История яхты «Паразит»(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XVI)
Шрифт:
Вдруг с моря донесся отчаянный гортанный призыв:
— Человек за бортом!
— …….?! [15] , — дробно посыпался с капитанского мостика командир яхты. — …….?! [16] .
Матросы бросились к бортам. Конец шлепнулся о воду и, секунд двадцать спустя, на палубу вскарабкалось существо неопределенного пола. Оно артистическим жестом откинуло со лба слипшиеся кудри и, отбивая дробь зубами, произнесло голосом, в котором обитали грусть и Гейне:
15
Кто кричит?
16
Кто это?
— Что такое Венера? — Это не я. — Что такое я? — Лева Промежуткес…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ, статическая и краткая, как точка равноденствия, из которой берет начало скрипучий поворот солнца
Босикадо, мой враг, был могуществен! Я пришел к нему в его страну. И навел на него страх.
Будем слушать дальше.
Хлюст выругался. Отплевавшись от морской воды, он стянул с себя мокрый зипунишко и улегся на нем спать под самой капитанской лесенкой. Глазам умученных комсомольцев представилась грязная, уныло электрифицированная палуба. Металлические сетки на лампочках, интимное урчанье воды, обилие неизвестных механизмов и дымка романтики придавали ей сходство с первоклассной общественной уборной. Оно усугублялось бледностью и независимо-вороватым выражением здешних лиц. Титто Керрозини, Роберт Поотс и фотограф глядели на мокрых гостей с выжидательной симпатией. Никогда еще Титто не терзали с такой силой два противоположных чувства — боязнь открыть свое истинное лицо и желание блеснуть капитанской славой. Единственное, что он мог позволить себе на этот раз, была взволнованная фраза с рукопожатием:
— Мио русски нон поиимати, ви тальянски нон говорит, Титто Керрозини, капитано ди «Паразит»!
Маруся вздрогнула. Бурдюков и Хохотенко наперебой бросились здороваться, боясь, как бы пират не подумал, что им противно прикосновение его руки.
Их занимали в эту трудную, мокрую минуту не только морские разбойники, но и невесть-откудашний человек за бортом. Длиннорукий, худой, с впалыми щеками и пышной шевелюрой, он стоял несколько в сторонке, виновато улыбаясь каждому встречному взгляду и похрустывая пальцами. За всем этим, он равномерно и как-то небрежно дрожал, а с волос его и парусинового костюма стекала спокойная вода.
— Как вы попали сюда? — не удержалась Маруся.
Юноша мигом присоседился и громко прошептал во все уши сразу:
— Зачем волноваться… Что такое жизнь? — Роман. Что такое роман? — Анекдот! Где вы видели анекдот без еврея? Берегите здоровье. — Я спрашиваю их, что такое жизнь! — весело обратился он к пиратам, несмотря на то, что те не понимали русского языка.
В среде пиратов произошло некоторое смятение. Воля Роберта Поотса претерпела ряд частых и слабых колебаний. Наконец, выражение ужаса в глазах Маруси доконало его; механик решился. Слегка оттолкнув капитана, он выступил вперед, нервно провел рукой по волосам, неловко фыркнул и крикнул по-русски:
— Я тово-с, всякой твари по паре! Огребай правичка от старого морячка!
Эта странная фраза ударила по напряженным нервам комсомольцев, как бой часов. Но Роберт Поотс вежливо подошел к Марусе и, вдруг смутившись, прошепелявил:
— Я тово-с, знаете, когда по-русски говорю, — я невоспитанный, а по-английски — я воспитанный. Имею честь… — он запнулся и, медленно краснея, продолжал, — представиться — механик.
— Здра… — обрадовалась Маруся.
Жизнь оборвалась. Залп нестерпимо яркого света испепелил яхту и ночь. На палубу «Паразита» упали тысячи солнц и лопнули, как мыльные пузыри. Из первозданной тьмы возник призрачный и дрожащий голос:
— Готово!
Люди и вещи заняли прежние места. Младший из разбойников дрожащими руками снял с треноги фотографический аппарат; из полузакрытых глаз фотографа дробной скороговоркой бежали слезы.
— Роберт! — умоляюще воскликнул он. — Землячок!
Но механик неприязненно поглядел на него и отошел от комсомольцев на гакаборт.
— Номерок! — шепнул Марусе Опанас. — Не выламывайся, я тебе говорю! — сдержанно рявкнул он, видя, что девушка прижимает к груди побледневшие руки…
Она молча указала ему в сторону, куда направился Роберт.
В районе мрачных механизмов, под угольной лампочкой, изливавшей зловещий, но тихий свет, стоял профилем к зрителям жидкий, как летучая мышь, человек; в согнутой руке он держал крупный револьвер, направленный в рулевую рубку.
Опанас стиснул зубы и потянул за рукав Бурдюкова. Тот пару секунд изучал жуткое зрелище со смешанным чувством ужаса и романтического злорадства; потом жадно перевел дух. Три комсомольских головы сразу отяжелели от сознания ответственности…
— Добро пожаловать! — вдруг тихо выпалил из-за угла младший пират. — Я — здешний фотограф. — При этом он широко распахнул свои мертвые глаза и вытянул трубочкой детские губы. — Плохо-плохо!..
Опанас заметил, что капитан Керрозини исчез.
— Здра.
Снизу из трюма появился человек невероятной внешности. Голова его была повязана красной шелковой тряпкой; голую грудь до половины закрывала вьющаяся, иссиня-черная борода. Рубашка висела клочьями; серебряный пояс с трудом сходился на толстом животе, а в смуглых руках дрожал никелированный поднос, на котором прыгала пара морских сухарей и звенела горсточка крупной соли.
За человеком плыло огромное белое облако с лицом без черт и зеленым штрихом на плече.
— Испано де ля грациа дон Эмилио де ля Барбанегро! Аве, гитана! — прогремел чернобородый, — Маруся тотчас же узнала неповторимый бас, воскликнувший при абордаже: «и я был молод»!
Великан стал перед ней на одно колено и поставил на палубу скромные дары.
— Привет от изгнанников! — проговорил он на звучном русском языке, — я уже был на вашу прекрасная родина и я его полюбил!
Белое облако крестообразно взмахнуло руками в широких рукавах.