История Вечного Жида, содержащая краткий и правдивый абрис его удивительнейшего путешествия, продолжавшегося почти 18 столетий
Шрифт:
На этом отрезке времени правили в римской империи очень обременительные для нее варварские кайзеры, среди которых Атилла, король гуннов, был ужаснейшим. Я видел его, со взглядом возбужденным и ужасным, с широкой головой, с черно-бурым цветом лица, вдавленным носом с оспинами, с широкими плечами и с коротким четырехугольным телом. Если он в данную минуту не находился в походе, то жил в деревянном дворце, который лежал у подножия Токайских гор – превосходное времяпрепровождение для такого пьяницы, как он. Здесь же для нужд кайзера находился сераль, женщины коего не сидели все-таки взаперти. Кто бы мог подумать, что прекрасная и юная Гонория, сестра Валентина III, тайно послала такому человеку золотое кольцо с просьбой взять ее в жены. Эта принцесса при всем том имела в королевском дворце Равенны нежные отношения с камергером Евгением, а королева Плачидия услала ее в Константинополь к Пульхерии, где она
В предгорьях Микен я увидел последнего из древних (античных) императоров Запада – Ромула Августа. Он жил в доме выстроенном Марием и с давних пор бесноватым и сумасшедшим Лукуллом, имя которого он еще и носил (Дом Лукулла). Его уже не стоило упрекать в том, что он уже не император, ибо он ничего не сделал, чтобы быть им 10 .
Глава III
10
Валентиниан умер в 375, Теодосий Великий – 395, Гонориус – 423, Стилихо – 408, Теодосий II – 450, Аттилла – 453, Ромулус Августинус прекратил править в 476.
Небольшое королевство, которым владели сализские франки в середине пятого столетия в регионе Турне, не испытало такого расцвета как современная Франция, а двор Хильдериха, отца Хлодовика, был совсем не таким блистательным, как у Людовика ХIV. Он был, возможно, менее галантным, как это следует заключить из (истории) о королеве Барине, которая запросто покинула своего первого супруга, короля Тюрингии, чтобы жить с Хильдерихом. Она была настолько прямолинейна и простодушна, что на публичной площади Турне сообщила мне, что ежели бы она во время своего отъезда из Тюрингии знавала бы более красивейшего мужчину, чем король франков, то не устояла бы перед тем, чтобы оказать ему предпочтение и даже разыскать его по ту сторону моря. Существует огромная пропасть между этим ее характером и королевой Клотильдой, ее невесткой.
Хлодовик выдал свою сестру Альбуфледу за Теодориха, короля остготов, который постановил управлять Италией с неизменной почти всегда справедливостью. Он выдавал каждый год четыреста марок золотом и двадцать пять тысяч черепиц, однако потомки не простили ему пленение и смерть патриция Боэция. Это настолько правда, что князья должны были сначала дважды подумать, прежде чем проявлять жестокость по отношению к честному человеку. Такой человек как Боэций, который Эвклида, Архимеда, Птолемея, Платона, Аристотеля и других мог обвести вокруг пальца, заслуживает бережного отношения, даже и в том случае, если он за что-либо заслуживает наказание. Труд, который он создал в Павии, доказывает, что он знал как в добродетели найти причину для утешения. Однако вне сомнения в тех же источниках он выражал большое неприятие несправедливости, опрометчивости и (выступал) против пренебрежения теми общественными формами, которые упорядочивают рассудок, что лишь он может утвердить право наказания за преступление и непоколебимость добродетели.
Я видел Кассиодора в преклонном возрасте, когда он уже не был министром короля и тихо жил после переезда в Калабрию среди переселенцев, которых он занял переводом греческих произведений и переписыванием латинских рукописей. Это зрелище поразило меня. Кассиодор один из немногих великих мужей, который, по моему мнению, должен служить образцом. И ежели я перестану когда-либо быть Вечным Жидом, дабы стать министром, попавшим в немилость, то я также изберу для бегства такое прелестное место с прилегающей к нему книжной мануфактурой, окружив себя наборщиками, переводчиками, переписчиками, секретарями, факторами, печатниками: мне – для удовольствия и пользы для публики, которая была бы мне признательна, но может быть и неблагодарна.
