История Византийской Империи VI – IX вв. Том 2.
Шрифт:
Чтобы хотя до некоторой степени ознакомить с обычными занятиями молодого царя, приведем страницу из летописи Симеона магистра. «Предавшись всякому распутству, Михаил растратил огромные суммы, которые сберегла его мать. Принимая от святого крещения и усыновляя детей наездников цирка, он дарил им то по 100, то по 50 номисм. За столом в пьяной компании товарищи его пиршеств состязались в бесчинствах, а царь любовался этим и выдавал в награду до 100 номисм самому грязному развратнику, который умел выпускать газы с такой силой, что мог потушить свечу на столе. Раз он стоял на колеснице, готовый начать бег, в это время пришло известие, что арабы опустошают Фракисийскую фему и Опсикий и приближаются к Малангинам, и протонотарий в смущении и страхе передал ему донесение доместика схол. “Как ты смеешь, — закричал на него император, — беспокоить меня своими разговорами в такой важный момент, когда все мое внимание сосредоточено на том, чтобы тот средний не перегнал левого, из-за чего я и веду это состязание!”» [517] Но самое худшее — это было сообщество, в котором он любил вращаться: сатиры и бесстыдники, способные на самые грязные выходки. Он одевал их в священные и золототканые одежды, возлагал на них омофоры и бесстыдно и неприлично заставлял совершать священные действия. Начальника их по имени Феодосий, или Грилл, называл патриархом, а прочим 11 присвоил имена митрополитов знаменитейших кафедр. Участвовать с ними в этой забаве он считал высшим благом, чем самое царствование. Он считался первопрестольным колонийским и двенадцатым
517
Sуm. Magister. De Michaele. С. 14. P. 659–662.
Оказывается, Михаил не пренебрегал военной честью империи и старался лично вести войска на опасные места на границе с мусульманами. Здесь важным значением пользовались по своим враждебным к империи расположениям занятые павликианами места Сивас и Тефрика [518] , откуда почти ежегодно происходили наезды на византийские области. Эмир мелитенский и правитель Тарса руководил павликианскими отрядами, подкрепляя их арабскими конниками. Отношения с арабами составляли в это время самую важную сторону внешней политики; почти постоянно в столице были мусульманские послы, и, с другой стороны, из империи снаряжались посольства к калифу. Вот почему значительной долей и притом важнейших известий мы обязаны за это время арабским писателям. Между прочим, у Табари встречаем такое место, характеризующее влияние Петроны [519] . Между представителями империи и калифата шла речь об обмене пленными, обе стороны подтвердили клятвой свои обещания. Т. к. со стороны Византии принес клятву именем императора Петрона, то арабский посол спросил царя, обязательна ли для него данная его дядей клятва, император отвечал на это утвердительно кивком головы. «И не слышал я от него, — говорится далее, — ни одного слова с тех пор, как вступил в греческую землю до моего ухода. Говорил один переводчик, император только слушал и головой говорил, да или нет. Сам же император никогда не говорил, и его делами распоряжался дядя».
518
Васильев. Византия и арабы. С. 182–183.
519
Там же. С. 188.
Несмотря на перемирие и обмен пленными, произведенный, как было в обычае, на р. Ламус, в 860 г. между империей и калифатом снова происходили военные дела. Поход этого года, предпринятый также лично царем Михаилом, падает на то время, когда под Константинополем появилась русь, которая произвела опустошение окрестностей и начала угрожать самому городу, очевидно, лишенному в то время своего гарнизона. Никита Орифа, адмирал, или друнгарий флота, не имел в своем распоряжении достаточных средств для отражения русских и поспешно дал знать царю, находившемуся тогда у Черной реки, чтобы он возвратился в столицу. Когда русские были прогнаны от столицы, Михаил вновь отправился в поход на восточную границу. На границе калифата и империи в округе Сивас, у Дазимона, произошло сражение, окончившееся поражением Михаила, после которого он едва спасся от плена. Для характеристики положения, в котором находилась столица летом 860 г., т. е. во время русского нашествия, важно еще отметить, что критские арабы тогда же сделали набег на Киклады и доходили до Проконниса.
