История с призраком
Шрифт:
Она поднесла руку ко рту, словно вытирая губы, и вдруг разразилась тихим смехом, от которого у меня зашевелились волосы на голове. Потом она прыгнула на могилу и, вскинув руки, дюйм за дюймом стала исчезать под землей. Эркомб отпустил мою руку, которую прежде требовательно сжимал, призывая хранить молчание.
— Идемте, — произнес он.
Подхватив кирку, лопату и веревку, мы двинулись к могиле. Почва была сухой и песчаной; копнув полдюжины раз, мы добрались до крышки гроба. Эркомб разрыл киркой землю, и затем, пропустив через ручки гроба веревку, мы попытались его поднять, что потребовало немало времени и усилий; когда дело было сделано, солнце, осветив край могилы, уже возвестило о наступлении утра. С помощью отвертки профессор освободил крепления крышки, сдвинул ее в сторону, и мы оба взглянули на лицо миссис Эмворт. Ее глаза, некогда сомкнутые смертью, были открыты, на щеках играл румянец, алые, полнокровные губы, казалось, улыбались.
— Один
Говоря это, он подобрал кирку и, приложив ее конец к левой груди покойницы, примерился. И хотя я знал, что за этим последует, я не нашел в себе сил отвернуться…
Он сжал кирку обеими руками, приподнял ее на несколько дюймов, чтобы точнее прицелиться, и со всей силы опустил на грудь трупа. Из тела, которое давно покинула жизнь, хлынул фонтан крови, в следующее мгновение с глухим всплеском ударивший в погребальный саван; одновременно с алых губ сорвался истошный, пронзительный крик, подобный вою сирены, и затем замер. И вдруг так же мгновенно, как вспыхивает свет, ее лицо непоправимо, гибельно исказилось, округлые румяные щеки сморщились и сделались пепельно-серыми, рот провалился.
— Слава богу, все кончено, — выдохнул Эркомб и, не медля ни секунды, задвинул крышку гроба на прежнее место.
День стремительно занимался, и мы, как одержимые, торопливо опустили гроб в могилу и закидали его землей. Птицы огласили воздух первыми песнями, когда мы возвратились в Максли.
Роберт Хью Бенсон
Роберт Хью Бенсон, младший брат Э. Ф. Бенсона, получил классическое и теологическое образование в Итонском колледже (1885–1889) и в Тринити-колледже Кембриджского университета (1890–1993). В 1895 году он был рукоположен в Англиканской церкви, но вскоре, тщательно изучив состояние англиканских общин, начал сомневаться в ее канонах, что и привело его в 1903 г. в лоно католичества. На два года Бенсон уезжает в Рим, а в 1911 г. становится папским капелланом, монсиньором Папы Пия X, одним из наиболее заметных апологетов католицизма в Англии начала XX в. Последнее десятилетие его сравнительно короткой жизни отмечено многочисленными поездками по стране в качестве проповедника, посещением ряда европейских стран, выступлениями в Риме и в США с лекциями на религиозные темы.
К переломному для мировоззрения и судьбы Бенсона 1903 г. относится и начало его литературной деятельности: он выпускает в свет сборник мистических рассказов, а перед самым отъездом в Рим заканчивает исторический роман «Чьим повелением?», опубликованный годом позже. В последующее десятилетие им были созданы десятки книг, среди которых — 18 романов различной жанрово-тематической направленности (исторические, социальные, фантастические), произведения для детей, пьесы, стихотворения, религиозные труды, эссеистические работы. Все его тексты в большей или меньшей степени проникнуты духом глубокой католической религиозности, предопределяющей выбор сюжетов, систему образов и характер обращенных к читателю идеологических посланий. Так, в романе-предвидении «Властелин мира», опубликованном в 1907 г. и полемически направленном против идей Герберта Уэллса и Эдварда Беллами, изображена разворачивающаяся в недалеком будущем смертельная схватка Римско-католической церкви — последнего оплота нравственности и порядка на земле — с олицетворяемыми социализмом силами тьмы и Антихриста. В утопическом романе «Вселенский рассвет» (1911) благая власть Папского престола, напротив, победительно простирается надо всем миром. Религиозно окрашены и сюжеты мистико-готических рассказов Бенсона, собранных в книги «Незримый свет» (1903) и «Зеркало Шалотта» (1907). В отличие от первого сборника, представляющего собой коллекцию из пятнадцати не связанных между собой новелл, второй выстроен по принципу обрамленного повествования: автор изображает встречу католических священников в Риме, которые и рассказывают друг другу четырнадцать готических историй, представленных в книге.
СТРАННИК {155}
(The Traveller)
Я дивлюсь не тому, что странник возвращается из той неведомой страны, а тому, что он возвращается так редко.
