История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 6. На пороге Нового Завета. От эпохи Александра Македонского до проповеди Иоанна Крестителя
Шрифт:
Толкователи обвиняют его в «насилии над многими народами», «насилии над страной», в «осквернении Храма», «ограблении имущества бедных» и всевозможных пороках. В одном из текстов есть намеки на двух братьев, которые стали «западней для народа своего и для всех его соседей», «орудиями насилия» [33]. По-видимому, здесь имеются в виду Ионатан и Симон.
Хасмонейские цари, люди суровые и беспощадные, вряд ли могли долго оставлять подобные нападки на них безнаказанными. Кумранцы описывают репрессии, которые обрушились на их Учителя со стороны «нечестивого священника». Повествуется об этом в завуалированной форме, но так, что можно уловить общий ход событий. Учитель был «обличаем», предан суду; какие-то люди, на помощь которых он рассчитывал, не поддержали
Учителя с его сторонниками отправили в ссылку, но и там не оставляли в покое. К нему подсылали убийц, а в День Очищения центр общины подвергся нападению «нечестивого священника», который «пришел поглотить их, чтобы помешать им в день субботы их покоя» [34].
Кажется странным, как мог первосвященник настолько пренебречь Законом, чтобы в самый Судный День гоняться за сектантами. Но кумранские тексты и апокрифы разрешают эту загадку. Оказывается, порвав с храмовым богослужением, ессеи сохранили старый календарь, который был при Антиохе Эпифане заменен другим. Поэтому их праздник не был священным днем для остальных иудеев [35].
По-видимому, именно в эти годы скитаний и притеснений Учитель написал гимны, напоминающие скорбные сетования Иеремии:
Глумители скрежетали зубами, И я был осмеян грешниками, И против меня свирепствовало сборище нечестивых, И они шумели, как шторм морской. Злобствующие ищут души моей За то, что я предан Завету Твоему, А они сборище суеты и община Велиала. Ибо они изгнали меня из моей страны, Как птицу из ее гнезда, И все мои близкие и родные далеко от меня И они еще прибавили к моим бедствиям: Заключили меня в темницу, И я ел хлеб со слезами, И питие мое было в слезах бесконечных. Я был связан прочными веревками и цепями, Которые невозможно было разбить, И крепкая стена держала меня взаперти [36].Не меньше, чем от царя, пришлось вытерпеть Наставнику от иных из собратий. Среди них появился некий «человек лжи», который произвел настоящий раскол в общине. Хотел ли он пойти на компромисс с двором или просто домогался главенства — мы не знаем. Во всяком случае, часть эссенов примкнула к нему и поселилась отдельно [37]. В «Гимнах» мы читаем:
Люди моей общины возмутились против меня И растоптали тайну, которую Ты открыл мне. Они оклеветали меня перед сынами нечестия [38].Слова эти — весьма красноречивое свидетельство о настроениях в среде «избранников». Однако полоса невзгод окончилась для Учителя благополучно:
Нечестивцы народов ринулись на меня Вместе со всеми мучителями своими. И терзали душу мою. Но Ты, Боже мой, Ты превратил бурю в легкий ветер, Ты освободил душу бедного… Ты вложил ответ в мои уста, И Ты поддержал жизнь мою, дав силу чреслам… Ты утвердил стопы мои в доме нечестия, — И я стал западней для грешников… И они были рассеяны, так что и остаток не сохранился. Люди, которые воевали со мной и искали со мной раздора, Они дым, гонимый ветром [39].Очевидно,
Первые следы поселения на берегу Мертвого моря относятся к сороковым — тридцатым годам II века до н. э. [41]. Это означает, что Учителю удалось получить во владение участок земли в Кумране. При дворе могли решить, что удаление сектантов в пустыню — самый лучший способ прекратить распрю. Для Наставника же не было места, более соответствовавшего его планам. Он призвал всех «верных Закону» выйти, подобно Аврааму, из среды грешников, чтобы готовить себя к последним дням.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава девятнадцатая
ОТДЕЛИВШИЕСЯ
1. Алким умер ок. 160 г., разбитый параличом. Незадолго до смерти он предпринял перестройки в Храме, которые вызвали общее негодование.(1 Макк 9, 54-57). См.: Е. Shurer. Тhе Нistory of the Jewish people…, Еdinburgh, 1973, v. 1, р. 175.
2. Оний IV бежал после убийства отца в 171 г. в Египет. Там, не надеясь на восстановление мира в Иерусалиме, он с позволения Птолемеев построил: храм в Леонтополе (154 г.). Этот храм просуществовал до конца I в. н. э. (И. Флавий. Арх. XIII, 1-3; Иуд. война, I, 1, 1; 7, 10, 2-4). Иерусалимская Община не признала законности этого храма. См.: Мишна, Менахот, XIII, 10.
3. 1 Макк 14, 41. Этот «истинный пророк» был, по-видимому, одной из фигур поздне иудейской эсхатологии (Втор 18, 15; Ин 1, 21; 6, 14). См.: С. Трубецкой. Учение о Логосе, с. 282-283.
4. И. Флавий. Арх. XIII, 11, 4.
5. Тацит. История, V, 8. История Хасмонейской династии изложена в 1 Макк и у Иосифа Флавия.
6. См.: Г. Скарданицкий. Фарисеи и саддукеи. Киев, 1905, с. 73-76. Сообщения Флавия о саддукеях: Иуд. война, II, 8, 14; Арх. XIII, XVIII. Обзор источников: J. Le Moine. Les sadducceens. Paris, 1972.
7. И. Флавий. Арх. XIII, 10, 5. В этом рассказе выпад против царя исходил лишь со стороны одного из фарисеев, но историк дает понять, что все фарисеи были против двойной власти Хасмонеев. См.: И. Каценельсон. Фарисеи и саддукеи. — «Восход», 1897, № 12, с. 173-179.
8. См.: Г. Скарданицкий. Ук. соч., с. 47-50. И. Флавий о фарисеях: Иуд. война, I, 5, 2; 29, 2; II, 8, 14; 17, 3; Арх. XIII, XVII, XVIII. Талмуд: Мишна, Хагига, II, 7; Эрувин, VI, 2; Сота, III, 4; Маккот, 1, 6; Ядаим, IV, 6-8; Нидда, IV, 2; Пара, II, 1, 3, 7. Воззрения фарисеев, по-видимому, отражает 2-я Маккавейская книга. См.: Н. Саzelles. Nаissance de l'Eglise. Paris, 1968, р. 54. Большинство исследователей согласно в том, что фарисейское движение зародилось в недрах хасидского. См., напр.: М. Nоth. Тhe History of Israel, р. 374.
9. Мишна, Сота, III, 4.
10. См.: Ин 3, 1-2; Деян 16, 5; 23, 6; Филип З, 5. Аргументы в пользу близости фарисейского учения к христианству собраны израильским историком Д. Флюссером (D. Flusser. Jesus. Раris, 1970).
11. «Религиозная жизнь иудейского народа, — пишет Г. Мур, — была спасена переходом от Торы как законченного откровения, от мертвой буквы — к букве, вновь обретшей жизнь, от старинного застывшего текста, чье знание, ничто не могло изменить и ничего нового не могло сказать, — к тексту, чье значение было пластическим, поскольку он получал новое толкование в свете возраставшей от века к веку мудрости религиозных учителей» (G. F. Moore. Judaism in the Centuries of the Christian Era. Cambridge, 1962, V. I, р. 66).