История одного Карфагена

18-го февраля 1917-го года в Петрограде забастовал огромный Путиловский завод. Участие в этом поначалу приняли не все рабочие, далее – всё больше, а вскоре забастовка перекинулась на другие предприятия. Интересно, что это не вызвало особой тревоги, несмотря на то, что с начала Первой Мировой войны в 14-м году демонстрации резко пошли на спад, а теперь начинались с новой силой, хотя и не в довоенных грандиозных размерах.

Во всяком случаи, через четыре дня, 22-го февраля, когда

Николай II, будучи верховным главнокомандующим, решил отправится к войскам в ставку, которая находилась в Могилёве, он спросил министра внутренних дел о недовольствах, на что получилось невнятный ответ: «Всё, вроде бы, спокойно». Было ли это желанием успокоить царя, или эти люди действительно так считали – судить трудно. Я склоняюсь к тому, что министр действительно верил в возможность быстрого наведения порядка. Разумеется, никто не ожидал того, что произошло далее.

23-го февраля по старому стилю, по-новому – 8-го марта, отмечался Международный день трудящихся женщин, и в рабочих кварталах начались демонстрации, соединившиеся с отсутствием хлеба в магазинах бедных районов. Всех очень волновал вопрос о новых продовольственных поставках в Петроград, на фоне чего формировались очень разные предположения, но ясности не было. Женщины часами стояли в очередях, и когда начальники говорили, что хлеб есть, они, в общем-то, были правы: он был, но другой вопрос в том, что цена на него была чудовищно высока.

Далее, стали говорить, что хлеба привезли достаточно, но весь раскупили – люди делали запасы. Утешение было достаточно спорным. Начали возникать версии о том, что кто-то специально задерживал перевозки хлеба, и 23-го февраля начались демонстрации с лозунгом «Хлеба! Хлеба!». К этому очень быстро присоединились «Долой войну!» и «Долой самодержавие!», что было печальной иронией: по-настоящему, самодержавия уже не было, потому что с 1906-го года в России была законодательная дума и парламент, который обладал большими правами, пусть и не такими, как, например, в Великобритании. При этом существовали политические свободы, что уже явно подчёркивало отсутствие самодержавия. Позже политологи назовут такой строй «дуалистической монархией» – власть монарха очень велика, но всё-таки есть какой-то представительный орган. Однако, участники демонстраций не вникали в эти тонкости и шли под лозунгом «Долой самодержавие!».

За несколько следующих дней значительно выросло количество забастовщиков, на улицы вышло всё больше людей, и обстановка с каждый днём всё более накалялась. 25-го февраля город был полностью охвачен забастовками и демонстрациями. Интересно, что только в этот момент разные политические партии решили поддержать недовольных – до этого они просто смотрели на происходящее с некоторым удивлением.

Николай II, который волей судеб оказался далеко от столицы, понял всё не сразу, и только вечером 25-го февраля сообразил, что дела плохи. В 1915-м году, когда император снял с поста верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича и поставил на его место себя, очень многие стали возражать и говорить, что с этого момента он понесёт личную ответственность за все поражения русской армии. Тем не менее, Николай II говорил, что в тяжёлые моменты хочет быть со своим воинством, – это понятно и достойно некоторого уважения, но сегодня мы понимаем, что решение было очень непрактичным, потому что царю приходилось разрываться между государственными и военными делами.

В результате, в феврале 17-го года столица была охвачена волнениями, а император находился за много километров от неё и совершенно не понимает ситуации. Отреагировал он только вечером 25-го февраля, прислав командующему петроградским военным округом – генералу Хабалову – телеграмму:

Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией.

Иными словами, Николай приказал немедленно разгромить и разогнать выступающих.

По этому поводу было сказано и написано очень много противоречивого. Барон Будберг, оказавшийся в эмиграции, с большим сожалением написал:

Да, решительный начальник, батальон верных солдат, быстрота действий, и судьба России – да и всего мира – была бы иной.

