История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932
Шрифт:
– Горда свинья тем, что чесалась о начальниково крыльцо, – заметил поблизости сидящий Яков Комаров.
Собрание шло бурно. Многие выступали за колхоз, многие и против. Алёша нет, нет да и выскажется за то, чтобы мужики-односельчане, без всяких размышлений вступали в колхоз.
– Ты Олёшк, больно болтать-то горазд, и в любую дыру без мыла влезешь! – не выдержав оборвал Алёшу Николай Ершов.
А Алёша, как и не слыша, что сказал Николай, так и чешет, так и чешет своим болтливым языком. Артистически изгибаясь всем станом, то направо, то налево.
– Ты там, Николай Сергеич, вроде чего-то
– Я говорю, твоим-то языком только бы мёд лизать! – вот чего я сказал под весёлый смех мужиков заметил ему Николай.
Потом встав с места, чтобы все его видели, и чтобы все слышали, Николай дополнительно высказался:
– Ты Олёшк, как моя покойная ружьё-шомполка – полуцентрального боя! Когда не нужно – она стреляет, а однажды хотел я в зайца выпалить, так она в осечку!
– Это к делу не относится, я не пойму, к чему это ты привёл такой пример, – спросил его сконфуженный Алёша.
– Вот именно, этот пример, как раз к делу и он к колхозу имеет прямое отношение.
– Ты вот Алексей Фёдорович, всех агитируешь за колхоз, а почему не сагитируешь в него своего отца Фёдора Васильевича? – под общий дружеский вздох, спросил Николай Алёшу.
– Так я живу от него отдельно, он мне, как хочет, а я лично сейчас же вот здесь на собрании публично вступаю в колхоз! – горделиво заявил Алёша.
С места встал председатель колхоза Федосеев:
– Ну, здесь пререкания и в перебранку вести нам некогда, мы сюда собрались по важному делу, а не для перепалки. Одним словом, Алексей Фёдорович, поступил очень активно, что прямо публично вступает в колхоз, мы просим следовать его примеру, или же не здесь, так завтра же прийти в правление колхоза с заявлениями, кто же будет сопротивляться и агитировать против колхоза, мы на того найдём управу!
– Вот бегемот! – нечаянно и в полголоса вырвалось у Николая, из-за чего в президиуме его слов не слышали, и раздражённо став во весь рост, он во всеуслышанье выкрикнул: – Отсель да брюхом! Нас нахрапом не взять. Мы, мужики, то есть себе цену знаем и за какой-то Щербатый пятиалтынный с опугой нас не купишь? – вспылил и раскипятился Николай, когда заслышал из президиума слова угроз и запугивания. – Если добром не хотите, как уговорить, чтобы мы вступили в колхоз, то силком нас не взять! – для пущей ясности добавил Николай в адрес президиума.
– Нет, нет! Зачем же силком, кто говорит, что силком? – вступил в дело представитель из Арзамаса. Колхоз дело добровольное. Сами знаете, что в единоличном хозяйстве доходы не важные, едва сводите концы с концами, урожаи низкие, земля распластована на узенькие полоски, одни межи, культурные хлеба заполоняют сорные травы, полынь и лебеда, а в колхозе вся земля общая, межей нет, лошади исправные да плюс мы вам обещаем тракторишко дать, так что сами глядите, где рассвет, а где тьма и бедность. Я считаю, есть расчёт идти в колхоз! – ярко и доходчиво произнёс свою речь представитель из Арзамаса.
– Эх мать честная! Приятные слова приятно и слушать! – весело улыбаясь проговорил Николай. – Только вот у меня к вам большая просьба встать с места, – заявил он. – Чтобы эти добрые пожелания превратились в полезные действия и ещё одно. Не плохо было бы послать
С его мнением президиум согласился.
– Да бишь ещё вот что, разрешите мне здесь перед мужиками рассказать, какой мне сон нынче ночью приснился.
Зал весело загудел, послышались сдержанный смех и задорный хохот.
– Ты, наверное, надолго развезёшь свой рассказ? – заметил ему Федосеев добродушно улыбаясь.
– Нет, нет, всего минуты три на это потрачу время.
– Ну, давай!
– Уж больно занятный сон мне нынче привиделся! Будто-бы я пребывая в своём хозяйстве, любовался своим домом. Не дом, а полная чаша. В избе будто бы полный достаток, уют и роскошь, всего изобилия. Во двор вышел, тоже всего полно, скотины полон двор, и она сыта и упитана, как лось. Я от радости и восторга ног под собой не чуял. Вот только жаль меня, вот Ефросинья, на самом интересном месте разбудила.
– А ты не всё рассказывай! – бойко толкнула Николая жена рукой в спину.
– Дай досказать-то! – огрызнулся на неё Николай. – Так вот значит, разбудила-то она меня, повторяю, на самом-то захватывающим дух месте, не дала мне она доглядеть, а интересно было-бы узнать, чем бы это обернулось. А корень-то этого моего сна вот в чём. Проснувшись, я поспешил выйти во двор, посмотреть, а не на самом ли это деле ни наяву ли, что у меня скотины полон двор и во всём полный достаток, тогда бы я хрен стал вступать в колхоз, а хвать у меня на дворе-то, как было хоть шаром покати, так и осталось. А раз так, то я сейчас вам со всей ответственностью заявляю – была не была! Надо в колхоз втискиваться. Пишите меня вместе, вот с бабой и с ребятишками в колхоз. Сейчас же!
Зал от неожиданности загудел, послышался закатистый смех и гоготанье.
– Вот давно бы так! – поприветствовал Ершова Федосеев со сцены, даже позволив себе похлопать в ладоши.
– Нет, а мы подождём, со стороны посмотрим, пока в колхоз не будем вступать, – высказался Яков Комаров.
– Поглядим, что весна покажет! – в поддержку Комарова, выкрикнул в зал и Василий Ефимович Савельев.
Заканчивая собрание, решили избрать делегацию для посылки в старый колхоз.
Яков и колхоз. Грабители и Барсик
На другой день, в правление колхоза, многие мотовиловцы пришли с письменными заявлениями, с просьбой о принятии их в колхоз. С таким же заявлением пришёл и Яков Забродин. С ним, решил побеседовать председатель Федосеев. Всё же интересно лично узнать психологию крестьянина-мужика, о его переживаниях о причине колебания и о том, что же послужило толчком, который заставляет вступать в колхоз, т.е. в новую, совершенно неизведанную жизнь. От самой природы скупой на слова, способный на чудачества, гораздый людей навести на смех, но сам почти никогда не улыбающийся Яков, разговорился перед Федосеевым. Рассказал о том, что больше половины своей жизни прослужил сторожем, не умолчал и о том, что любит выпивать и порой напиваться до белой горячки, когда в глазах мерещатся черти с рогами и тащат его в озеро, а зимой в прорубь суют.