История зайца

Жамм Франсис

Артуру Жассерио

В экипаже ехал я в деревню эту, Услыхав, что в ней когда-то жили предки. Над полями, где мы тихо проезжали, Грустно голуби тяжелые летали. Старая, давно уставшая кобыла, Пыльный экипаж едва-едва тащила, И я думал о наивных предках, Из деревни выезжавших редко, В воскресенье, в накрахмаленных рубашках Шедших в церковь бедную меж пашней. Ехал я, чтоб поглядеть на их могилы, Скрытые, наверное, густой крапивой. Я приехал, снял с моих колен собаку, Не хотевшую с коляской расставаться. Башня старая стояла как когда-то, На часах я увидал двенадцать. Я расспрашивал, но люди, отвечая, Удивлялись: «Это имя… мы не знаем…», «От одной старушки вы б узнать сумели. Но старуха умерла на той неделе». Я отправился к нотариусу, который Вместо

прадеда имел в селе контору, Пробовал расспрашивать кюре седого, Тоже не сумевшего сказать ни слова. На меня глядели домики, в которых Не живет никто, и ветхие заборы, Двери с пылью старой, навсегда нависшей, Точно двери тихих склепов на кладбищах. Я прошел, задумавшись, не замечая Новых флагов на торжественной мэрии, Разных глупостей и новостей в селеньи, Надписи «республика» и объявлений. Наконец, я подошел к большим воротам; В доме, за обвитой розами решеткой, Жило старое и доброе семейство. Старый господин и дама вышли вместе; Очень милая и сгорбленная дама Мне ответила: «Ах вы один из Жаммов. Да, они когда-то жили в этом месте, Сын нотариуса уехал в путешествие, Мы разрушенным и сгнившим дом купили, Старый дом, в котором ваши предки жили», И доставши ржавый ключ из кухни, Повели они меня к большой и прочной Заржавелой двери с ржавым молоточком; Окна грустные навек закрыты были Смертью, временем и многолетней пылью. Я пошел по лестницам червивым, сгнившим В комнаты забытые, где нет ли мыши, С штукатуркой обветшалой и с сырыми, Низкими перегородками меж ними. Двери в старых комнатах носили траур, Почерневшие как будто от пожара. Мне показывали комнаты, в которых Жили умершие, «здесь была контора». Я, простившись с милою семьею, Сел в коляску, посеревшую от зноя, Чтоб успеть добраться в городок далекий. И мы ехали на солнечном припеке. Лошадь бедная печально побежала, И собака маленькая задремала. Грустно голуби тяжелые летали Над полями, где мы тихо проезжали. Пер. И. Эренбурга

* * *

Собака в снег пугается идти, и ей Ребята со двора кричат «Пошла скорей»… На снежной улице не слышно никого. Молочница, идя, трясется для того, Чтоб не упасть. А дома в низком камельке Огонь трещит, свистит и пахнет на руке… Пер. И. Эренбурга

Отрывок из поэмы «Жан Нуаррьо»

Когда вернется осень снова, Я счастья не хочу иного, Как леса бледно-золотого, Как песни жалобной слепого, Как колокольчика коровы… Когда придет зима с дождями, Хочу я, чтобы в печке пламя, Шумело красными углями; Чтоб свет виднелся вечерами В лавчонке с горькими хлебами… Весной мне ничего не надо, Как ветра острого, прохлады, Расцветшего без листьев сада, Тропинки мокрой у ограды И ландышей, что утру рады. Пер. И. Эренбурга

* * *

Уж завтра будет год, как я в Одо печальный Срывал цветы на мокрой от дождя опушке. Сегодня самый лучший день из дней пасхальных, А я поехал мимо дальней деревушки И мимо рощ, лугов, покрытых вешней влагой. Как, сердце, ты не перестало биться за год?.. Я мучаю тебя, вернувшись к той долине, Где в прошлый год я столько муки вынес. Увидев розы в садике убогой церкви И белую сирень, нависшую над дверцей, Я вспомнил о своей прошедшей боли, И удивляюсь, как я не упал невольно, Никем не сдержанный, в отчаяньи, в бессильи На узкую тропинку желтую от пыли. Нет никого, и все и все на свете пусто… Зачем я родился, зачем теперь живу я. О если бы сложить к твоим коленям душу, Что валится как нищенка на мостовую. Уснуть, забыться бы, суметь уснуть надолго Под синим ливнем, под грозой, под тучей желтой. Не видеть ни холмов и ни лазури синей, Повисшей тяжело над синею долиной. Мне кажется, что кто-то плачет в сердце этом, Кого на самом деле в этом сердце нету. Деревня засыпает, наступает вечер, И радостно трещит в густой траве кузнечик; И в домике, спокойно задремавшем к ночи, Меж сит белеют шляпы круглые рабочих. Пер. И. Эренбурга

* * *

Висит на белой стенке у кровати, Похожая на негритянку, Богоматерь. И я Ее люблю слегка по-итальянски. Вирго Лауретана [16] , в золотом уборе Ты мне напоминаешь городок у моря, Где продают, крича, на набережных длинных Полипов, всякие плоды и апельсины. Вирго Лауретана, в эти дни печали, Когда она моей любви не принимает, Меня один Твой строгий образ утешает. Пер. И. Эренбурга

16

Вирго Лауретана — Virgo Lauretana, Богоматерь Лоретская (лат.).

