История рыжего демона

Желязны Роджер Джозеф

— Нужно спасать наших людей, — сказал Аззи, избегая глядеть поэту в глаза. — Во что бы то ни стало их надо увезти из Венеции. Не нужно быть пророком, чтобы понять простую истину: город обречен на гибель. Ему не выстоять против нашествия монголов и этого ужасного потопа. Из достоверных источников мне стало известно, что грядет смена событийной ветви пространственно-временного континуума, на которой находится эта часть истории…

— Как вы сказали? Смена ветви какого-то континуума? Объясните, пожалуйста, что все это значит.

— Это значит вот что. Представьте себе единую нить истории

целого города, которую прядет какая-нибудь дряхлая Парка или другое мифическое существо. Дальнейшие события — это тот материал, из которого после должна получиться нить. Парка скручивает их вместе и долго вертит в пальцах. Ход нынешних событий грозит Венеции неминуемой гибелью. Этого Ананке допустить не может. Значит, Парке придется расщепить единую нить истории на две как раз в том месте, где в естественный ход событий вплелась наша легенда о золотых подсвечниках. Та новая нить, где не будет никаких подсвечников, станет основной, а побочная, то есть та, где мы сейчас находимся, будет вырезана и отправлена в Лимб.

— Ваш рассказ понятен, но в нем слишком много абстракций, — сказал Аретино. — Что конкретно это будет означать для жителей города? Что с ними произойдет?

— Что ж, если вам непременно хочется это узнать, я удовлетворю ваше любопытство. Та Венеция, которая будет отправлена в Лимб, просуществует всего лишь неделю — с того момента, когда я попросил вас написать пьесу, и до сегодняшней полуночи, когда войска монголов войдут в город и морские воды наконец одолеют последнюю дамбу, еще сдерживающую их напор. Город погибнет. Но на этом все отнюдь не кончится. Время замкнется в кольцо, и эта трагическая неделя будет повторяться снова и снова. Жители Венеции раз за разом будут переживать свои последние дни — и умирать.

— А если мы спасем наших актеров?

— У них есть шанс остаться в живых. Если до сегодняшней полуночи нам удастся вывезти их из Венеции, то все будет продолжаться так, словно меня и не было. Их вернут в прошлое, как раз за несколько секунд до того момента, когда мы с ними встретились.

— Но они хотя бы будут помнить о том, что с ними здесь происходило?

— Нет, Аретино. Помнить об этом будете только вы. Я хочу, чтобы вы все-таки написали свою пьесу.

— Понятно, — кивнул Аретино. — Откровенно говоря, я не ожидал такого поворота событий. Не думаю, чтобы нашим актерам это понравилось.

— И, однако, им придется подчиниться, нравится им это или нет. Иначе пусть пеняют на себя.

— Что ж, придется мне им растолковать, что к чему.

— Уж вы постарайтесь, любезный Пьетро. Не теряйте времени, идите к ним. Мы с вами встретимся в церкви.

— Вы покидаете нас?

— Есть у меня одна идея, — ответил Аззи. — Если мой план удастся, пьесу о семи золотых подсвечниках еще можно будет спасти.

Глава 2

Совершив переход в систему Птолемея, Аззи увидел над своей головой хрустальный купол небесного свода и хрустальные сферы, на которых держались золотые звезды, каждая на своей орбите. Аззи попадал сюда уже не в первый раз, и его всегда удивлял образцовый порядок, царивший в этой системе, — порядок, которому неукоснительно подчинялось все живое и неживое.

Аззи

мчался со скоростью демона до тех пор, пока вдалеке не показались Гостевые Врата рая. Для него это был единственный путь на небеса. Всякого, кто осмелился бы пройти через служебный вход, ждало суровое наказание.

Гостевые Врата, строгие решетчатые бронзовые ворота сорока локтей в высоту, висели на двух мраморных столбах. К ним вела дорожка из белых пушистых облаков, ступать по которым было мягче, чем по самому роскошному персидскому ковру. В чистом воздухе далеко были слышны ангельские голоса, распевающие «аллилуйя». У входа стоял массивный стол красного дерева, за которым сидел благообразный лысый старичок с длинной седой бородой. К его белой атласной хламиде была приколота современного вида карточка в пластиковой обложке: «Святой Захария. Господь да пребудет с Вами!» Этого старичка Аззи не знал, хотя был знаком почти со всеми обитателями рая. Впрочем, на вахту у Гостевых Врат обычно назначают кого-нибудь из малозначительных святых.

— Чем могу быть вам полезен? — осведомился Захария, увидев демона.

— Мне нужно поговорить с архангелом Михаилом.

— Он оставлял какие-нибудь письменные распоряжения насчет вас?

— Боюсь, что нет. Я ведь не договаривался с ним о встрече заранее.

— В таком случае, любезнейший, боюсь, что…

— Послушайте, — досадливо поморщился Аззи, — я пришел по очень важному делу, которое не терпит отлагательств. Доложите же Михаилу, что я прошу меня принять. Даю вам слово демона, он только похвалит вас за расторопность.

Что-то ворча себе под нос, Захария поднялся из-за стола и направился к мраморному столбу Врат, где висела златая переговорная труба. Произнеся в трубу несколько слов, он приставил к ней ухо и стал ждать ответа, весьма скептически поглядывая на демона. Наконец из трубы послышался чей-то начальственный голос, который произнес несколько коротких слов.

— Разрешите заметить, сэр… — забормотал святой. — Это нарушение правил… Да… Да… Слушаюсь!

И, повернувшись к демону, сказал:

— Вас велено пропустить.

Открыв маленькую служебную дверь, поставленную рядом с парадными Гостевыми Вратами, Захария пропустил Аззи на территорию рая.

Аззи зашагал по песчаным дорожкам мимо зеленых лужаек, на которых стояли опрятные беленькие домики. Вскоре он добрался до административного здания в западной части рая. Сам Михаил встречал его на ступеньках. Он провел демона внутрь и налил ему бокал превосходного вина — в раю знают толк в винах, хотя за стаканом доброго виски вам пришлось бы идти ко всем чертям.

Аззи сразу же перешел к делу.

— Я хочу заключить с тобой договор, — сказал он Михаилу.

— Договор? О чем? И на каких же условиях?

— Тебе, безусловно, известно, что Ананке запретила постановку моей безнравственной пьесы?

Михаил усмехнулся:

— Ах так, значит, она все-таки запретила твою пьесу! Что ж, отлично!

— Так, значит, тебя это радует? — Аззи говорил ровным, безжизненным голосом.

— Конечно! Хотя в принципе Ананке положено быть выше добра и зла, верша правосудие, я рад, что она понимает, с какой стороны ее хлеб намазан маслом.