История одной семьи

Вентрелла Роза

— В любом случае спасибо за ужин, ты был очень мил, — добавила я.

— Может, тогда пойдем?

— Хорошо, — сказала я. — Давай прогуляемся?

Он посмотрел на меня немного смущенно, затем, понизив голос, предложил пойти к нему домой.

— Родители приедут только завтра. Может, послушаем музыку, посидим на диване, поболтаем?

Несколько минут я раздумывала над его предложением, а потом согласилась — только по одной причине. Меня охватывал гнев при мысли о Микеле и Магдалине, и хотя повод был довольно глупый, его хватило, чтобы подтолкнуть меня пойти с Алессандро.

Я

никогда не видела его квартиру, только знала, что он живет в Поджофранко, новом элегантном районе. Я и лифта никогда не видела, но не стала говорить, потому что стыдилась своего невежества. Первым делом мы попали в длинный коридор, весь сияющий огнями; на стенах зеркала, на полу серый ковер и большие горшки с растениями. Серый цвет вообще преобладал в интерьере. Большая антрацитовая гостиная и современная мебель, благоухающая чистотой. Единственный островок белизны — блестящая кухня, которую оживлял аромат лимона.

— Здесь красиво. У твоей мамы хорошо получается содержать дом в чистоте.

— Допустим, это не только ее заслуга. Есть уборщица, которая помогает маме три раза в неделю. — Он снял куртку и открыл большую французскую дверь на балкон. — Хочешь, выйдем?

Мы были на шестом этаже, и прекрасный вид города, усеянного тысячами огней, заставил меня на мгновение забыть, где я нахожусь.

— Я включу музыку, — сказал Алессандро вполголоса.

Это было странно, но я не волновалась. Дул спокойный ровный ветер, неся запах лета, поселившегося в вихре аллей. Фрезии и герани на балконе пропитывали воздух сладким ароматом. Алессандро присоединился ко мне, когда гостиную затопили звуки «Tragedy» Bee Gees. Он начал целовать меня, и я сразу поняла по его частому дыханию, что сегодня он твердо намерен зайти дальше обычного. Алессандро задрал мне платье, запустил руки между бедер. Я перестала целовать его и отвернулась. Он укусил меня за ухо, лизнул мочку, губы скользнули по шее. Теплая дрожь пробежала внизу живота, когда Алессандро прижал меня к перилам.

— Не здесь, — прошептал он, потом взял меня за руку и отвел в свою комнату.

Я шла за ним, и только одно воспоминание туманило зрение: губы Микеле на моих губах. Я снова начала целовать Алессандро, надеясь, что это поможет мне забыть вкус губ Бескровного. Я целовала его самоотверженно, позволила его языку скользнуть ко мне в рот, рукам — сжать мои груди, слегка пощекотать соски. Его напористость — легкая, безболезненная, но при этом парализующая — на мгновение поглотила все мое внимание.

— Ты прекрасна. Даже не представляешь, сколько раз я мечтал это сделать.

Юноша, очаровавший меня своим мятежным духом, своей смелой уверенностью, теперь казался мне беззащитным, ранимым. Он уложил меня на кровать и расстегнул брюки, быстро и неуклюже стянул их и также быстро избавился от моих трусиков. Я вдохнула, затаила дыхание и изо всех сил зажмурилась, мечтая, чтобы волнение стерло все остальное. Когда он дотронулся пальцами до моих гениталий, все мои мышцы обмякли.

— Не волнуйся, я не стану спешить. Тебе не будет больно.

Я открыла глаза, когда Алессандро раздвинул мне ноги своими и попробовал проникнуть

в мое тело. Он помогал себе одной рукой, стараясь удержать меня. Затем я посмотрела на него по-другому, ясным и спокойным взглядом. И поняла, что хочу оказаться в другом месте. В те годы я старательно убеждала себя, что все в порядке, что жизнь идет как надо, но это была неправда. Потеря Винченцо, бабушки, Микеле — все это я с отчаянной решимостью пыталась запечатать и удержать в четко очерченных границах. Встреча с другом детства проделала дыру в стене, которую я выстроила для защиты. Внезапно благоразумная девушка, которая учится в естественно-научном лицее и встречается с коммунистически настроенным сыном полковника, показалась мне такой же чужой, как Касабуи с ее прихлебателями.

Я почувствовала отвращение и стыд и раздраженно сдвинула ноги.

— Не могу, — прошептала я. — Не хочу.

Алессандро остановился не сразу, он был слишком возбужден, его гениталии набухли. Тяжелое дыхание, огонь в глазах. Он все еще пытался раздвинуть мне бедра, но я оттолкнула его.

— Не хочу, — повторила я, глядя ему в глаза, затуманенные возбуждением, но понемногу проясняющиеся.

— Мария, прости. Я думал, что ты тоже хочешь. — В его голосе, однако, сквозила обида. — Иди сюда, я все сделаю медленно, обещаю.

Я покачала головой, на глаза навернулись слезы.

— Не хочу, — тихо сказала я, а потом оделась и выбежала из квартиры.

Я села на автобус, вышла перед театром Петруццелли и перешла проспект Кавур, направляясь домой. На улицах в центре было полно людей, море на горизонте сияло искрами, похожими на блуждающие огоньки. Я дошла до Муральи. Эта часть старого Бари молчала, спала. Лишь иногда из открытых окон доносились фразы на диалекте. Какая-то старуха сидела перед дверью своего дома, ела бобы и смотрела на далекое море. Толстяк в майке и шортах пел народную песню «Там, на морском берегу».

— Добрый вечер, синьорина, — кивнул он мне и отвесил легкий поклон.

Я прошла мимо, опустив голову.

— Как же прекрасна первая любовь, — заметил толстяк, улыбаясь.

Я нервничала, постоянно оглядывалась по сторонам и испытывала странное чувство, будто вижу все по-новому, в другом свете. Каждое лицо, каждая улица моего района теперь обрели истинный вид, словно с них сняли слой папиросной бумаги и обнажили болезненную бледность чистого листа. Мне не было места рядом с Алессандро, и пусть я думала, что меня привлекает его мир, каждый раз, приближаясь к нему, я убегала и возвращалась к своей истинной сущности.

Подойдя к нашей улице, я с удивлением услышала шум и болтовню толпящихся там женщин — Цезиры, ведьмы, тетушки Наннины. На другой стороне улицы стояли мужчины, они курили и периодически сплевывали на землю. Люди, приземистые дома, заплеванные белые камни мощеной улицы — все это показалось мне плохо пропечатанной, некачественной фотографией, как в газете. Там, дальше по улице, стояли карабинеры и скорая помощь с мигалками, освещавшими улицу.

— Что происходит? — спросила я, ни к кому конкретно не обращаясь. Потом увидела маму. Подошла к ней. — Что случилось?