История одного города. Господа Головлевы. Сказки
Шрифт:
Плакали тут все, плакали и потому, что жалко, и потому, что радостно. В особенности разливалась одна древняя старуха (сказывали, что она была внучка побочной дочери Марфы Посадницы). [72]
— О чем ты, старушка, плачешь? — спросил бригадир, ласково трепля ее по плечу.
— Ох ты наш батюшка! как нам не плакать-то, кормилец ты наш! век мы свой всё-то плачем… всё плачем! — всхлипывала в ответ старуха.
В полдень поставили столы и стали обедать; но бригадир был так неосторожен, что еще перед закуской пропустил три чарки очищенной. Глаза его вдруг сделались неподвижными и стали смотреть в одно место. Затем, съевши первую перемену (были щи с солониной), он опять выпил два стакана и начал говорить, что ему нужно бежать.
72
Стр. 92. Марфа Посадница — жена новгородского посадника И. Борецкого, героиня повести Н. Карамзина (1803), заключаемой мыслью, что победа Москвы над Новгородом (как и казнь героини) оправдана тем, что «польза народная во веки веков
— Ну, куда тебе без ума бежать? — урезонивали его почетные глуповцы, сидевшие по сторонам.
— Куда глаза глядят! — бормотал он, очевидно, припоминая эти слова из своего маршрута.
После второй перемены (был поросенок в сметане) ему сделалось дурно; однако он превозмог себя и съел еще гуся с капустою. После этого ему перекосило рот.
Видно было, как вздрогнула на лице его какая-то административная жилка, дрожала-дрожала и вдруг замерла… Глуповцы в смятении и испуге повскакали с своих мест.
Кончилось…
Кончилось достославное градоначальство, омрачившееся в последние годы двукратным вразумлением глуповцев. «Была ли в сих вразумлениях необходимость?» — спрашивает себя летописец и, к сожалению, оставляет этот вопрос без ответа.
На некоторое время глуповцы погрузились в ожидание. Они боялись, чтоб их не завинили в преднамеренном окормлении бригадира и чтоб опять не раздалось неведомо откуда: «туру-туру!»
Встаньте гуще! Чтобы пуще Побеждать врага!К счастью, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, а в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось такое множество, что даже куры не клевали их… Потому что это были ассигнации. [73]
73
Стр. 93. Потому что это были ассигнации. — Первоначально ассигнации обеспечивались свободным разменом на золото и серебро, но к концу XVIII века размен был прекращен, и ассигнации обесценились.
Войны за просвещение
Василиск Семенович Бородавкин, сменивший бригадира Фердыщенку, представлял совершенную противоположность своему предместнику. Насколько последний был распущен и рыхл, настолько же первый поражал расторопностью и какою-то неслыханной административной въедчивостью, которая с особенной энергией проявлялась в вопросах, касавшихся выеденного яйца. Постоянно застегнутый на все пуговицы и имея наготове фуражку и перчатки, он представлял собой тип градоначальника, у которого ноги во всякое время готовы бежать неведомо куда. Днем он, как муха, мелькал по городу, наблюдая, чтоб обыватели имели бодрый и веселый вид; ночью — тушил пожары, делал фальшивые тревоги и вообще заставал врасплох.
74
Войны за просвещение (стр. 93). — Тургенев, прочитав эту главу, «хохотал до чихоты» (письмо П. В. Анненкову 27 января 1870 г.) В статье об «Истории одного города» он пояснил природу смеха, порождаемого щедринскими произведениями: «Я видел, как слушатели корчились от смеха при чтении некоторых очерков Салтыкова. Было что-то почти страшное в этом смехе, потому что публика, смеясь, в то же время чувствовала, как бич хлещет ее самое».
Тургенев подметил в этой главе полемику Салтыкова-Щедрина с ним («Он нет-нет, да и заденет меня; но это ничего не значит: он прелестен…» — в том же письме Анненкову). Исследователи указывают на элементы пародирования тургеневских «Призраков». Но, кроме того, — и на это обратил внимание в № 5 «Отечественных записок» за 1869 год П. Л. Лавров — писатели по-разному трактовали пресловутую цивилизацию. Потугин в «Дыме» развивал идею о настоятельной необходимости цивилизации для России. Салтыков-Щедрин показывал, что такое на самом деле эта цивилизация, внедряемая в жизнь градоначальником, отправляющимся походом против обывателей ради этой цивилизации: «…У героев г. Щедрина, — писал П. Л. Лавров, — я нахожу несравненно более понимания, чего они хотят и каковы таковы бывают вещи и дела на сем свете, гораздо более смысла, чем у г. Потугина с его растянутою ци-ви-ли-за-ци-е-ю».
Тургенев в своей статье отмечал, что Салтыков-Щедрин «знает свою страну лучше, чем кто бы то ни было». Справедливость этого замечания подкрепляется следующим фактом, художественно преломленным писателем в «Войнах за просвещение»: в годы вице-губернаторства в Рязани Салтыкову-Щедрину пришлось заниматься следственным делом крестьян, которые сопротивлялись затеянному помещицей переселению на «новые места». Когда в имение после усовещеваний, а затем и прямого «бунта», выразившегося в том, что крестьяне высвободили «зачинщиков», была вызвана воинская команда и приехали следом губернатор, предводитель, жандармский штаб-офицер и священник, оказалось, что деревня была совершенно пуста: все крестьяне спрятались от них в ближайших лесах и оврагах. Несколько суток спустя крестьянам все-таки ничего не осталось, как вернуться в деревню, просить на коленях прощения у помещицы и властей. Они ничего не добились, переселиться на неудобное место им пришлось, и, кроме того, их ожидало унизительное наказание — порка «на миру» (см.: С. Макашин. Салтыков-Щедрин на рубеже 1850–1860
«Войны» против крамольной Стрелецкой слободы, захват (с кличем «Иду на вы!») Навозной слободы и аналогия с войной против Трои — иносказания, призванные отразить взгляд писателя на внутреннюю и внешнюю политику самодержавия. Художественно завуалированные факты истории переплетены с приметами современной писателю жизни — получением концессий на железные дороги (суливших быстрое обогащение), крестьянскими бунтами против навязываемых условий освобождения от крепостной зависимости, с упоминанием либеральных экономистов Г. Молинари и В. П. Безобразова, сотрудников М. Н. Каткова.
