История Венецианской республики
Шрифт:
Перерыв в войне с турками и успешная политика Венеции на Кипре (благодаря лично дожу [206] ) стали причиной того, что Венеция в период правления Пьетро Мочениго стала едва ли не более могущественной, чем была прежде. Несмотря на меры, принятые четыре года назад, казна сильно опустела, но вскоре после избрания Пьетро Мочениго значительно пополнилась из неожиданного источника. Этим источником стал последний и самый прославленный из венецианских кондотьеров Бартоломео Коллеони.
206
См. гл. 27.
Бесспорно, он был величайшим. Искуснее и преданнее Карманьолы, хитрее и утонченнее Гаттамелаты, он в Ломбардии успел послужить у обоих. Ему не посчастливилось, он родился поколением позже, поэтому как командир не успел заслужить их оценки. Из всех его многочисленных
В этом была сложность. Для венецианцев мысль о статуе была неприемлемой — такой привилегии они не удостоили самого евангелиста. Коллеони доказал свою лояльность, но, как все профессиональные кондотьеры, он переменил множество хозяев и, случалось, воевал против республики. Уроженец Бергамо, он даже не был венецианцем по рождению. С другой стороны, нельзя же было упускать такой подарок судьбы в такое время. Проблему решили совершенно по-венециански. Раз на площади перед базиликой это невозможно, статую можно поставить перед скуолой Сан Марко, на площади перед церковью Санти Джованни э Паоло. Никто не допустил мысли, что тень Коллеони будет потревожена таким чудовищным актом казуистики, а сейчас, спустя пять столетий, глядя на гордую, прекраснейшую из когда-либо воздвигнутых конную статую работы Вероккио, трудно поверить, что, знай благодетель об этом, он не простил бы венецианцев.
В начале января 1475 года, за девять месяцев до завещания Коллеони, венецианцы по каким-то немыслимым каналам получили от мачехи султана предложение договориться о мире. Вопрос обсуждался два дня и две ночи. Многие отвергали саму идею, вспоминая о том, что туркменский правитель Узун Хасан, главный соперник и враг Мехмета на востоке, в любой момент готов на него напасть. Того же ожидали от венгров и поляков, которые недавно вступили в союз специально для этой цели. Даже папа теперь замышлял всеитальянский поход.
Лучше всех положение дел знал дож Мочениго. Большую часть жизни он провел, сражаясь с турками, он по собственному опыту мог судить об их силе, смелости, огневой мощи и почти безграничных человеческих и материальных ресурсах. Тринадцать лет Венеция противостояла им почти в одиночку. Это стоило ей бесчисленного количества кораблей, жизней многих лучших моряков и нескольких заморских владений. Казна опустела, не хватало даже денег на выплату жалованья, и группы моряков уже не раз собирались перед самым дворцом, требуя погасить задолженность. Отказываться выслушать условия турок было глупо.
В тот день победил голос разума, и в Константинополь отправили послов. Но в октябре переговоры были прерваны. В феврале 1476 года, когда умер Мочениго, утомленный, как некоторые несправедливо считали, вниманием десяти турецких рабынь, которых он держал в качестве наложниц, [207] война возобновилась всерьез. А через два с половиной года, когда его преемник, Андреа Вендрамин, сраженный чумой, упокоился в церкви Серви, [208] под власть турок попали остров Лемнос и албанская крепость Круя. Теперь турки снова осаждали Скутари. Еще более накаляя обстановку, банды конных турецких разбойников разъезжали по Фриули до самой реки Ливенцы, опустошая села, сжигая и грабя все, до чего могли дотянуться, так что пламя пожаров можно было увидеть с колокольни Сан Марко. Происходили и другие события, не связанные с турецкой угрозой, но не менее важные для будущего Италии. На Пасху 1478 года в соборе Флоренции Лоренцо Медичи и его брат Джулиано подверглись нападению убийц. Джулиано был убит на месте. Лоренцо, которому чудом удалось спастись, принялся мстить. Он прекрасно знал, что идея заговора и его разработка принадлежит его врагам Пацци, архиепископу Пизы и родственникам папы Сикста. Он знал также, что заговор получил тайную поддержку самого папы. Медичи не просто добился публичной казни убийц. Архиепископ был повешен в окне своего дворца, а один из родственников папы, восемнадцатилетний кардинал Рафаэле Реарио, брошен в тюрьму. В гневе папа Сикст отлучил Лоренцо, а на Флоренцию наложил интердикт. Венеция и Милан поддержали Флоренцию, Фердинанд Неаполитанский примкнул к папе, и в считанные недели полуостров снова охватила война.
207
Пьетро Ломбарде изобразил его на внутренней части западной стены церкви Санти Джованни э Паоло. Он стоит справа от своего саркофага, при полном вооружении, с решительным, воинственным видом, более подходящим для триумфальной арки, нежели для гробницы. Трудно представить себе более типичный безбожный образец надгробной скульптуры Возрождения.
