История России в лицах. Книга третья
Шрифт:
В 1853году князю Владимиру был поставлен памятник в Киеве, на пустой высокой горе над новым центром города – Крещатиком.
В 1999 году в Белгороде открыт памятник святому равноапостольному князю Владимиру-крестителю Руси.
В 2007 году открыт памятник Владимиру Святому и епископу Суздальскому Феодору во Владимире.
А в 2010 году в городе Коростень был открыт памятник юному князю Владимиру и его матери – безвестной рабыне Малуше.
Так что и история, и человеческая память каждому воздала по заслугам и по справедливости.
Великокняжеская мудрость
Он стал первым русским князем, признанным всеми европейскими государями: Киевская Русь в его правление была вполне европейским государством, статус которого подкреплялся многочисленными брачными союзами княжеских сыновей и дочерей.
Он оставил завещание, в котором предостерегал сыновей от междоусобиц и убеждал жить в тесной любви. Если бы сыновья выполнили отцовскую волю, возможно, Русь избежала бы и татаро-монгольского ига, и нашествия рыцарей Тевтонского ордена, а Петру Первому не пришлось бы «рубить окно в Европу», ибо Россия входила бы в число крупных европейских государств.
Но у истории нет сослагательного наклонения…
Ярослав Владимирович или Ярослав Мудрый (978 – 1054) – сын крестителя Руси князя Владимира Святославовича и полоцкой княжны Рогнеды, отец, дед и дядя многих правителей Европы; в крещении получил имя Георгий (или Юрий).
Впервые упоминание о нем встречается в «Повести временных лет», где он назван третьим сыном из четырех, родившихся у Владимира от Рогнеды. Так что перспективы, как бы теперь сказали, у княжича Ярослава были весьма скромными. Помимо родных братьев, у него было еще семь или восемь сводных – от других жен его отца.
Достигнув более или менее зрелого возраста, Ярослав получил в удел от отца Ростовское княжество, где ничем себя не прославил и вел обычную жизнь удельного князя. Единственным исключением можно считать основание города Ярославля, названного в честь князя, который по легенде секирой убил священную медведицу и приказал срубить на неприступном мысу над Волгой небольшую деревянную крепость, названную по его имени – Ярославль.
Эти события нашли отражение на гербе города. Предполагают, что Ярославль был основан в 1010 году не как город, а как крепость на Стрелке – месте слияния Волги и Которосли – для защиты Ростова. Впервые о Ярославле, как у городе, упоминается в летописях лишь семьдесят лет спустя в связи со вспыхнувшим там восстанием смердов.
После смерти своего старшего брата Вышеслава Ярослав был в 1011 году посажен своим отцом на княжение в Новгороде – в обход тоже старшего, но сводного брата Святополка, который тогда был в немилости у Владимира и даже одно время находился в заключении. Рассудительный и спокойный Ярослав импонировал своему отцу гораздо больше, чем амбициозный и склонный к внезапным припадкам гнева Святополк. Но старый князь жестоко ошибся.
Став князем новгородским, Ярослав решил ликвидировать давнюю зависимость Новгорода от Киева и стать совершенно независимым государем обширной Новгородской области. Главной причиной этого решения было недовольство решением Владимира посадить на киевский престол одного из своих младших сыновей – Бориса, а выразилось во вполне конкретном действии: после трех лет своего княжения Ярослав отказался платить отцу ежегодную дань в 2000 гривен, как делали все новгородские посадники.
Новгородцы, славившиеся своим независимым и бунтарским нравом, да к тому же еще тяготившиеся зависимостью от Южной Руси и налагаемой на них данью, с восторгом поддержали своего князя.
Неизвестно, чем закончился бы бунт сына против отца (разгневанный Владимир готовился лично идти против него и велел уже исправлять дороги и строить мосты), но внезапно великий князь заболел и скончался. Великокняжеским столом завладел старший в роде Святополк, которого освободили из темницы и объявили своим князем взбунтовавшиеся киевляне.
В этом моменте, однако, существует много противоречивых версий. Согласно одной из них, опасаясь любимого киевлянами Бориса и желая сделаться единодержавным правителем всей Руси, Святополк умертвил трех братьев – Бориса, Глеба и Святослава. Но во многих других источниках упоминается о том, что князь Борис, например, всегда признавал старшинство Святополка и не мыслил о том, чтобы сделаться в обход его великим князем. Про князя Глеба упоминаний меньше, но суть их та же. А уж Святослав вообще, по-видимому, как сказали бы сейчас «попал под раздачу». Судя по всему, его убили «на всякий случай».
Так что до сих пор неясно, кто именно «подсадил» на киевский стол Святополка, которого киевляне, мягко говоря, недолюбливали, по чьему приказу были умерщвлены его братья, и что спасло Ярослава от той же участи: Святополк не скрывал своего намерения расправиться и с этим сводным братом. Правда, не с помощью наемных убийц, а силами своей дружины. Но к этому следует добавить, что женат Святополк был на дочери польского короля Болеслава Храброго, правда недолго – всего три года, и имя принцессы, умерший в возрасте восемнадцати лет, в летописях и хрониках даже не указывается.
Ярослав не стал дожидаться, подобно Борису и Глебу, когда его отправят следом за братьями. Он срочно помирился с новгородцами, которые имели все основания быть недовольными своим князем: женатый на шведской принцессе Ингигерде (в святом крещении – Ирине) он отдавал явное предпочтение наемной варяжской дружине.
Варяги же, никогда не отличавшиеся особой гуманностью нравов, да еще чувствовавшие себя под надежной защитой, возбуждали против себя население жестокостью и насилиями; дело доходило до кровавого возмездия со стороны новгородцев, а Ярослав в таких случаях обыкновенно принимал сторону наемников и однажды казнил многих граждан, заманив их к себе хитростью.
Тем не менее, новгородцы довольно легко согласились помириться с Ярославом, поскольку отказать ему в помощи в войне против Святополка означало бы вынудить своего князя к бегству. Следовательно, опять возобновилась бы зависимость от Киева, нужно было бы принимать нового посадника – а какого, неизвестно. Кроме того, Ярослав мог вернуться из-за моря с варягами и отомстить Новгороду, что, принимая во внимание характер князя, было очень реальной перспективой. В общем, почти по поговорке: «лучшее враг хорошего», какой бы там князь ни был, а к нему уже успели привыкнуть, равно как и к независимости от Киева.