История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
И естественно, большие вопросы возникали при выборе изобразительных средств, главный из них – вопрос о языке. Использовать современный язык автору показалось антихудожественным, всё-таки триста лет отделяло современность от описываемых событий, персонажи говорили совсем по-другому, об этом свидетельствовали книжные и летописные памятники. Использовать архаический язык документа тоже казалось неубедительным, этот язык казался мёртвым, таким языком не создашь живой человеческий образ с помощью речевой характеристики. И Степан Злобин начал изучать фольклор, используя для создания художественного образа народные средства. «Фольклор помог писателю изучить характеры своих героев, народное восприятие исторических явлений, дал канву для решения отдельных сюжетных задач, например, история сыновей Истомы… напоминает сказочный сюжет о трёх братьях» (Там же. С. 29).
Роман «Степан Разин» С. Злобин задумал ещё до войны. И, приступив к изучению и сбору материалов, писатель понимал, что тема изъезжена вдоль и поперёк, написано много, в том числе и прекрасный роман А. Чапыгина, восторженно принятый и постоянно переиздаваемый. Необходимо было старой задаче дать новое решение.
В своих статьях, выступлениях, интервью Степан Злобин определил свой творческий замысел: прежде всего необходимо дать причины разинского восстания на фоне глубокого исторического кризиса России. «Я стремился, – писал Злобин, – понять и раскрыть корни этого великого народного движения, охватывающего весь народ, понять и правильно изобразить его исторические причины, его движущие силы и настоящее историческое лицо» (Злобин С.П. О моём романе «Степан Разин» // РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. 1. Ед. хр. № 59. Л. 3); показать Разина «как народного вождя». «Показать образ Разина не так, как его показывали буржуазные писатели, не удалым разбойником, а народным вождём, вышедшим из народа, впитавшим народную мудрость и силу, верящим в свой народ, любящим родину» (Злобин С.П. Счастье творить для народа // Смена. 1952. 14 мая. № 113. С. 3); но главное, как считает автор романа, к трактовке разинской темы он подошёл с правильных методологических позиций: «Разобраться во всём поистине несметном богатстве, правильно проанализировать и оценить факты я сумел только потому, что подошёл к ним с позиций исторического материализма, ярким светом озарившего знаменательное народное движение и личность его вождя» (Там же).
Злобин много лет работал над романом, трижды, как свидетельствуют критики и исследователи, полностью переписал роман, некоторые главы переписывал больше десяти раз. Изучил «почти все» документы о восстании, как напечатанные, так и архивные, рукописные. Изучил множество книг о России того времени, о дипломатии, политике, экономике, праве, о хозяйстве и культуре Российского государства того времени.
Важное значение в работе над историческим произведением имеет отбор документального материала. Некоторые предшественники С. Злобина также широко использовали исторические материалы, порой для убедительности повествования цитировали самые яркие, с их точки зрения, самые убедительные, работающие на художественную концепцию, полагая, что документализм и фактографизм являются самым основополагающим средством реалистической достоверности. Не трудно было найти документы, составленные чаще всего образованными людьми своего времени, в которых движение и сама личность вождя были бы представлены в отрицательном освещении. Нанизывая подобные документы один за другим, а порой и просто придумывая мнимый документ и выдавая его за исторический текст, авторы, чаще всего буржуазно-дворянских кругов, создавали односторонние, лишь в чёрном свете представленные образы и характеры разинского движения, лишь как злодеев и разбойников.
А.С. Пушкин называл Разина «единственным поэтическим лицом русской истории», «славным бунтовщиком». О Разине писали Лермонтов и Кольцов, Тургенев и Островский, высказывал своё отношение к Разину Л.Н. Толстой. Но только в современной литературе тема разинского восстания получила всестороннее освещение, хотя тут же наметились две крайние тенденции: с одной стороны, писатели, создавая образы разинского движения, стремились романтизировать бунтарство, со всеми его положительными и отрицательными чертами, а с другой стороны, модернизировать его, приписывая черты недавнего стихийного бунта, преимущественно крестьянского (см. стихи В. Нарбута, В. Александровского, И. Рукавишникова, А. Ширяевца; пьесы В. Каменского, А. Глобы, В. Гиляровского; романы А. Алтаева «Стенькина вольница» (1925) и «Взбаламученная Русь» (1930), «Степан Разин» В. Каменского (1928), «Корабль купца Романова» Е. Николаевой (1931).
