История русского романа. Том 1
Шрифт:
Попытки писателей — реалистов 40–х годов обратиться к деревенской тематике и сделать ее содержанием повести имели принципиальное значение. Белинский высоко ценил инициативу Д. В. Григоровича, создавшего первые крестьянские повести, несмотря на то, что писатель не достиг в них ни проникновенности, ни тонкого лиризма, ни оригинальности построения, которыми отличались появившиеся через несколько лет рассказы из «Записок охотника», ни сложности и глубины постановки психологических проблем «Бедных людей» Достоевского.
Григорович исходил из представления о том, что коллизия борьбы «маленького» человека, угнетенного и бесправного, за свое счастье, за жизнь и материальное благополучие представляет огромный общественный интерес, полна трагической значительности. В борьбе отдельного, по большей части слабого бедняка с обездолившим его обществом и всесильными угнетателями писатели
«Мрачное семилетие», 1848–1854 годы, ознаменовавшиеся наступлением реакции, стремлением правительства подавить всякое проявление свободной мысли, не привели к победе реакционных сил в области искусства и идеологии. Одним из важнейших явлений литературы конца 40–х годов следует признать развитие повести и очеркового цикла, разработку внутри этих жанров элементов эпического стиля. Именно в годы «мрачного семилетия» рассказы из «Записок охотника» Тургенева прочно объединились в цикл и вышли отдельной книгой, появились повести «Муму» и «Постоялый двор», в литературе заняли свое место А. Ф. Писемский, А. А. Потехин, И. Т. Кокорев, произведения которых теми или иными сторонами готовили русский народный роман. В конце первой половины 50–х годов стали появляться «Севастопольские рассказы» Толстого — цикл, значение которого в подготовке романа — эпопеи трудно переоценить.
Писатели и идеологи, наиболее живо интересовавшиеся народом, его бытом, чаяниями, его местом в истории и современной жизни общества, придавали большое значение народным повестям Григоровича конца 40–х годов. «Я помню „Деревню“, помню „Антона — Горемыку“, помню так живо, как будто всё это совершилось вчера. Это был первый благотворный весенний дождь, первые хорошие, человеческие слезы, и с легкой руки Григоровича мысль о том, что существует мужик — человек, прочно залегла и в русской литературе, и в русском обществе», — писал Салтыков — Щедрин. [647]
647
Н. Щедрин (М. Е. Салтыков), Полное собрание сочинений, т. XIII, Гослитиздат, Л, 1936, стр. 229.
Крестьянский роман, а затем роман — эпопея из народной жизни развились на основе веры в значение народной массы, осознания ее решающей роли в общественном бытии. Рассказы и повести Тургенева и Григоровича конца 40–х годов знаменовали собою поворот к теме крестьянства в литературе; они были ярким выражением того, что в литературу и искусство вошел новый герой — крестьянин. Толстой признавал впоследствии, какое большое значение имели эти произведения для развития русской литературы вообще и для становления идейных принципов его собственного творчества, в частности. «Вы мне дороги… в особенности по тем незабвенным впечатлениям, которые произвели на меня, вместе с „Записками охотника“, ваши первые повести, — обращался Толстой к Григоровичу. — Помню умиление и восторг, произведенные на меня, тогда 16–летнего мальчика, не смевшего верить себе, — Антоном — Горемыкой, бывшим для меня радостным открытием того, что русского мужика — нашего кормильца и — хочется сказать: нашего учителя — можно и должно описывать не глумясь и не для оживления пейзажа, а можно и должно писать во весь рост, не только с любовью, но с уважением и даже трепетом». [648]
648
Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 66, Гослитиздат, М., 1953, стр. 409.
Григорович вспоминает, что его отъезд в 1846 году в деревню и попытка поближе узнать быт и заглянуть в душу крестьянина были вызваны размышлениями, возникшими в результате общения с демократически настроенными молодыми литераторами и передовой молодежью. Посещение кружка Бекетовых, члены которого были увлечены социальными вопросами (многие из них перешли впоследствии в кружок Петра-
шевского), по мнению самого Григоровича, способствовало тому, что «успех… умственного развития» привел его к острому недовольству своим творчеством в области очерка, бытовой картинки, к желанию создать что-нибудь более значительное, более важное для общества. [649] Смутное сознание того, что средоточием наиболее важных вопросов является деревенский быт, что крепостной крестьянин — главная фигура современности, заставляет Григоровича отказаться от столичной жизни, которая воспринимается им теперь как жизнь праздная и оторванная от народа.