* * *

В это утро наша церковь весело звонила, Оттого что дочь соседа замуж выходила. И она звонила в славу пышной кукурузы… И она звонила над гумнами, над сараем, Где скрипели цепи заржавелые, стихая. И она звонила над амбарами, над кладовыми И над девушками темными и золотыми, Что пришли толпой на свадьбу их подруги милой. И она звонила… о любви она звонила. И волы, ступая важно, изумленно словно, Поворачивали бледные рога к решетке, Где краснел меж изгороди вьющийся шиповник. И она звонила… Голуби, топорщась, кротко Ворковали на блестящих черепицах крыши. Дочь соседа, как цветок, задумчиво качалась На своем крыльце меж курами и петухами. Церковь весело звонила… Каждый звук, казалось, Расплывался широко над дальними полями. Пары выстроились у начала огорода И подруги подошли к застенчивой невесте. Музыка наивная играла перед шествием. А поэт, молившись Богу, говорил: Когда-то Так вступала в Ханаан невеста Исаака, Скромная Реввека из столь доблестного рода, Времена не изменились к тем, кто верит в Бога… Может вот колодец, где Рахиль, ступая босой, Смуглыми руками робко оправляла косы, Между тем как Яков ждал ее в тени оливы, Точно крепкую, созревшую на солнце сливу. И. Эренбурга

* * *

В городке, где показалась Богоматерь, Тихие ручьи меж зелени струятся. Камни, стертые водой, блестят сильнее, И печально голубеют Пиренеи. На холмистых склонах много трав лечебных, И звучит, как вздох, торжественное пенье Всех пришедших, чтоб просить об исцеленьи. В гроте темном Пресвятая Богоматерь, Облаченная, решила показаться Пред ребенком, мудро ставшим на колени, Бедным и печальным, как Ее младенец. Божьи гроты в Гефсимане, в Вифлееме, Ныне снова явлены вы перед всеми. В дымном гроте, преклонив колени, В сладком для моей души смиреньи, Уподобившись безграмотным крестьянам, Я молюсь. Кругом морщинистые лица, Руки грубые перебирают четки, И Господь, как в яслях, глубоко гнездится В этой вере бедной, сладостной и кроткой. Пер. И. Эренбурга

Примечания

Основной массив включенных во второй том «Избранного» Ф. Жамма произведений составили переводы И. Оренбурга и Е. Шмидт, опубликованные в сборнике Жамма «Стихи и проза» (М., 1913, далее — СП). Хотя прозаические переводы в данной книге были подписаны Е. О. Шмидт (1889–1977) — первой (гражданской) женой Оренбурга и матерью его дочери Ирины — лексика их не оставляет сомнений в том, что эти переводы были отредактированы и, вероятно, по крайней мере частично выполнены самим Оренбургом. Все тексты из СП публикуются нами в новой орфографии с сохранением оригинальной пунктуации.

Предисловие

В СП с примечанием: «Эта заметка, впервые помещенная в сборнике G. le Cardonnel et С. Vellay „La litterature contemporaine“ (1905 г.), переработана и дополнена Ф. Жаммом для настоящего русского издания». Читатель безусловно распознает многочисленные цитаты из этого предисловия в статье Д. Крючкова, напечатанной в первом томе «Избранного».

История зайца

Повесть Ф. Жамма «История зайца» («Le Roman du Lievre») была написана весной 1902 г. и в сентябре того же года впервые опубликована в журнале «Меркюр де Франс». В 1903 г. вышло первое отдельное издание повести в составе одноименной книги. Жамм считал этот текст одновременно поэмой в прозе и «своего рода благочестивой легендой» (письмо к А. Жиду от 3 авг. 1902).

Повесть неоднократно переиздавалась во Франции, была переведена на десяток языков, причем существует четыре чешских перевода.

Доброта бога

Печатается по СП. Пер. Е. Шмидт.

Рай животных

Печатается по СП. Пер. Е. Шмидт.

О Робинзоне Крузо

Печатается по СП. Пер. Е. Шмидт. В тексте изменено устаревшее написание «Крузэ».

Горечь жизни

Впервые в кн. «Le Roman du Lievre» (1903). Печатается по изданию: Французская новелла XX века: 1900–1939. М., 1973. Пер. Е. Гунста.

Конка

Впервые в кн. «Le Roman du Lievre» (1903). Печатается по изданию: Французская новелла XX века: 1900–1939. М., 1973. Пер. Е. Гунста.

Избранные стихотворения

Тексты печатаются по СП, а также изданиям: Рождественский В. Стихотворения (Л., 1985) и Лившиц Б. Полутораглазый стрелец: Стихотворения. Переводы. Воспоминания (Л., 1989).

Стихотворениям Жамма в СП предпослано следующее «Предисловие переводчика»:

«Я полагаю, что для совершенного перевода стихотворений необходимо, чтобы переводчик перестал быть самим собой, перевоплотился, стал автором. Этого сделать мне не удалось. Простота, детская наивность, уклад жизни, наконец вера в Бога и Церковь Жамма почти всегда являлись для меня лишь недостижимым идеалом. Вот почему, не говоря уж о силе, читатель никогда не найдет в этой книге того подлинного, своеобразного, что составляет главную прелесть стихов Жамма. Я чувствую, как часто я обескрашивал его образы, сглаживал его обороты и заменял его язык „общепоэтическим“.