История третья. Так не бывает
Шрифт:
— Готовь меня как хочешь, только поторопись, пока я интоксикацию избытком спермы не получил.
Я расхохоталась. Глеб себе не изменял. Чуть пошловатые шутки в его стиле. Оказывается, мне их тоже не хватало, о чем я тут же и сказала уже с полной серьезностью:
— Я скучала за тобой, Глеб.
— И я за тобой… — Его голос чуть дрогнул. — Любимая.
— Что ты сказал? — Мне, наверное, послышалось.
— Люблю тебя… — Глеб прижал к себе, притянув, нажимая ладонями на спину. И тут же все испортил. — Все, сейчас яйца взорвутся. — Добавил со смешком.
— Ну ты и…
Вскоре
Глеб вошел осторожно, словно я — хрупкая и нежная, как былинка, тронь — сломаюсь. Он был сверху, но я видела, что эта поза скорее доставляет ему дискомфорт, чем приносит полное наслаждение. Провела руками по плечам, опустила ладони на грудь и с силой сжала соски, от чего Глеб сдавленно всхлипнул, подаваясь вперед и закрывая глаза.
Чем жестче и болезненней для него становились мои ласки, тем сильнее и чаще он входил, вколачиваясь, вбиваясь, выгибаясь мне навстречу. Его тихие хриплые стоны вторили моим более громким и частым.
— Глеб… — От затянутого узлом ожидания развязки, что никак не хотела наступать, я уже сходила с ума, подтягивая руками к себе еще ближе мокрое от пота тело мужчины, зубами прикусывая его плечи и шею. — Не могу… не могу… сделай уже что-нибудь.
Глеб подхватил меня под ягодицы и перенес на широкий подоконник, не переставая целовать, врезаясь в мой рот своим языком, насилуя, жестко, заставляя задыхаться от возбуждения и удовольствия.
Глеб сделал несколько движений бедрами… И хмыкнул, словно остался чем-то недоволен. В отличие от него, я уже практически перестала что-либо понимать, полностью стремясь к удовольствию.
И тут взгляд Глеба упал на широкую тумбу для хранения белья.
Перенеся на нее, мужчина заставил откинуться и я недовольно зашипела, чувствуя спиной, хоть и вполне ожидаемый, но холод.
Глеб развел мои ноги в стороны как можно шире.
— Держи, — переложил мои ладони на колени, заставляя, принять позу то ли лягушки, то ли курицы на противне.
Поцеловал клитор, подразнив его языком, вырывая еще один нетерпеливый стон.
Затем дразняще провел членом по губкам, размазывая смазку, но не входя.
Он игрался, захватив член рукой и водя головкой около самого входа, то чуть больше надавливая, то едва касаясь.
— Глеб… Если ты сейчас же в меня не войдешь, я тебя убью, клянусь…
Послышался низкий горловой смешок, пославший вибрации во всему моему телу. Сразу же за ним последовало жесткое проникновение, Глеб придерживал меня за ягодицы и брал с такой силой, что, если бы не его руки, я бы слетела с этой тумбы.
Он брал еще и еще, входя с присущим только ему необузданным неистовством, пока я не выгнулась дугой в накрывшем оргазме. А он все продлевал удовольствие, не меняя темп и силу, пока я не начала расслабляться, уже не крича, а шепча его имя.
Притянув к себе, заставляя сесть и обвить его талию ногами, Глеб в несколько движений сам достиг пика, содрогаясь всем телом и сжимая меня в удушающих объятиях.
— Я с тобой просто схожу с ума, — тихо шептал, успокаиваясь сам и гладя меня короткими движениями
— Только ненадолго, ты мне нужен в трезвом уме и твердой памяти… — Я усмехнулась и отодвинула мужчину, — мне надо в ванную.
Глеб что-то хотел сказать, но не успел, я щелкнула находившимся рядом выключателем и повернулась к нему, все еще сверкая улыбкой удовлетворения и нежности. Но стоило мне увидеть Глеба без одежды и при ярком свете лампы, как вся радость схлынула, оставляя ужас и отголоски ненависти, смешанные с болью.
Все руки и внутренняя часть бедер Глебы были исколоты до синяков. На нем вообще живого места практически не осталось. Все тело в синюшных внутренних кровоизлияниях. Он не просто похудел, он усох.
Теперь стала понятна и новая привычка носить свитера под горло и рубашки, застегнутые на все пуговицы. Он обнажал только руки, немного, рукава не выше, чем на три четверти.
— Боже, Глеб, — я совершенно забыла, что голая и собиралась в ванную, даже не чувствовала, как по внутренней поверхности бедра стекает сперма. — Что они с тобой делали?
Из глаз брызнули слезы. Я не хотела для такой жизни. Пусть он и сам выбрал… Но такое состояние… Ужасно. Больше похоже на пытки.
Глеб чертыхнулся и провел рукой по отросшим волосам, подстриженным по последней моде, с длинным, густым верхом, переходящим в средней длины челку и в почти выбритые виски и затылок.
Он даже не старался прикрыться, понимая, насколько такое действие сейчас было бы бестолковым.
— Я не хотел, чтоб ты это все увидела. Не плачь. Выживу… Если переживу этот год. — Вроде пошутил. Но от шутки внутренности скрутило узлом и я заревела еще сильнее, прижимая его к себе. Остановило тихое шипение.
— Ох. Глеб, извини, ты же весь в синяках. Почему сразу не сказал? А я тебе еще… — И я снова разрыдалась.
— Не путай теплое с мягким. — Мужчина слегка встряхнул, — брысь умываться и приводить себя в порядок. Лен, это не самое страшное… Поверь. И уж лучше я, чем ты. Давай, двигайся. — Глеб, грубовато шлепнув меня чуть пониже спины и получив на это злой взгляд, улыбнулся и кивнул в сторону двери, мол, иди давай. Сам же начал одеваться, отвернувшись спиной. Увидев его с другой стороны с силой втянула воздух и, схватив запасную простынь, завернулась в нее и выскочила в коридор. Где-то там была ванная.
— Вы что, даже в ее комнате камеру повесили? — Русоволосый крепыш зашел в комнату, увешанную по всей стене экранами, с бутылкой воды и тарелкой с бутербродами.
— А что не так? — Еще один, высокий и жилистый, с цепким взглядом, развернулся в сторону вошедшего. Лена в нем сразу бы узнала одного из тех, в гражданском, что встречали на перроне ее и Бориса.
— А бабенка то ничего… Аппетитная. — Рыжеватый из охраны потянулся в своем кресле, не отводя взгляда от женской фигуры, что стояла около кровати и собиралась надевать нечто кружевное и воздушное. — Жаль, что ночник еле бздит. Ее бы при свете рассмотреть… Эх… — Он со вздохом сожаления подцепил бутерброд с колбасой и направил его в рот почти целиком. В сильных пальцах осталась едва четверть куска хлеба.