649
См.: Д. В. Григорович. Литературные воспоминания. Изд. «Academia», Л., 1928, стр. 150–151.
Молодой писатель сознавал свою творческую незрелость и взял с собой в деревню, в качестве образцов, произведения, которые в каком-либо отношении соответствовали его замыслам: сочинения Диккенса и Кольцова, последние со вступительной статьей Белинского. Интерес к творчеству и жизни Кольцова у Григоровича имел своим источником стремление понять внутренний мир человека из народа, проникнуть в его думы и мечты, источники его страданий и радостей. Недаром отдельным главам своей повести «Деревня» Григорович предпослал эпиграфы из Кольцова. Содержавшийся в предисловии к сочинениям Кольцова рассказ Белинского об особенностях личности Кольцова и о столкновении народного поэта с враждебной ему темной средой, очевидно, прочно вошел в сознание Григоровича и наложил отпечаток на характеристику главной героини первой его крестьянской повести.
Основу сюжета повести «Деревня» (1846) Григорович заимствовал из рассказа матери об умирающей от чахотки молодой крестьянке, насильно выданной замуж и забитой мужем. Однако повесть свою он построил не как картину семейной драмы в народной среде или изображение гибели молодой женщины, а как историю жизни женщины из народа, начиная с рождения и кончая похоронами. Несчастное замужество и семейная жизнь занимают в повести не больше места, чем рассказ о детстве и девичестве бесправной крепостной сироты.
Возможно, что проблема положения женщины, составляющая один из основных вопросов в повести Григоровича, ставилась писателем не без учета романов Ж. Санд, оказывавших огромное влияние на русскую молодежь 40–х годов. Однако в центре внимания Григоровича в его повести находятся не семейные отношения, не вопрос о положении женщины в семье и даже в обществе, а крепостничество и положение закрепощенного крестьянства. Акулина избрана им в качестве героини как типичная представительница своего сословия. Бедная сирота, она, кроме гнета помещичьего, испытывает на себе гнет сельских богатеев, бесправна не только как крепостная, но и как женщина, эксплуатируемая в семье.
Авторская эмоция, которую Григорович стремится передать читателю, — скорбь и негодование, рождающиеся в результате ощущения социальной несправедливости. Таким образом, уже первая повесть Григоровича пронизана той характерной для реалистической литературы 40–х годов гуманностью, о которой Белинский писал: «Это — страдание, болезнь при виде непризнанного человеческого достоинства, оскорбляемого с умыслом и еще больше без умысла…». [650]
Григорович противопоставляет крестьянку, наделенную богатым душевным миром, тонко, хотя и стихийно чувствующую и стремящуюся к добру и справедливости, владельцам душ, помышляющим лишь о развлечениях, черствым и эгоистичным. Уже в первой повести Григоровича это противопоставление делается основным композиционным приемом, хотя оно и не проведено здесь последовательно. Говоря, что Акулина родилась в «богатом селении, весьма значительном по количеству земли и числу душ», [651] писатель дает понять, что все эти богатства, — не только земли, но и «души», т. е. крестьяне, которые трудятся на земле, — собственность помещика и вся их жизнь подчинена интересам и выгодам барина. Героиня повести лишена детства, ибо подневольный труд омрачает юные годы ее жизни, которые она проводит в душной избе за ткацким станком, зарабатывая на уплату оброка помещику. Всю жизнь затем крепостная крестьянка отбывает барщину. Барщина в конечном итоге является причиной ее ранней гибели.
650
В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. X, Изд. АН СССР, М., 1956, стр. 323.
651
Д. В. Григорович, Избранные произведения, Гослитиздат, М. —Л., 1959, стр. 26.