И считалось, что авторы этих произведений использовали исторические материалы и документы разинского движения предвзято.
Вопрос об использовании исторического материала в историческом романе имеет принципиальное значение. От того, какие принципы отбора документального материала принял писатель при воссоздании того или иного реального эпизода, зависит полнота и многогранность его освещений.
А. Чапыгин широко и полновесно использует исторический материал, уместной цитатой создавая и передавая яркий колорит того времени, рисуя «всамделишный» мир, в существование которого веришь. Он изображает архаическую экзотику и детали быта, превосходно «вышивая» подробности тогдашней эпохи, великолепно описывает детали и подробности костюмов того времени, утвари, домашнего обихода, порой увлекается этими деталями, оказываясь будто в плену подробностей и деталей, но от этого яркость изображения не утрачивается, хотя ход динамичного развития события чуть-чуть замедляется, становится однообразным и монотонным.
С. Злобин решительно отказывается от цитирования исторических источников, тем самым как бы освобождая себя от каркаса документальности, который твёрдо связывает творческую свободу отбора материала, он не только не цитирует документ, но и не копирует источники. Он, коренным образом перерабатывая исторический материал, стремится к полному растворению документа в собственном художественном тексте, причём настолько, что у читателя нет никакой возможности отличить документальность повествования от вымышленного повествования. Документ и вымысел как бы сливаются в едином художественном потоке, стирая грани между «реальным», «документальным» и «придуманным», «возможным».
Исследователи обратили внимание на специфическую обработку исторического материала в данном случае, но сделали из этого неправильный вывод, представляя его лишь в выгодном для С. Злобина свете: «Следуя за историческими фактами в глубь веков и отвлекаясь от архаики документа, Злобин стремится увидеть живую историю. В историческом документе его интересуют не экзотические детали, не «отношения» вещей, а прежде всего отношения людей, творящих историю. Факт, как таковой, не играет для писателя самодовлеющей роли. Сведения из истории он сообщает как бы мимоходом, направляя основное внимание на объяснение их смысла. Для писателя важно не столько внешнее сходство с источником, сколько объяснение того, как история делалась людьми, как должны были происходить события в соответствии с законами исторического процесса, как они могли (!) происходить и как происходили в действительности. В отказе от увлечения экзотикой и архаикой документа, в умении видеть за внешними фактами глубинный смысл событий, в правильном соотношении «действительного» и «возможного» при использовании документа кроется секрет той объёмности, монументальности, художественной глубины, которых достигает Злобин в изображении истории» (Кудряшова Е. Степан Злобин как автор исторических романов. С. 38—39).
При обработке источников, поясняет Е. Кудряшова, Злобин должен был отвергнуть источники, составленные враждебными разинскому движению людьми, их точка зрения неприемлема для советского писателя, он должен был так критически обработать материал, домыслить и художественно его оформить, чтобы историческая истина предстала здесь в полном объёме.
Вроде бы всё правильно и точно соответствует нынешним теориям, но Е. Кудряшова не замечает, что такая позиция даёт широкий простор для произвольного толкования исторических фактов.
Степан Злобин работал над романом о Степане Разине совсем в иное время, чем А.П. Чапыгин. Только что победоносным триумфом закончилась Великая Отечественная война, а это многое меняло в оценках прошлого.
В первые послевоенные годы появляются значительные произведения художественной литературы, посвящённые осмыслению минувшей войны и начавшейся мирной жизни. Всем писателям были известны слова И.В. Сталина, обращённые к командующим войсками Красной армии, сказавшего, что исход войны решил великий русский народ… «потому что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза». «Я хотел, – сказал Сталин, – поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде всего, русского народа. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение» (Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1946. С. 173).
Эти слова, ставшие символом веры в историческую роль великого русского народа, оказали несомненное влияние на развитие литературы и искусства, на всех исторических писателей, в том числе и на Степана Злобина, работавшего в это время над романом «Степан Разин».
Восстание Степана Разина – один из важнейших моментов в истории России, в истории русского крестьянства и его борьбы против феодального гнета. Но такой взгляд сложился не сразу, этот взгляд утвердился в трудах историков, по-новому взглянувших на ход русской истории, приведший к Февральской и Октябрьской революциям.