История спиритизма (с иллюстрациями)
Шрифт:
Интересно, как реагировали на его миссию современники. Читая жизнеописание Хоума, созданное его вдовой, — наиболее убедительный документ, ибо она как никто иной знала истинную жизнь мужа, мы узнаем, что самую сердечную поддержку и признание он получил в среде аристократов Франции и России, с которыми Хоума свела судьба. Нигде не найти столько восхищения и даже преклонения, как в их письмах, адресованных ему. Что касается Англии, то там ему оказывал поддержку узкий кружок преданных людей, в основном, представители высшего круга, и среди них — Холлы, Хоуиты, Роберт Чамберс, миссис Милнер Гибсон, профессор Крукс и другие. Но, что печально, очень многим людям, признававшим истину в частном порядке, не хватало честности подтвердить это публично. Лорд Бругем и Бульвер Литтон оказались подобными «никодимами» [110] , причем романист оказался худшей версией. Поведение «интеллигенции» в целом достойно сожаления, и многие известные люди запятнали свое доброе имя подобным отношением к этой истории. Фарадей и Тиндалл проявили на удивление ненаучный подход, выразив откровенно предвзятое мнение и проведя все исследования так, чтобы это мнение подтвердилось. Сэр Дэвид Брустер, как мы показали, сначала честно признал факты, а затем, поддавшись панике, отрекся от своего мнения, забыв, что оно уже было предано бумаге. Браунинг написал длинную поэму — если можно назвать подобную собачью чушь поэзией, описав в ней то, что в действительности никогда не происходило. Карпентер со своей собственной, так называемой теорией завоевал репутацию серьезного оппонента. Секретари Королевского общества не пожелали совершить небольшую поездку в кэбе, чтобы посмотреть на демонстрацию физических феноменов в лаборатории Крукса. Лорд Гиффард отрицал в суде само существование явлений, о сути которых не имел ни малейшего понятия.
110
Никодим в христианском предании — тайный ученик Иисуса Христа из числа фарисеев и «начальников иудейских».
Что касается духовенства, то оно не смогло пережить того обстоятельства, что в течение тридцати лет публике демонстрировались удивительнейшие явления из мира духов — ярчайшие из известных нам на протяжении веков. Невозможно припомнить хотя бы одного британского деятеля церкви, проявившего хоть какое-нибудь подобие разумного интереса, а когда в 1872 году в «Таймс» началась публикация полного отчета о сеансах в Санкт-Петербурге, его пришлось урезать, и сделано это было, по словам мистера Х. Т. Хэмфриса, «ввиду недвусмысленных указаний, данных редактору мистеру Дилэйну неким представителем верхушки Англиканской церкви». Таков был вклад наших официальных духовных пастырей. В рационалисте докторе Эллиотсоне оказалось больше жизни, чем в них. Горький вывод миссис Хоум таков:
«Суждение его современников подобно суждению глухого слепца, оспаривающего слова человека, способного видеть и слышать».
Благотворительность Хоума — одна из прекраснейших его черт. Как всякая истинная благотворительность, она была тайной, и о ней становится известно случайно, косвенным образом. Один из бесчисленных клеветников утверждал, что Хоум осмелился выставить своему близкому другу счет на пятьдесят фунтов. В ходе разбирательства выяснилось, что это был не счет, а, наоборот, чек, высланный Хоумом другу, оказавшемуся в трудных обстоятельствах. Если принять во внимание его собственную постоянную бедность, то можно предположить, что пятьдесят фунтов могли составить добрую половину средств на банковском счете Хоума. С оправданной гордостью приводит вдова Хоума множество свидетельств, обнаруженных после смерти в его переписке.
«То пишет неизвестный художник, получивший заказ благодаря содействию Хоума, то какой-то рабочий благодарит за помощь, спасшую жизнь его больной жены; а вот мать выражает признательность за то, что он помог ее сыну сделать первые шаги в самостоятельной жизни. Как много времени посвящал он заботам о других, сам будучи в обстоятельствах, толкающих к заботе лишь о самом себе».
