» – «мера»), позволявшая фиксировать не только высоту, но и длительность звуков и выводящая значимость временной координаты в музыке на принципиально иной качественный уровень.
Пример № 3. Школа св. Марциалла. Мелизматический органум. «Benedicamus Domino».
Характерной чертой, придававшей звучанию особую эффектность, являлось наличие т.н. «мерцающих» диссонансов, поражающих своей остротой слушателя, воспитанного на тональной музыке XVIII–XIX веков. Причиной возникновения такого феномена стал тот факт, что средневековые композиторы тщательно следили за согласованием соседних голосов, игнорируя звучание вертикали всей партитуры в целом. Даже в простом двухголосии диссонанс, «проскальзывающий» между акцентируемыми консонансами, не являлся редкостью [47, c. 16].