История всемирной литературы Т.1
Шрифт:
Таким и является племенной первопредок (мыслимый также как общечеловеческий, поскольку племенные границы при первобытнообщинном строе субъективно совпадают с общечеловеческими) и так называемый культурный герой.
Представления о первопредках, культурных героях и демиургах тесно переплетены, а порой и тождественны в первобытном фольклоре. Видимо, сначала отчетливые очертания получают образы первопредков, о чем как будто свидетельствует австралийский материал.
В более архаических культурах культурные герои — почти всегда первопредки, фратриальные и родовые предки (у австралийцев, папуасов, меланезийцев-гунантуна, северо-восточных палеазиатов, палеафриканских примитивных племен Центральной и Южной Африки). В менее архаических (у части индейцев Северной Америки, в Полинезии) черты первопредка в образе культурного героя являются реликтовыми.
На
В Полинезии братья Тангароа и Ронго наделены чертами культурных героев, но в отличие от меланезийского Тангаро, Тангароа превратился в одного из великих богов полинезийского пантеона.
Однако в Полинезии рядом с ним хорошо известен необожествленный Мауи, любимый персонаж полинезийского повествовательного фольклора. Мауи — недоношенный подкидыш, выброшенный в кустарник или в море. Из многочисленных подвигов Мауи самыми знаменитыми являются вылавливание рыб-островов со дна моря, поимка солнца и похищение огня, зорко хранимого в подземном мире старухой-прародительницей. Мауи даже пытался одолеть смерть, но сам оказался побежденным.
У североамериканских индейцев отчетливые черты культурных героев имеют такие популярные персонажи, как Ворон, Норка, Заяц или Кролик (Манабозо), Койот, Старик и др. (имена, по-видимому, тотемического происхождения). Ворон, например, добывает свет, свежую воду, создает приливы и отливы, некоторые виды рыб, участвует и в создании людей. Для совершения своих культурных деяний Ворон часто прибегает к магическим превращениям и хитрым проделкам. Так, он превращается в хвойную иглу, которую проглатывает дочь хозяина небесных светил. Она от этой иглы вновь рождает Ворона. Новорожденный истошно кричит, пока ему не дают для игры солнце, луну и звезды. Усыпляя хранителя пресной воды, Ворон затем ложно обвиняет его в том, что тот запачкал его постель, в отместку выпивает воду из каменного сосуда, а затем ее выплевывает в виде рек и озер. В этот цикл о Вороне включены бесчисленные этиологические мотивы. Входят в него и анекдотические рассказы; например, как прожорливый Ворон отнимает добычу у других зверей или их самих превращает в добычу. Подобные анекдоты имеются и в сказаниях о Норке, Койоте и др.
Ворон — центральная фигура и в фольклоре северо-восточных палеазиатов (чукчи, коряки, ительмены). Во многом схож с Вороном Эква-Пырищ — герой фольклора обских угров.
Черты культурных героев, но не столь ярко выраженные, иногда в реликтовой форме, имеют и излюбленные герои африканского фольклора. Некоторые из них зооморфны (Заяц, Паук, Шакал, Богомол, Хамелеон, Черепаха) или полузооморфны (Пу, Ухлаканьяна). В африканском фольклоре иногда соединяются черты культурных героев и чудесных кузнецов.
Иногда культурный герой — один из многих братьев (как, например, Кат, Тангаро, Мауи в Океании); очень часто такие герои два брата-близнеца, соперничающие или враждующие между собою (Иоскега и Тавискарон у ирокезов, То Кабинана и То Карвуву у меланезийцев гунантуна и многие другие), реже — помогающие друг другу («мальчик из вигвама» и «мальчик из кустарника», побеждающие чудовищ, у индейцев юга Северной Америки). Такие близнецы часто являются одновременно фратриальными предками. Сама близнечность — дополнительное доказательство первоначального тождества родоначальников и культурных героев. Культурные герои-близнецы, так же как и другие близнечные пары в мифологии (Ашвины — Диоскуры, Ромул и Рем и др.), вероятно, восходят в конечном счете к повсеместно существовавшей на определенном этапе первобытного общества дуально-родовой организации.
Специфическая сфера деятельности культурного героя — добывание огня, полезных злаков, изобретение различных предметов культуры, необходимых человеку в его борьбе с природой. Уже в силу недифференцированности природы и культуры в первобытном мировоззрении (например, сближается представление о добывании огня трением, происхождение грома, молнии, солнечного света и т. д.) нет резкой грани между культурным героем и демиургом.