«Пришлите мне слово от сердца, которое так хорошо знает, как поддержать друга!» — пишет один из его подопечных. «Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали?» — пишет другой. Мы видим, как на полях сражений вокруг Парижа он заботится о раненых, его карманы набиты сигарами для них. Германский офицер растроганно напоминает ему письме, что остался жив лишь благодаря тому, что Хоум вынес его на собственных плечах из опасного места. Воистину, миссис Браунинг лучше разбиралась в людях, чем ее муж, и имя «сэр Галаад» гораздо больше подходит ему, чем «Сладж».
В то же время абсурдно утверждать, что личность Хоума не имела изъянов. В его характере была некая слабость: часто в нем проскальзывало нечто женоподобное. Находясь в Австралии, автор этих строк обнаружил переписку между Хоумом и старшим сыном семьи Раймер, датированную 1856 годом. Они вдвоем путешествовали по Италии, и там Хоум неожиданно оставил своего друга при обстоятельствах, свидетельствовавших о его непостоянстве и неблагодарности. Справедливости ради следует добавить, что к тому времени здоровье Хоума оказалось настолько подорвано, что его едва ли можно считать полностью ответственным за свои поступки. «В его характере имелись недостатки, — пишет лорд Данрэйвен. — Например, чрезмерное тщеславие, что, возможно, было и к лучшему, ибо помогало ему держаться своего мнения в обстановке, полной насмешек над спиритизмом и всем, что с ним связано. Он имел склонность впадать в состояние глубочайшей депрессии и страдал труднообъяснимыми нервными кризисами, однако по отношению ко мне он был преисполнен простоты и доброго расположения, проникнутого любовью и юмором… Мои дружеские чувства к нему оставались неизменными».
Лишь очень немногими разновидностями «медиумических», как мы их называем, или, по определению Св. Павла, «идущих от духа» способностей, не обладал Хоум. Ему была свойственна исключительная разносторонность. Обычно нам встречаются медиумы, способные вызвать голос, или медиумы, вещающие в состоянии транса, ясновидящие или физические медиумы. Хоум обладал всеми четырьмя перечисленными видами способностей. Насколько нам удалось установить, он мало знал о способностях других медиумов и не был свободен от так называемой «психической ревности», характерной для этой породы чувствительных людей. Миссис Дженкин, урожденная мисс Кейт Фокс, являлась единственным медиумом, с которым его связывало нечто вроде Дружбы. Его глубоко огорчали доказанные случаи шарлатанства, поэтому он с подозрением относился к любым проявлениям потусторонних сил, не согласующимся с тем, что известно ему самому. Об этом Хоум с изрядной прямотой пишет в своей последней книге «Свет и тени спиритизма» [111] , чем вызывает естественное недовольство других медиумов, заявляющих, что они не уступают ему в честности. Изучи он более тщательно те явления на которые обрушился его гнев, то, возможно, отнесся бы к ним более справедливо. Так, например, он выступал против опытов в темноте, однако в некоторых случаях темнота просто необходима, ибо опыты с эктоплазмой, которая служит основой всех материализаций, показали, что она распадается под воздействием световых лучей, если не использовать красный светофильтр, Хоум не имел большого опыта в области полной материализации, такого, как у мисс Флоренс Кук, мадам д’Эсперанс или у нашей современницы, медиума мадам Биссон, поэтому он и не признавал в своей деятельности условий полной темноты. Так порой он оказывался несправедлив к другим. Хоум также во всеуслышание объявил, что материя не может проходить сквозь материю. Однако на некоторых сеансах в комнату доставлялись даже птицы редких видов, причем при обстоятельствах, исключающих подлог. А отчеты, помещенные Цолльнером в «Трансцендентальной физике» [112] , заставляют считать доказанными факты прохождения дерева сквозь дерево. Этот великий физик и прочие лейпцигские профессора наблюдали подобные явления в присутствии Слэйда. Так что подозрительное отношение Хоума к тем способностям других медиумов, которыми он сам не обладал, можно считать небольшим изъяном его личности.