В просветительных войнах Бородавкина исследователи склонны видеть отражение деятельности Николая I, в частности, в первой войне за цивилизацию — покорение Кавказа (на такое толкование наталкивает «сечение аманатов»), а в «войнах против просвещения» — его борьбу с революцией 1848 г.
Кричал он во всякое время, и кричал необыкновенно. «Столько вмещал он в себе крику, — говорит по этому поводу летописец, — что от оного многие глуповцы и за себя, и за детей навсегда испугались». Свидетельство замечательное и находящее себе подтверждение в том, что впоследствии начальство вынуждено было дать глуповцам разные льготы, именно «испуга их ради». Аппетит имел хороший, но насыщался с поспешностью и при этом роптал. Даже спал только одним глазом, что приводило в немалое смущение его жену, которая, несмотря на двадцатипятилетнее сожительство, не могла без содрогания видеть его другое, недремлющее, совершенно круглое и любопытно на нее устремленное око. Когда же совсем нечего было делать, то есть не предстояло надобности ни мелькать, ни заставать врасплох (в жизни самых расторопных администраторов встречаются такие тяжкие минуты), то он или издавал законы, или маршировал по кабинету, наблюдая за игрой сапожного носка, или возобновлял в своей памяти военные сигналы.
Была и еще одна особенность за Бородавкиным: он был сочинитель. За десять лет до прибытия в Глупов он начал писать проект «о вящем армии и флотов по всему лицу распространении, дабы через то возвращение (sic) древней Византии под сень Российския державы уповательным учинить», и каждый день прибавлял к нему по одной строчке. Таким образом составилась довольно объемистая тетрадь, заключавшая в себе три тысячи шестьсот пятьдесят две строчки (два года было високосных), на которую он не без гордости указывал посетителям, прибавляя при том:
— Вот, государь мой, сколь далеко я виды свои простираю!
Вообще, политическая мечтательность была в то время в большом ходу, а потому и Бородавкин не избегнул общих веяний времени. Очень часто видали глуповцы, как он, сидя на балконе градоначальнического дома, взирал оттуда, с полными слез глазами, на синеющие вдалеке византийские твердыни. Выгонные земли Византии и Глупова были до такой степени смежны, что византийские стада почти постоянно смешивались с глуповскими, и из этого выходили беспрестанные пререкания. Казалось, стоило только кликнуть клич… И Бородавкин ждал этого клича, ждал с страстностью, с нетерпением, доходившим почти до негодования.
— Сперва с Византией покончим-с, — мечтал он, — а потом-с…
На Драву, Мораву, на дальнюю Саву, На тихий и синий Дунай… [75]Д-да-с!
Сказать ли всю истину: по секрету, он даже заготовил на имя известного нашего географа, К. И. Арсеньева, [76] довольно странную резолюцию: «Предоставляется вашему благородию, — писал он, — на будущее время известную вам Византию во всех учебниках географии числить тако: Константинополь, бывшая Византия, а ныне губернский город Екатериноград, стоит при излиянии Черного моря в древнюю Пропонтиду и под сень Российской державы приобретен в 17… году, с распространением на оный единства касс (единство сие в том состоит, что византийские деньги в столичном городе Санкт-петербурге употребление себе находить должны). По обширности своей город сей, в административном отношении, находится в ведении четырех градоначальников, кои состоят между собой в непрерывном пререкании. Производит торговлю грецкими орехами и имеет один мыловаренный и два кожевенных завода». Но, увы! дни проходили за днями, мечты Бородавкина росли, а клича все не было. Проходили через Глупов войска пешие, проходили войска конные.
75
Стр. 94. «На Драву, Мораву, на дальнюю Саву…» — из стихотворения «Беззвездная полночь дышала прохладой…» (1847) А. С. Хомякова. У Хомякова:
…Молитва славянская громко звучала В напевах, знакомых минувшим векам. …И клир, воспевая небесную славу, Звал милость господню на Западный край. На Лабу, Мораву, на дальнюю Саву, На шумный и синий Дунай.76
К. И. Арсеньев (1789–1865) — автор учебника географии, преподаватель Николая I и Александра II; в 1837 году сопровождал Николая в путешествии по России.
— Куда, голубчики? — с волнением спрашивал Бородавкин солдатиков.
Но солдатики в трубы трубили, песни пели, носками сапогов играли, пыль столбом на улицах поднимали, и всё проходили, всё проходили.
— Валом валит солдат! — говорили глуповцы, и казалось им, что это люди какие-то особенные, что они самой природой созданы для того, чтоб ходить без конца, ходить по всем направлениям. Что они спускаются с одной плоской возвышенности для того, чтобы лезть на другую плоскую возвышенность, переходят через один мост для того, чтобы перейти вслед за тем через другой мост. И еще мост, и еще плоская возвышенность, и еще, и еще…