В более древних версиях, отражающих специфику присваивающего хозяйства, герой добывает блага культуры, а порой и элементы природы благодаря простой находке или похищая их у первоначального хранителя (таковы мифы о добывании огня различными тотемными существами у австралийцев, а также похищении его Мауи,
Эти мифы в известной мере представляют летопись побед человеческого труда и технического изобретательства над природой, но эта «летопись» (отчасти в силу медленности технического прогресса) проецирована в мифические времена первотворения типа «эпохи сновидений» австралийцев.
Образ культурного героя — центрального персонажа первобытной мифологии и фольклора — специфически связан с первобытным идеологическим синкретизмом. Образ этот может эволюционировать и к богу-тверцу. Но во многих случаях он не становится объектом подлинно религиозного почитания, а превращается в любимого сказочно-эпического героя. Культурные герои большей частью самими аборигенами классифицируются не как боги; они обычно относятся к одной группе с духами и выдающимися людьми прошлого в известной мере для того, чтобы отделить их от богов и одновременно подчеркнуть их магическую силу и значительность. Яркий пример различия между необожествленными и обожествленными культурными героями — полинезийский бог Тангароа и меланезийский герой Тангаро. С этой точки зрения заслуживает внимания, что Тангароа не занимает, в отличие от Тангаро, значительного места в фольклоре, а излюбленным фольклорным героем является во всей полинезии Мауи, который так и не вошел в верховный пантеон полинезийских богов. Вспомним, что и знаменитый Прометей не был допущен на Олимп, остался за пределами олимпийского пантеона.
Специфическая сфера деятельности первопредков — культурных героев-демиургов — совпадает с границами мифов творения, т. е. мифов этиологических в широком смысле слова. На границе собственно этиологических мифов и такие деяния, часто связываемые с культурными героями, как борьба с чудовищами, мешающими мирной жизни людей и богов. Борьба с чудовищами может быть одной из сторон преодоления сил хаоса и организации — упорядочения мироустройства, т. е. частью процесса творения современного мира. Иногда из тела самого повергнутого хтонического чудовища создается мир. В последнем случае обряд жертвоприношения становится моделью созидания. Кроме того, борьба с чудовищами иногда связана с мифической концепцией исторической смены поколений богов или духов. Такого рода мифы творения не характерны для собственно первобытной мифологии, но типичны для развитых мифологий типа вавилонской (миф о борьбе Энлиля или Мардука с Тиамат), индийской (создание мира из тела Пуруши), скандинавской (мир из тела Имира, борьба Тора с мировым змеем), майя (мир из тела богини земли) и т. п. Однако более примитивная борьба с чудовищами — без связи с концепцией поколений и не всегда с четким этиологическим результатом — встречается довольно широко в первобытном фольклоре, в частности в сказаниях о культурных героях (индейские братья-близнецы из вигвама и кустарника, Мауи в некоторых районах Полинезии, Ворон у коряков и многие другие).
В пластически четкой древнегреческой мифологии этот новый аспект культурного героя, в отличие от Прометея, хорошо представлен в Геракле.
В мифах о борьбе с чудовищами идея преодоления хаоса получает иное направление — не просто упорядочение света и тьмы, приливов и отливов, времен года, взаимоотношения различных зверей, запрещение инцеста, введение других табу, а также брачных классов и ритуалов, необходимых для поддержания нормального природного и жизненного цикла, но также постоянная борьба с природными силами, угрожающими смести этот порядок. Этот двойной пафос преодоления хаоса типичен для мифологии в целом, многое он объясняет и в генезисе словесного искусства. В сущности почти всякое произведение искусства предлагает художественную реорганизацию действительности.
Представления о стихийных силах природы (из-за отождествления природы и культуры, а также своего племени как «настоящих людей» с человечеством в целом) часто сближаются и даже сливаются с образами иноплеменников.
Итак, культурный герой приобретает как бы эпическую миссию и черты богатыря, а сами сказания, выйдя за пределы этиологических мифов, становятся своего рода героическими сказаниями.
Сказаниям о культурных героях присущи архаические формы идеализации, при которых героическими чертами являются не столько физические силы и смелость, сколько ум и хитрость, магические, колдовские способности.