111
Home D. D. Light and Shadows of Spiritualism.
112
Z’ollner Fridrich. Transcendental Physics.
Некоторые могут упрекнуть Хоума в том, что он нес свои знания представителям верхушки общества, а не простому люду. Возможно, Хоуму, как натуре артистической, были свойственны соответствующие слабости: он хорошо чувствовал себя в атмосфере изящества и изысканности, а всякая неуклюжесть и нет воспитанность вызывала у него неприязнь. Кроме того, слабое здоровье не позволило ему возложить на себя более тяжкую миссию, ибо постоянные кровотечения принуждали его стремиться к спокойной и приятной жизни в Италии, Швейцарии или на Ривьере. Да и сам успех его миссии зависел в большей степени от демонстрации новых явлений в лаборатории Крукса или при дворе Наполеона III, чем от вынесения их на обозрение толпы. Чтобы публика поверила в истинность фактов, необходимо было признание со стороны людей науки и предводителей общества. И если этой цели удалось достичь лишь частично, то винить в этом следует узколобых ученых и мыслителей того времени, а уж никак не Хоума, с блеском сыгравшего роль демонстратора, оставив другим людям, лишенным его дара, право анализировать и выносить на суд общества то, что они увидели. Он не претендовал на роль ученого: он был подопытным объектом, искренне стремившимся к тому, чтобы другие познали через него все то, что он мог показать всему миру — так, чтобы наука смогла подтвердить истины, проповедуемые религией, и религия получила научное обоснование. Когда знание, принесенное Хоумом будет полностью воспринято, неверующих начнут обвинять не в отсутствии благоговения, а в элементарном невежестве.
Есть нечто трогательное в попытках Хоума найти такую церковь, примкнув к которой он мог бы удовлетворить свой инстинкт принадлежности к общине, ибо его нельзя было назвать убежденным индивидуалистом, и, одновременно, обрести нишу, куда бы он мог целиком поместить бесценную истину, открывшуюся ему. Его паломничество подтверждает утверждение некоторых спиритов, что человек может принадлежать к любой общине и нести при этом спиритическое знание; подтверждает оно, однако, и слова тех, кто считает, что истинная гармония для проводников спиритического знания в наше время возможна лишь в условиях специальной спиритической общины. Печально, если последние окажутся правы, ибо нет ничего хуже сектантства, как бы ни была велика секта. В юности Хоум являлся последователем Уэсли, однако вскоре присоединился к более либеральным конгрегаторам [113] . Пропитанная высоким искусством атмосфера итальянского католицизма, его история, богатая явлениями, сходными с теми, что демонстрировал сам Хоум, заставили его обратиться в католичество. Он даже собирался вступить в монашеский орден, от чего его все же удержал здравый смысл. Смена религии произошла в тот момент, когда психические способности оставили его на целый год. По уверениям духовника Хоума, эти способности, будучи порождением зла, никогда не вернутся к нему, ибо он стал сыном истинной церкви. Однако, спустя ровно год, день в день, эти силы вернулись к нему. С того момента он если и оставался католиком, то лишь номинально. А после второй женитьбы — обе его жены происходили из России — он ощутил сильнейшую тягу к Греческой церкви. По православному обряду он и был похоронен на кладбище Сен-Жермен в 1886 году. На его могиле краткая надпись: «До следующей встречи с духами» (I Кор., XII, 10) [114] — намек на события, о которых мир еще услышит.
113
Члены нонконформистской ассоциации автономных церквей. Придерживались доктрин Кальвина и признавали право на участие в делах церкви всех верующих. Первая независимая конгрегация была организована Робертом Брауном (1580).
114
Первое соборное послание апостола Павла к коринфянам (Новый Завет). В своем послании апостол Павел излагает догматическое учение о воскресении мертвых.
