История о пропавшем ребенке
Шрифт:
– Ешьте сколько хотите, – ответила мать, не глядя в мою сторону.
Та же история повторилась, когда мать разрешила внучкам пойти поиграть во дворе. Ни во Флоренции, ни в Генуе, ни в Милане я не отпускала их на улицу одних.
– Нет, девочки, во двор нельзя, – сказала я, – играйте здесь.
– Бабушка, можно нам во двор? – хором переспросили они.
– Я же сказала, что можно.
Мы остались одни.
– Я переехала. Живу на виа Тассо, – сказала я и поймала себя на мысли, что, как в детстве, боюсь ее.
– Хорошо.
– Три
– Хорошо.
– Я написала еще одну книгу.
– А мне-то что?
Я замолчала. Она с недовольным видом разрезала на две части лимон и отжала в стакан сок.
– Ты пьешь воду с лимоном? Заболела?
– Еще бы! Смотрю на тебя – и желудок аж скручивает.
Она налила воды в стакан, добавила щепотку соды и выпила залпом, шумно сглатывая.
– Ты плохо себя чувствуешь?
– Отлично.
– Неправда. К врачу ходила?
– Делать мне больше нечего, только деньгами разбрасываться на врачей и таблетки.
– Элиза знает, что ты болеешь?
– Элиза беременна.
– И вы мне не сообщили?
Она не ответила, поставила стакан в раковину, тяжело вздохнула и вытерла губы рукой.
– Я сама отведу тебя к врачу. Только скажи, что случилось?
– Со мной-то? А то ты не знаешь. Что ты мне устроила, то и случилось: это из-за тебя у меня в животе жила лопнула.
– Что ты такое говоришь?
– Ты, ты меня поломала.
– Я очень люблю тебя, мама.
– А я тебя нет. Значит, ты переехала в Неаполь вместе с детьми?
– Да.
– А муж твой с вами приехал?
– Нет.
– Тогда нечего тебе тут делать. Чтобы ноги твоей больше в этом доме не было.
– Мам, сейчас совсем другие времена. Можно быть порядочным человеком, даже если вы расстались с мужем, даже если живешь с другим. Что ты на меня одну нападаешь? А как же Элиза, беременная и не замужем? Почему ты ей ничего не говоришь?
– Потому что Элиза не ты. Разве Элиза училась, как ты? Разве я ждала от Элизы того, чего от тебя ждала?
– Так ты должна быть мной довольна. Фамилия Греко теперь известна, меня даже за границей знают.
– Хватит выпендриваться, ты никто. Возомнила о себе бог весть что, а для нормальных людей ты никто. Меня тут уважают не за то, что я тебя родила, а за то, что я родила Элизу. Она не училась, даже среднюю школу не кончила, а стала синьорой. А ты со своими дипломами кто теперь? Девочек только жалко: такие красавицы, так хорошо говорят. О них ты подумала? С таким отцом они бы росли, как богатые детки из телепередач, а ты что наделала? В Неаполь их притащила?
– Мам, это я с ними занимаюсь, я их учу, а не отец. Как они росли, так и дальше будут.
– Выскочка ты, вот кто. Как я в тебе ошибалась! Я думала, Лина выскочка, а это ты. Твоя подруга дом родителям купила, а ты что? Купила ты нам дом? Твоя подруга командует тут всеми, у нее даже Микеле Солара по струнке ходит.
Она принялась расхваливать Лилу: «Какая Лина красавица, какая благородная девушка! У них с Энцо теперь своя фирма: вот люди – сразу видно, делом заняты!» Тут я поняла, чем больше всего перед ней провинилась, – тем, что оказалась хуже Лилы. Мать сказала, что хочет что-нибудь приготовить для Деде и Эльзы – обо мне ни слова. «Значит, ей даже к столу меня пригласить противно», – подумала я. Мы с детьми ушли, не дожидаясь обеда.
32
Мы шли вдоль шоссе, когда я заколебалась: может, подождать отца у ворот, хоть поздороваться с ним? Или пройтись по кварталу в поисках братьев? Или зайти к сестре, только вот дома ли она? Из телефонной будки я позвонила Элизе и повела девочек к ней – в огромную квартиру с видом на Везувий. Беременности еще не было заметно, но сестра очень изменилась. Беременность не только заставила ее разом повзрослеть, но и как-то искорежила. В ней появилась какая-то вульгарность: во внешности, в словах, в голосе. Лицо у нее было землистого цвета, недовольное – она нам явно не обрадовалась. От любви или хотя бы детского уважения не осталось и следа. Вопрос о болезни матери ее разозлил – таким тоном она раньше никогда со мной не говорила.
– Лену, врач сказал, что с ней все в порядке, просто она страдает. Мама совершенно здорова! Конечно, ей плохо, только болезнь тут ни при чем. Это все из-за тебя. Ты очень ее огорчила, вот она и сникла!
– Что за чушь ты несешь?
– Чушь, говоришь?! – Она разозлилась еще больше. – Я просто тебе объясняю, что у меня со здоровьем хуже, чем у мамы. И раз уж ты теперь живешь в Неаполе и знаешь больше, чем врачи, позаботься о ней хоть немного. Хоть чуть-чуть о ней подумай – она и расцветет!
Я сдерживалась: не хотела ссориться. Почему она так со мной говорит? Неужели я тоже настолько изменилась в худшую сторону? Неужели нашей дружбе конец? Или дело не во мне, а в самой Элизе? Может, она, самая младшая в нашей семье – живое доказательство того, что квартал портит людей еще быстрее, чем раньше? Деде с Эльзой молчали, скромно сидя рядком, явно расстроенные, что тетя совсем не обращает на них внимания. Я разрешила им доесть бабушкины леденцы и вернулась к разговору с сестрой:
– Как у вас дела с Марчелло?
– Отлично, как же еще? Если бы не смерть его матери, мы были бы абсолютно счастливы. А так у него столько забот…
– Ты про какие заботы?
– Про обычные, Лену, про обычные. Ты привыкла о книжках думать, а в жизни все по-другому.
– А Пеппе и Джанни как?
– Работают.
– Никак не могу их застать.
– Сама виновата, не приезжаешь никогда, вот и не застаешь.
– Теперь буду чаще приезжать.
– Ну и молодец. А еще поговорила бы ты со своей подружкой Линой.