История пилота истребителя. Рассказы о войне
Шрифт:
Так продолжалось семнадцать долгих кровавых месяцев. За время оккупации в городе и районе фашисты уничтожили свыше 50 тысяч человек. Даже после нашей первой исторической победы под Москвой 6 декабря и контрнаступления фашисты, с одурманенными гитлеровской пропагандой мозгами, пытались овладеть ситуацией. Они приволокли из самой Германии «Большую Берту» в надежде, что она им понадобится для стрельбы по Москве.
На самом деле «Большая Берта» не упоминается нигде. В Первую мировую она была на самом деле – немцы использовали ее при осаде Парижа. Во Второй мировой немцы применяли
Подо Ржевом такую пушку установили на платформе, построили новую железнодорожную ветку и таскали по ней эту «дуру». Но в конце сентября 1942 года Дмитрий почти год летал в третьем истребительном авиакорпусе на ЛаГГ-3, сбил два фашистских самолета лично и два в группе, был награжден орденами Красной Звезды и Боевого Красного Знамени, совершив шестьдесят боевых вылетов, получил звание старлея, пользовался любовью и уважением летного состава и девушек из летной столовой. Но самое главное – он был жив!
За это время третий авиаполк потерял двадцать своих пилотов. Что творилось на земле, лучше и не говорить. Это была мясорубка.
Туман с моросящим дождем сковал всю землю, аэродром застыл в ожидании. Полетов не было. Было хреново. Тишина нарушалась лишь отдаленной канонадой да бульканьем моторов самолетов авиационного корпуса, которые гоняли механики. Это безделье длилось уже целую неделю. Морально летчики устали, так как нет ничего хуже, чем ждать.
Дмитрий ждал, а в Ленинграде была его мать, а Ленинград был в блокаде.
Наконец после обеда Дмитрия вызвал командир полка. Нужно было с воздуха посмотреть, что творится. Пехота рассказывала о какой-то огромной пушке, снаряды которой оставляли воронки, сопоставимые с теми, которые оставляет бомба весом в одну тонну.
Погода была дрянь, но данные разведки были необходимы. Было решено, что Дмитрий полетит один, для меньшей заметности. На высоте в две тысячи метров он пройдет на запад,
пробьет облачность и с тыла, на малой высоте, насколько позволит облачность, начнет летать галсами, чтобы обнаружить по возможности ту пушку.
Дмитрий был подготовлен к полету. Изучен район, но погоды все еще не было. Стоял густой туман. Этот адвективный туман иногда сливался с облачностью, и в этом случае облака просто цеплялись за аэродром, и понятия нижней кромки облачности уже просто не существовало. Моросил дождь, и было тоскливо. Наконец подул ветерок, туман рассеялся, а нижняя кромка приподнялась.
Дмитрий настаивал на вылете. Во-первых, он вылетит, когда погода еще не наладится, и, следовательно, вероятность встречи с немцами в воздухе будет мала. Во-вторых, присутствует элемент внезапности…
Командир полка с доводами согласился, пожелал удачи, и Дмитрий отправился к самолету, который вместе с механиком его уже ждал.
Было прохладно. Поверх гимнастерки Дмитрий надел кожанку, парашют. В кабине было тесно. Заурчал мотор, и кабина стала нагреваться, а вместе с ней и Дмитрий.
Наконец температура воды
Самолет быстро оторвался и пошел набирать высоту. Почти сразу он вошел в облачность. Ее нижняя граница была менее 80 метров и дальше понижалась.
Все внимание было теперь приковано к «пионеру» – прибору, по которому можно было судить о пространственном положении, секундомеру, указателю скорости, компасу да указателю высоты. Через пять минут, по расчету, он должен был пересечь линию фронта, занять высоту две тысячи метров, затем, еще 120 секунд не меняя курса, приступить к снижению и пробить облачность с вертикальной скоростью не более пяти метров в секунду.
Чистое небо появилось на 1800 метрах. Полет был между слоями. Самолет летел без крена и без изменения курса. Дмитрий похвалил себя. Прошло 350 секунд полета, и через 70 секунд уже можно снижаться, зайдя опять в облачность. Все внимание было приковано к выдерживанию курса.
Мысли Дмитрия были в навигации, и золотое правило летчика-истребителя – крутить головой на 360 градусов – было забыто (шелковые шарфики на шее – это не пижонство, а необходимость для летчика-истребителя). В этот момент резкий толчок, треск, даже грохот прервали наблюдения за приборами. Самолет круто накренился, вошел в облачность, вариометр показал максимальное снижение, голова стукнулась о фонарь кабины. Дмитрий попытался вылезти из кабины, но сила тяжести вдавливала его в кресло. Высотомер откручивал
высоту. Она уже была 1100 метров.
У Дмитрия был только один вариант. Ему удалось приостановить вращение, и, отведя ручку от себя, он смог создать отрицательную перегрузку, которая и помогла ему покинуть самолет…
Открытие купола парашюта совпало с выпадением из облачности и ударом горящего истребителя о землю. Дмитрий висел на парашюте, а внизу шел поезд с одним-единственным вагоном, на котором лежала какая-то труба. «Пушка», – пронеслось в голове Дмитрия. Он успел только соединить ноги и уже упал на землю. До линии фронта было километров тридцать, и направление было понятным. Дмитрий отстегнул парашют, забросал его ветками и опавшими листьями и прислушался. Слышалась канонада, да постукивал поезд с огромной пушкой на платформе. Канонада звучала на юго-востоке, а паровоз уходил на север. Тридцать километров по лесистой местности здоровому парню не показались сложными. Легким бегом Дмитрий выдвинулся на юго-восток.
Ветви иногда хлестали, пару раз он падал, но продолжал бежать. По пути несколько раз попадались небольшие деревни. Их Дмитрий обходил, стараясь не попадаться никому на глаза.
Смеркалось. Очень хотелось пить. Во фляжке воды оставалось на один привал, но надо ежать. Его бег приостановило шоссе. По шоссе, в сторону фронта, лязгая гусеницами, двигалось восемь танков и десять машин с пушками и полевой кухней.
В кузовах машин сидели немецкие солдаты. Они, солдаты армии «Центр», орали песни, кто-то играл на губной гармошке, они еще не понимали, что их везут на убой. Лишь только убедившись, что дорога свободна, Дмитрий, пригнувшись, перебежал ее.