Однажды вечером после ужина мы сидели в гостиной у камина, и разговор, как это часто бывало, зашел об извечном споре науки и религии.
— Неудивительно, — заметил священник, — что люди ограниченные, приверженные лишь одному из данных способов познания мира, не могут сойтись во мнениях, ибо они исходят из абсолютно различных предпосылок. С точки зрения науки любое явление должно непременно иметь рациональное объяснение; с точки зрения религии, напротив, открытия порождаются в первую очередь именно верой, предвосхищающей факты. Господь говорит нам: верь в то, что делаешь, и истина откроется тебе. Наука же утверждает, что нельзя ни в чем быть уверенным, покуда не будут предъявлены неоспоримые доказательства. Различие данных подходов в том, что с точки зрения религии человек познает окружающий мир сердцем и всем своим существом; наука же, отрицая порой даже роль пяти чувств, считает, что в этом процессе участвует один лишь разум. Тем не менее история доказывает, что правда находится на стороне религии. Все выдающиеся открытия человечества были совершены именно благодаря душевному порыву, а не рассудку, страстям, а не расчетам и теориям. Тайны мироздания открываются лишь тем, кто не останавливается ни перед чем в стремлении покорить их. «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его». {157}
— Вот, к примеру, — продолжил он после короткой паузы, — дома с привидениями наука весьма убедительно объясняет применением телепатии, особой способности читать и передавать мысли на расстоянии. Однако, несмотря на это, большинство людей по-прежнему продолжает верить в их сверхъестественную природу. Никого из нас до конца не удовлетворяет рациональное объяснение таких явлений.
— А самому вам не доводилось сталкиваться с чем-либо подобным? — спросил я.
Священник улыбнулся.
— Боюсь, вы поднимете меня на смех. Почему-то многим кажется, будто подобные вещи — непременный повод для шуток. Я же придерживаюсь иного мнения. Каждый рассказчик с большим трепетом относится к своим историям, и, полагаю, он вправе рассчитывать на то, чтобы и остальные воспринимали их всерьез.
Я заверил его, что отнесусь к услышанному со всем почтением.
— Что ж, — ответил он, — я вам верю. История эта случилась несколько лет тому назад, и вот как это было.
Один мой друг служил настоятелем небольшой церквушки в Кенте. Не буду уточнять, какой именно, поскольку он и по сей день возглавляет этот приход. Скажу лишь, что это в двадцати милях от Кентербери, а края те, как известно, давно отошли к католикам. Так вот, за пару дней до Рождества я получил от своего друга телеграмму, в которой тот писал, что подхватил серьезную простуду, свалившую с ног половину графства, и просил по возможности поскорее приехать и подменить его в церкви на Рождество. Я к тому времени уже отошел от дел — годы начали брать свое, — но не смог отказать старинному приятелю. Паркер уложил мои вещи, и мы вместе уехали первым же поездом.
Прибыв на место, я обнаружил, что друг мой действительно расхворался не на шутку и едва мог вставать с постели. Я заверил его, что прекрасно со всем справлюсь и что ему не о чем беспокоиться.
На следующий день, в среду, в самый сочельник, я отправился принимать исповедь. Надо сказать, что во внутреннем убранстве старинной церквушки меня поразило буквально все: и бережно отреставрированный древний алтарь; и хранилище для Святых Даров, {158}которым служила ниша в стене слева от алтаря, заменяя традиционную подвесную дароносицу; {159}и хоры, на которые вела деревянная лестница. Особое внимание мое привлекла обустроенная на старинный манер исповедальня. В нижней части алтарной преграды имелось квадратное отверстие, некогда заделанное дубовой вставкой. Антиквар из «Клуба Алкуина», {160}которого однажды пригласили осмотреть церковь, уверял, что именно здесь в дореформенные времена принимали исповедь. {161}Узнав об этом, мой друг решил вернуть алтарной преграде ее изначальный вид и предназначение. И вот в канун Рождества я сидел за ней в благоуханном полумраке, а исповедующиеся, преклоняя колени на приступке по другую сторону, шептали слова раскаяния в окошечко.
Знаю, что могу показаться банальным, но всякий раз, глядя на старинные вещи и думая о том, сколько человеческих эмоций они успели впитать в себя, я испытываю благоговейный трепет. Однако ж ничто виденное мною прежде не взволновало меня так, как эта исповедальня. Сквозь ее маленькое окошечко прошли тысячи грехов, больших и малых, обремененных людской скорбью, и все они были отпущены, ибо кровь Спасителя нашего искупила их. «И вот, дверь отверста на небе», {162} и вершится чудесный торг — благодать Господня в изобилии дается в обмен на грехи. О bonum commercium! [33]
33
О, благой торг! (лат.)