Со мной случалось множество раз, что в правление Юстиниана я отправлялся в Константинополь. Я постоянно видел этого кайзера присутствующим в Цирке на состязаниях белых, красных, зеленых, голубых возниц и (встречал) их покровителей и противников. Все эти люди нарушали действие театральных пьес в Константинополе еще более, чем аплодисменты и свист сегодня во время представления парижского театра. Прекрасную королеву Теодору нельзя было не увидеть и не вспомнить, что она была дочерью надсмотрщика над медведями в Цирке, и что в театре она участвовала в пантомиме, и что она творила шалости, наследуя счастливой памяти Аспазии и Лаис. Своим обликом и поведением она была подобна маркизе де Помпадур, которую я, следуя за своей памятью, видел в Версале, Марли и в других местах.
Белизар, чтобы угодить кайзеру Юстиниану, посчитал хорошим тоном жениться без стыда и страха на одной из женщин. Он приказал в учреждении по опеке, куда кайзерша заключила пять сотен легкомысленных дев, которых она предполагала повести по стезе добродетели, разыскать Антонину. Большинство этих созданий предпочли броситься в море, чем печально плестись по неизвестному им пути. Другие преодолели себя. Антонина была в их числе. Впоследствии она стала доверенной подругой Феодоры, и когда кайзер приказал выколоть Белизару глаза, она проявила достаточно доброты, обрядив его в лохмотья и дав ему возможность блуждать в пригороде Константинополя, где он был вынужден выпрашивать кусок хлеба, лишившись навсегда собственного дома. Он хотел лишь во все горло обвиняющим и жалостливым голосом прокричать: Подайте один обол полководцу Белизару! Его принимали за дурака и ничего не подавали. И в этом положении он пребывал до смерти Антонины, которая перед своим концом сказала правду относительно положения своего мужа, о том, что она и прежде доказывала, что тот уединился в сельском доме. Эта «правда» недостоверна; в этом пункте вы у меня в хороших руках: я сам как-то подал один обол попрошайке.
Если Нарсеса видели во главе собственного войска, то никто не смог бы и подумать, что он такой же человек, как и другие. И все же ничто не препятствовало его любви к самому себе, и он в связи с этим представил ужасное доказательство, когда он, для того, чтобы отомстить за прялку, присланную ему из Константинополя, призвал лангобардов. Эти получили свое наименование от длины их дротиков. Когда итальянцы обнаружили их появление, они позволили себе на их счет дурную игру слов: они назвали их «длинные бороды». Однако варвары были не столько бородатыми, сколько очень упрямыми. И чтобы показать, что свое наименование они считают очень достойным и никак не насмешливым, они начали носить длинные бороды и считать их неотъемлемым признаком своего происхождения.
Когда вторжение лангобардов свело имперскую область на Западе почти к математической точке, возвысился в Аравии страшный враг римского государства. Когда я видел на улицах Мекки юного Мохаммеда, прогуливающегося с вдовой Кадигхой, на которой он женился ради ее денег, то не мог еще предположить, что именно он может сыграть в мире (такую) великую роль, но его внешний вид весьма свидетельствовал в его пользу и демонстрировал его вознесенность над современным положением дел. У него большие черные глаза, правильные черты, выразительный взгляд, честолюбивое и предприимчивое выражение лица. Его походка была легка, лицо кротким, но лицемерным. Он слышал меня на площади говорящим по-еврейски с рабби Абдиахом бен Шалом, которому я рассказал свою историю и который не хотел в нее поверить. Мохаммед приблизился к нам: он хотел уговорить меня, чтобы я научил его еврейскому языку, но для этого у меня не было (достаточно) времени. Рабби взял это на себя, и с этого момента он работает, как было мне сказано, над окончанием тарабарщины Корана, которое привело меня в совершеннейшее изумление, ибо обо мне там нет и речи.
Завоевания мусульман совершались с (удивительной) быстротой. К великому счастью в то время в Европе еще не было газет. Можно было бы умереть от страха, если бы можно было в точности услышать, что происходит в Азии и Африке. Что касается меня, я был опечален трагической судьбой прекрасных провинций Римской империи. Более всего я оплакивал утрату прекрасной библиотеки в Александрии, которая находилась в старом храме Сераписа. Она состояла из пятисот тысяч свитков, которые послужили для того, чтобы в течение шести месяцев отапливать купальни города. Известно, что они по приказу калифа Омара были сожжены, который посчитал, что от них нет никакой пользы, ежели они по содержанию совпадают с Кораном, и вредны, ежели они являются по отношению к нему полной противоположностью. Ему можно было бы возразить, что различие не означает противоположности, но он определил бы (эту мысль) как хитрость, отговорку, хитроумие. Калиф Омар отнюдь не был покровителем наук, и его логика была недостаточно изощренной. Однако следует удивляться приемам (логики) этого араба, если такому как я довелось быть свидетелем тягчайшего библиографического преступления, совершенного императором Львом Исавром.