В 863 г. снова возобновились военные действия. На этот раз мелитинский эмир Омар сделал поход на север в фему Армениак, где взял важный приморский город Амис, ныне Самсун. Этот город издавна имел большое торговое значение на южном побережье Черного моря, и, кроме того, появление арабского войска внутри византийских владений должно было немало обеспокоить правительство. Не полагаясь на местные войска фем, император послал против Омара стратига Фракисийской фемы Петрону, который с помощью вспомогательных отрядов из разных малоазийских округов нанес арабам сильное поражение в местности, положение которой недостаточно определено, между фемами Пафлагония и Армениак. В этой битве погиб эмир, и уничтожено было его войско. После этого дела Петроне было дано звание магистра. Фактически, однако, положение дел на восточной границе нимало не изменилось до самой смерти Михаила III. В общем, это была постоянная война, сопровождавшаяся опустошением незащищенных местностей и захватом пленников и прерывавшаяся на время переговорами о перемирии и разменом пленными, причем с той и другой стороны нередко оказывались отступники от веры отцов. Сильного напряжения не достигали эти столкновения лишь потому, что само положение калифата далеко не было обеспечено от смут и анархии. Арабский элемент встретил сильное соперничество в турецких отрядах, окруживших трон падишаха, и подготовил опасный разрыв между калифом и турками.
Со стороны моря империи наносили много вреда арабы, занявшие Крит и развившие у себя морское дело и пиратство. В 866 г. снаряжен был флот против критских корсаров, но в это время произошли неожиданные обстоятельства, вследствие которых поход был отменен. Именно: в апреле месяце у берегов Малой Азии главный вдохновитель этого похода кесарь Варда был убит на глазах императора Василием Македонянином, который около того времени вошел уже в расположение императора и с тех пор сделался первым после царя человеком в империи.
Нам остается еще коснуться церковных отношений времени Михаила. Это тем более следует отметить, что как Михаил, так и кесарь Варда в религиозных убеждениях скорей придерживались отрицательных взглядов, император по крайней индифферентности, а дядя его — по рационалистическим воззрениям. Известно выражение императора, передаваемое в жизнеописании патриарха Игнатия: «Мой патриарх — это Феофил, кесарев — Фотий, а у народа патриарх Игнатий» [520] . Кесарь Варда с первых же лет самостоятельного правления Михаила получил громадное влияние на политические и церковные дела. Придворные интриги и борьба мелких честолюбий, увеселения и пьяные пирушки были предоставлены царю и его ближайшим товарищам, Варда же оставил за собой правительственную деятельность. Мы видели, что военное дело вел брат его Петрона, внутренняя же администрация всецело лежала на его ответственности. В особую заслугу ему ставили то, что он лично наблюдал за отправлением правосудия и оживил изучение права. Несомненным подъемом обязаны ему школы, хотя, конечно, нужно признать неправильным мнение, что он впервые открыл совершенно запущенные в эпоху иконоборства учебные заведения. Что касается высшего учебного заведения в Магнаврском дворце, оно обязано Варде своим переустройством, новыми материальными средствами и хорошими профессорами.
520
Vita Ignatii. P. 248: «µ µ (это уже упомянутый выше скоморох Грилл) , ».
521
Основное место: Genesii. Lib. IV. P. 98; Hergenr"other. Photius I. S. 470.
Легко понять, что добросовестный отшельник, всю жизнь проведший вдали от людей и не могший питать к ним добрых чувств, едва ли был таким духовным вождем, который отвечал бы потребностям времени. Он не обладал ни авторитетом, ни достаточным уменьем, чтобы повлиять на придворные сферы, и не пользовался расположением ни царя, ни кесаря Варды. Благочестивый пастырь ввиду ходивших в городе слухов, что Варда находился в преступной связи с своей невесткой, женой его сына, публично отлучил его от св. причастия, чем возбудил против себя его ненависть. Вследствие этого выступления против всесильного временщика патриарх Игнатий поплатился своим положением вселенского патриарха. На место его был избран и посвящен Фотий, а низверженный Игнатий заключен в монастыре на острове Теревинфе, где и оставался десять лет, до вступления на престол Василия Македонянина, который, желая на время порвать с церковной политикой Фотия, решился в удовлетворение консервативной, по преимуществу монашеской партии снова призвать к управлению Церковью Игнатия (867).