Александр Исаевич Солженицын в разных произведениях представлял царя как несчастного мученика, который ни в коем случаи не хотел проливать кровь, вспоминая 9-е января 1905-го года, в результате чего и проявил такую слабость. Тем не менее, телеграмма Николая II показывает, что идеи у него были совершенно другие.

Меня поразил Александр Савич, который в размышлениях над февральской революцией с явной скорбью восклицал о том, что не только царь не разогнал протестующих, но и никто другой не бросился к нему на помощь. Иными словами, и Николай не обратился к войскам или жандармерии, и желающих помогать ему не было. Историк заключил: «Не было в нашей стране благословенного Алькасара!». Алькасар – это замок в испанском городе Толедо, в котором находился штаб военных во время Гражданской войны: франкисты, то есть мятежники, в нём укрепились, а республиканцы довольно легкомысленно его осаждали. В результате, когда подошли основные войска мятежников, республиканцы и представители народного фронта были изгнаны или убиты, а сторонники Франко в Алькасаре были освобождены.

Таким образом, Савич хотел сказать, что, если бы демонстрации вовремя разогнали, то не было бы всех последующих ужасов. Странно, что человек, сражавшийся против фашизма, поставил в пример франкистов…

Вечером 25-го февраля царь приказал разогнать демонстрации. Солдат приказом вывели на улицу, однако вышли очень немногое, потому что им совершенно не хотелось разгонять эти толпы. Есть мнение о том, что многих солдат совсем недавно призвали, вот-вот собирались отправить на фронт, но им не хотелось продолжения войны, в результате чего они сочувствовали выступающим на улицах. Тем не менее, солдаты вышли, где-то произошли столкновения и раздавались выстрелы, были убитые и раненные. 26-го февраля появились первые сообщения о том, что солдаты отказывались стрелять в толпу, а когда армия перестаёт поддерживать режим и переходит на сторону народа – это главный залог победы любой революции.

В этот же день, 26-го февраля, председатель государственной думы – октябрист Михаил Родзянко – отправил императору следующую телеграмму:

Всеподданнейше доношу Вашему величеству, что народные волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры. Основы их – недостаток печёного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику, но главным образом – полное недоверие к власти, неспособной вывести страну из тяжёлого положения. На этой почве, несомненно, разовьются события, сдержать которые можно временно ценою пролития крови мирных граждан, но которых при повторении сдержать будет невозможно. Движение может переброситься на железные дороги, и жизнь страны замрёт в самую тяжёлую минуту. Заводы, работающие на оборону в Петрограде, останавливаются за недостатком топлива и сырого материала, рабочие остаются без дела, и голодная безработная толпа вступает на путь анархии, стихийной и неудержимой.

Железнодорожное сообщение по всей России в полном расстройстве. На юге из 63 доменных печей работает только 28, ввиду отсутствия подвоза топлива и необходимого сырья. На Урале из 92 доменных печей остановилось 44, и производство чугуна, уменьшаясь изо дня в день, грозит крупным сокращением производства снарядов. Население, опасаясь неумелых распоряжений властей, не везёт зерновых продуктов на рынок, останавливая этим мельницы, и угроза недостатка муки встаёт во весь рост перед армией и населением. Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно бессильна восстановить нарушенный порядок.

Государь, спасите Россию, ей грозит унижение и позор. Война при таких условиях не может быть победоносно окончена, так как брожение распространилось уже на армию и грозит развиться, если безначалию и беспорядку власти не будет положен решительный конец. Государь, безотлагательно призовите лицо, которому может верить вся страна, и поручите ему составить правительство, которому будет доверять всё население. За таким правительством пойдет вся Россия, одушевившись вновь верою в себя и своих руководителей. В этот небывалый по ужасающим последствиям и страшный час иного выхода нет, и медлить невозможно.

Председатель Государственной думы Михаил Родзянко.