Если бы потребовались доказательства честной жизни Хоума, то главным из них могла бы стать бесплодность всех попыток его многочисленных врагов найти в этой жизни хоть один повод для злословия, за исключением абсолютно невинного случая, известного как «Дело Хоума-Лайон». Любой беспристрастный судья, изучив подробности этого дела, опубликованные без всяких сокращений во втором томе книги «Происшествия в моей жизни», убедится, что Хоума можно обвинить только в излишнем сострадании. Нельзя найти лучшего доказательства благородства его характера, чем обращение с этой неприятной, ненормальной женщиной, сначала настоявшей на том, чтобы он принял от нее большую сумму денег, а затем, когда ее каприз принял другое направление, а надежды быть немедленно принятой в высшее общество не оправдались, предпринявшей весьма недостойные действии, чтобы вернуть свои деньги. Попроси она попросту вернуть их, Хоум, движимый чувством деликатности, вне сомнения тут же сделал бы это, несмотря на все хлопоты и затраты, которые он уже понес в связи с этим делом. Ему даже пришлось, идя навстречу желанию дамы сделать его своим приемным сыном, поменять фамилию на Хоум-Лайон. Ее требование, однако, было высказано в такой оскорбительной форме, что подчиниться ему значило признаться в собственной виновности всего лишь в том, что он принял от нее в свое время подарок. Если ознакомиться с оригиналами писем, что мало кто из комментаторов удосужился сделать, становится ясно, что Хоум, его представитель С. К. Холл и его поверенный Уилкинсон прилагали массу усилий, чтобы как-то ограничить ее неразумную щедрость, обернувшуюся еще менее разумной озлобленностью. Она очень хотела, чтобы Хоум взял деньги и стал ее пасынком. Однако большего бессребреника, чем Хоум, наверное, никогда не существовало. Он долго умолял ее подумать о своих родственниках, но она отвечала, что это деньги ее собственные, она вольна распорядиться ими, как пожелает, и что никто из родственников не зависит, от этих денег. С того момента, как он подчинился ее требованию, он стал обращаться с ней, как преданный сын, и глупо было бы предположить, что эта ограниченная женщина не ждала от него именно такого обращения. Так или иначе, она вскоре устала от своей щедрости и потребовала деньги назад, выставив в качестве оправдания поистине чудовищный если внимательно прочесть все письма и сопоставить даты аргумент; она якобы действовала, подчиняясь спиритическому влиянию.
Дело рассматривалось в Суде лорда-канцлера, и один из судей вспоминает о «многочисленных показаниях — ложных во многих существенных деталях, данных под клятвой и не только приведших в большое замешательство весь суд, но и совершенно дискредитировавших свидетельства истицы». Несмотря на этот едкий комментарий и вопреки элементарной справедливости, решение суда — исключительно по причине недоверия к показаниям ответчика — было принято не в пользу Хоума, хотя такое решение не могло появиться, если обе стороны заслужили недоверие суда. Лорд Гиффард, несомненно, смог бы подняться над буквой закона, если бы не имел предубеждения против проявлений психической энергии, которые считал полным абсурдом и на существовании которых, тем не менее, настаивал ответчик перед лицом суда. Даже злейшие враги Хоума признали, что если он хранил деньга в Англии, а не перевел в такое место, откуда их нельзя было бы вернуть, то его намерения в этой злополучной истории были абсолютно честны. Не известен ни один честный человек, который бы порвал с Хоумом вследствие успешных махинаций миссис Лайон. Ее мотивы совершенно очевидны: поскольку все документы в порядке, то единственным способом вынудить Хоума вернуть деньги являлось обвинение его в обмане. У нее хватило коварства сообразить, какую репутацию будет иметь медиум — даже выступающий бесплатно — перед лицом материалистически настроенного суда викторианской эпохи. Увы! Слова «викторианской эпохи» мы могли бы отбросить, и от этого истинность утверждения не пострадает.