С устранением Игнатия в положении церковных дел наступила значительная перемена, приведшая к разрыву отношений между Восточной и Западной Церковью. Кесарь Варда, которому легко было бы оценить мировое значение подготовлявшихся событий, более, по-видимому, занят был мерами к укреплению своего личного положения, чем задачами мировой политики. Когда с падением Феодоры и убийством Феоктиста все влияние перешло к нему, он несознательно допустил, что около царя образовались такие влияния, которые могли быть для него вредны. Уже и то обстоятельство, что с именем Варды стала соединяться идея о судебном правосудии, школьном образовании, церковном строительстве и т. п., могло подать повод к подозрительности царя Михаила. В ближайшем к нему кружке стали говорить о замыслах Варды и об опасных для царя планах, его занимающих. Около 862 г. приближенным к царю лицом становится Василий, которому мало-помалу удалось занять из небольшого чина царской конюшни высшее звание в империи. Это был любимец счастья, вышедший из самой скромной доли и давший империи самую славную династию, какая только бывала во главе Византийской империи. Сделавшись первым человеком при Михаиле, Василий должен был возбудить к себе соревнование со стороны Варды, и между ними возникли недоразумения. Василий успел уверить императора, что Варда замышляет заговор и имеет в виду царский трон, и убедил его в необходимости принять средства к защите. Во время упомянутого похода, когда флот остановился у берегов Малой Азии, Варда был убит на глазах царя, и предпринятый поход отменен. Это было причиной сильного недовольства против царя, который подвергался укоризнам и порицанию за то, что погубил лучшего государственного человека и не исполнил популярного предприятия. Затем события, сопровождавшиеся насильственной смертью царя, следовали весьма быстро. Мая 26 867 г. Василий был объявлен кесарем и императором, а 23 сентября того же года Михаил был умерщвлен по приказанию Василия.
Как ни ничтожен характер Михаила и как ни глубоко пали при нем нравственные требования и общественные запросы, мы должны признать, что краткий период его царствования открывает в истории империи совершенно новые перспективы и в десятилетие от 856 до 867 г. появляются на исторической сцене новые, хорошо подготовленные для деятельности люди, которые оказываются совершенно приспособленными и воспитанием, и обучением к предстоявшим широким задачам как в политической и церковной сфере, так и в культурно-просветительной деятельности. В этом отношении новый период истории следовало бы открывать не с Василия Македонянина, который является исполнителем уже намеченного и приготовленного ранее, а именно со времени Михаила III, при котором историка встречают вполне «новые люди и новые песни». Мне кажется, что эти новые явления в жизни византийского общества составляют вывод из пройденной эпохи и должны быть поставлены в связь с иконоборческим движением. Ни патриарх Фотий, ни Константин и Мефодий, ни сам Василий Македонянин не могут быть рассматриваемы вне условий среды, которая их воспитала, а эта среда, несомненно, была иконоборческая. Царствование Михаила III, таким образом, следует рассматривать с двоякой точки зрения: с одной стороны, в это время доживают и заявляют право на существование старые представители иконоборческой эпохи, с другой — начинают действовать новые люди, воспитавшиеся под влиянием политических и церковных событий нового времени, т. е. начала IX в. С одной стороны, византинизм сдерживал государство и Церковь в цепях узкого филетизма и отвлеченного принципа, в котором преобладающим элементом было послушание букве, а не духу и требованиям жизни, с другой — возникшая на Западе Каролингская империя и усилившаяся столько же вследствие образования церковной области в Риме, как и просветительной деятельности св. Бонифация между германцами, Римская Церковь поставила перед гордым своим старым и теперь падающим могуществом восточным византинизмом новые задачи, побудив его к обеспечению своего пошатнувшегося положения. Случилось так, что с началом второй половины IX в. для государственных деятелей Восточной империи представлялась полная возможность наверстать потерянное и дать империи новый блеск, несмотря на сделанные уступки в пользу Каролингской империи.
Не подлежит сомнению, что иконоборческий период характеризуется борьбой за идеи и что эпоха процветания византинизма, как называют македонский период, во многом ему обязана.
К сожалению, иконоборческий период остается во многих подробностях маловыясненным и по основным его выводам довольно спорным. Руководившая движением и задававшая тон партия не осталась у дел, а была насильственно отстранена, и все основания, которыми она руководилась в жизни (акты, записи, сочинения), подверглись или уничтожению, или порче, так что цели и стремления иконоборческих императоров и их сотрудников в сущности для нас неизвестны. Торжество православия сопровождалось не только восстановлением почитания святых икон и вообще церковной реакцией, но и отменой многих других новшеств, которые рассматривались как результат той же системы. Известно, что самые законы, изданные иконоборцами, признаны были в X в. негодными и отменены. Конечно, нужно считать увлечением мысль, что иконоборческий период заслуживает сравнения с освободительным движением XVI в., но и в VIII в. в Византии подвергнуты были колебанию многие из устоев жизни. Борьба шла не из-за икон только, икона служила лишь символическим выражением противоположных воззрений на предметы поклонения; икона как вещественный предмет послужила материалом для проверки мировоззрения враждовавших партий. То обстоятельство, что была выяснена разность между и µ , не могло занимать массу верующих, это было дело богословов и образованных классов. Но вместе с тем христианству нужно было отстоять свои принципы и поклонение иконам против мусульманства и иудейства и против бросаемых ему упреков в идолопоклонстве. С богословской и философской точки зрения выяснен принцип поклонения иконам в сочинениях Ф. Студита, т. е. уже в IX в.