История религии (Том 2)
Шрифт:
Ты - единый творец, равного нет божества!
В последних словах мы видим уже почти настоящее единобожие. Правда, и в гимнах Амону мы находим провозглашение его единственности, в том смысле, что он создатель других богов. Но Амон-Ра сам родился из Нуна - Хаоса, Атон пребывает вечно. Амон-Ра - отец богов, Атон - единственный Бог. В другом варианте Гимна вместо слов "равного нет божества" стоит "кроме тебя, нет иного"312. Для того, чтобы еще яснее подчеркнуть эту истину, Эхнатон отменяет прежнее наименование Божества, в которое еще входили имена Гора и Шу. Теперь Бог именуется: "Ра, владыка небосклона, приходящий как Атон"313.
С Атоном не связана никакая космогоническая мифология,
В единстве своем нераздельном ты сотворил...
Все, что ступает ногами по тверди земной,
Все, что на крыльях парит в поднебесье.
В Палестине и Сирии, в Нубии золотоносной, в Египте
Тобой предназначено каждому смертному место его.
Ты утоляешь потребы и нужды людей,
Каждому - пища своя, каждого дни сочтены.
Их наречья различны,
Своеобразны обличья, и нравы, и стать,
Цветом кожи несхожи они,
Ибо ты отличаешь страну от страны и народ от народа.
В этих словах содержится целая революция. Эхнатон отверг представления своих предков о том, что только египтяне настоящие люди, а прочие - "сыны дьявола". Он пришел к мысли о том, что Бог объемлет своей любовью все земли и все племена. Он намеренно ставит Палестину, Сирию и Нубию на первом месте, а Египет на последнем. Он хочет навсегда положить конец разделениям и открыть всем подвластным ему народам единого благого Бога.
Эхнатон решился на то, на что не решились жрецы. Он восстал против язычества, магии, идолопоклонства. Если жрецы шли к единобожию путем отождествления богов, сохраняя весь балласт старых преданий, фараон-реформатор не побоялся порвать с ними самым радикальным образом.
Но в одном он остался истинным сыном старого Египта. Самосознание пророка, постигшего новую истину, слилось в нем с древней верой в божественность царя. Пусть он выкинул имя Гора из своего священного титула, но на деле он продолжал быть тем же "воплощенным Гором", что и его предшественники:
Каждое око глядит на тебя,
Горний Атон, с вышины озаряющий землю.
Но познал тебя и постиг
В целом свете один Эхнатон, твой возлюбленный сын,
В свой божественный замысел ты посвящаешь его,
Открываешь ему свою мощь...
Все для царя расцветает.
Так ведется со дня мирозданья,
Когда землю ты сотворил и возвеличил ее
Во имя любимого сына, плоти от плоти твоей.
Это наследие Магизма связывало религию Атона с государственным культом императора. Перед изваяниями царя и царицы в Ахетатоне совершались воскурения и приносились жертвы.
Следуя своему отцу, Эхнатон объявил себя единственным носителем "Истины". Во имя этой "Истины" он стремился создать новый уклад жизни, отличный от прежнего. Его божественность должна была отныне проявляться с такой же благостью, с какой солнце живит землю. Эхнатон стал открыто пренебрегать традиционной помпезностью, сопровождавшей прежних фараонов при публичных появлениях. Он не надевал старого фетиша - двойной короны Обеих Земель, не любил других царских регалий.
От художников, которые украшали его столицу, царь настоятельно требовал "Истины". Это был, пожалуй, единственный в истории случай, когда государственная власть оказала творческое воздействие на искусство. Эхнатон, несомненно, обладал чуткой поэтической душой; постоянно окруженный талантливейшими мастерами своего времени, он во многом сам оказывался под их влиянием и в то же время увлекал их своим энтузиазмом на поиски новых путей. Он хотел, чтобы все в его городе было иначе, чем в Фивах. Создавая дворцы и храмы в Ахетатоне, художники Юти, Бек, Тутмос получили право не считаться с омертвевшими канонами старых школ. Сначала в своем стремлении к Маат они доходили почти до карикатуры. Не колеблясь они изображали малоизящную фигуру царя, его большой живот, отвислую челюсть. Но уже в этих новых стилизациях мы видим удивительное умение показать величие духа Эхнатона, которое не может скрыть его уродливая внешность. Этот нескладный человек с огромной головой на тонкой шее и короткими ногами кажется более прекрасным, чем цветущие и улыбающиеся монархи на парадных статуях прошлых веков.
С каждым годом гротеск и вызов традициям уступал новым художественным поискам. Возникла новая школа, которая создала изумительные по красоте творения; нежные девичьи фигурки, галерея портретов царя, Нефертити и их дочерей, картины природы, как бы иллюстрирующие Гимн Солнцу, - все это непревзойденные шедевры египетского искусства. Здесь не было натурализма, но присутствовало какое-то просветленное чувство природы. Искусство Ахетатона нельзя рассматривать вне религии Атона. Ее любовное, бережное отношение к миру, ее восхищение каждым проявлением в нем красоты одухотворяют произведения художников солнечного города.
Изменились и традиционные сюжеты. Мы видим фараона не только несущимся на боевой колеснице, но и в интимной семейной обстановке. Он обнимает дочерей, целует Нефертити, молится, воздев руки. Солнцу, которое осеняет его своими лучами. Между прочим, в этих изображениях небывалую доселе роль играла Нефертити. В прошлом жены фараонов обычно стояли в тени. А теперь мы видим, что царь постоянно появляется с ней вдвоем: на парадах, на праздниках и на богослужениях. Это можно объяснить не только особенной любовью царя к жене, но и его желанием показать, что он отрекся от прежних обычаев и создает новые. Он во всем следует "Истине".
x x x
Проходили годы. Эхнатон не покидал своей столицы. Он слишком хорошо понимал, что реформация вызывает повсюду ропот. Он даже дал торжественную клятву никогда не выезжать из Ахетатона. Таким образом, он сделался добровольным узником314. Правда, его эмиссары разъезжали по стране, разрушая святилища богов, уничтожая надписи с их именами, но это вызывало лишь озлобление. Фивы хранили зловещее молчание. Жрецы Амона, лишенные своих земель и храмов, непрестанно сеяли смуту. Народ охотно слушал их. Религиозные идеи фараона были непонятны массам, которые втайне продолжали чтить старых богов. Люди вздыхали о тех временах, когда Амон приводил в Фивы вереницы пленных азиатов, а Осирис встречал умерших в стране Запада. Домашние боги, боги номов и городов были близки и понятны душе крестьянина, ремесленника, писца и родового аристократа. Они были богами, помогающими в повседневной жизни, богами, которых почитали отцы с незапамятных времен. А "учение" царя, скрывшегося в своем Ахетатоне, ничего не говорило им.
С другой стороны, создается впечатление, что самого Эхнатона мучил страх перед богами. Вероятно, он втайне боялся, что они могут оказать на него пагубное воздействие. Слабое здоровье царя, отсутствие наследника-сына, казалось, подтверждали худшие опасения. Эхнатон становится все более непримиримым и фанатичным, приказывает стереть всякий след богов. Сотни каменотесов трудятся над тем, чтобы исковеркать старые иероглифы. Истребляются не только имена богов и слово "боги", но и даже слово "бог". Его заменяют словом "царь", "властитель" 315. По верованиям египтян, уничтожение имени было магическим средством уничтожить его носителя. Вероятно, все мероприятия Эхнатона, связанные с переменами в надписях, объясняются тем, что он не мог избавиться от суеверного страха.