208
В начале XIX века, когда церковь Серви снесли, его останки и прекрасный памятник перенесли в церковь Санти Джованни э Паоло. Они размещены слева от главного алтаря. «Он умер, — пишет Рескин, — оставив Венецию обесчещенной на земле и на море, когда голубые дали Фриули дымились, разоренные врагом. А Венеция воздвигла ему самую драгоценную гробницу, какую когда-либо воздвигала для своих монархов». Рескин восхищается гробницей, равно как и скульптором Антонио Риццо, завершившем только ту часть работы, которая видна снизу. Это восхищение в дальнейшем сменяется разочарованием в Риццо (см. далее).
В исторической перспективе эта война, продолжавшаяся менее двух лет, не имела длительных последствий, как и большинство междоусобных конфликтов на территории Италии. Однако всем заинтересованным европейцам и туркам стало ясно, что никакого всеитальянского похода против турок в ближайшие годы не предвидится. Не предвиделось изменений в лучшую сторону и в других военных театрах, откуда ожидалось нападение на султана. Круя была потеряна, Скутари обречен, Фриули дважды за два года разграблена, а впереди — никакого просвета, лишь непрерывное ухудшение. В таком положении венецианцы в мае 1478 года, когда на смену Вендармину пришел брат Пьетро, Джованни Мочениго, обнаружили, что больше не могут продолжать войну. Условия мирного договора, на которые Венеция согласилась 24 января 1479 года, были куда хуже, чем те, от которых она отказалась три года назад, [209] но на этот раз выбирать не приходилось. Она отказывалась от всех притязаний на Негропонт и Лемнос, от большинства владений в континентальной Греции и почти всей Албании, кроме территории вокруг Дураццо, которую через несколько лет ей позволили оставить. Венецианским герцогам Наксоса, как ни странно, позволили остаться независимыми, республике позволили основать в Константинополе торговую колонию, живущую по венецианским законам, но за эту привилегию, так же как и за право торговать в турецких водах, требовалось ежегодно платить 10 000 дукатов.
209
Помимо прочих условий, генуэзцы изгонялись из крымской Каффы, и на северном берегу Черного моря исчезала последняя европейская торговая база.
Все это было довольно унизительно. Вдобавок приходилось еще терпеть гневные упреки итальянских и европейских соседей, которые не смогли или не пожелали вовремя оказать помощь. Это, однако, не мешало им обвинять Венецию в измене. А самым досадным было то, что теперь венецианцы не могли и пальцем пошевельнуть, когда турки заняли острова в Ионическом море — Итаку, Кефалонию, Закинф и Левкаду, и когда в начале 1480 года они высадились в Апулии и захватили Отранто, поразив несчастных местных жителей своим варварством и грубостью и за 13 месяцев превратив его в процветающий рынок христианских рабов. Венецию даже обвинили в том, что она содействовала этому злодеянию, осуществляя таким образом коварную месть за недавнюю вражду королю Фердинанду Неаполитанскому, владения которого растянулись по всей Южной Италии. Были и еще более нелепые обвинения. Верно, что, не подпиши Венеция мир с турками, она могла бы и не послать на помощь войска. Но несомненно, что этот мир был подписан вынужденно, из-за отсутствия от стран Европы всякой поддержки. Вести о турецких высадках вызывали в Венеции такой же ужас, как и в Неаполе, и на то были веские причины. Но любое активное участие в делах за пределами республики было не просто бесполезным. Оно привело бы к моментальному возобновлению войны, вести которую республика больше не могла.
По той же причине Венеция ничего не могла сделать, когда летом 1480 года Мехмет предпринял новое серьезное нападение на Родос, остров-крепость, который уже 170 лет занимали госпитальеры, рыцари ордена Святого Иоанна. К счастью, рыцари смогли защитить себя без посторонней помощи. Их укрепления выдержали все атаки, затем наступила зима, и осаждающим пришлось убраться восвояси. Наверное, они собирались вернуться на следующий год, но 3 мая 1481 года Мехмет умер, и пока в Константинополе продолжалось междуцарствие, момент был упущен. У нового султана Баязета II были другие приоритеты. Турецкая армия ушла из Отранто, а Родос оставили в покое еще на 40 лет.
Венеция тоже выиграла с приходом Баязета. Так быстро, как только было возможно, султану были отправлены поздравления и предложения возобновить мирный договор 1479 года. Новый султан, человек довольно мягкий по сравнению с отцом, не только сделал это, но и внес в договор существенные поправки в пользу Венеции. Ежегодную дань отменили, налоги на ввоз снизили. Венецианцы даже укрепили свое положение на юге Адриатического моря — им отдали в аренду остров Закинф, а обладание им помогало защитить Корфу.