История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6

Казанова Джакомо

— Вы меня любите, — говорит она, — и у вас не должно быть никакого затруднения для того, чтобы сделать счастливой девушку, которая станет вскоре вашей женой, а вы — ее повелителем. Мой отец с этим согласится. Когда я стану вашей женой, я сделаю все, что вы захотите: мы станем жить отдельно, если это доставит вам удовольствие; но это будет лишь тогда, когда вы научите меня извлекать ответ до того, как я дам себе труд заранее составить его у себя в голове.

Я взял ее прекрасные руки и, целуя их, сказал, что она знает, что я вынужден держать мое слово девушке в Париже, которая, разумеется, ни в какой мере ее не стоит, но я не считаю себя оттого менее обязанным его соблюдать.

Увы! Могу ли я принести ей мои самые искренние извинения, будучи в невозможности обучить ее пользоваться оракулом по-другому, чем она это делает?

День или два спустя ко мне явился офицер с незнакомым мне именем; я велел сказать, что я занят, и, поскольку мой лакей отсутствовал, я заперся. После всего, что со мною случилось, я решил не принимать никого. Не смогли схватить двух воров, которые хотели меня убить, и Пикколомини исчез, но в Амстердаме были еще люди из его шайки.

Час спустя вернулся Ледюк и принес мне письмо, написанное на плохом итальянском, которое дал ему офицер, ожидающий ответа. Я увидел, что оно подписано тем же незнакомым мне именем. Он писал, что мы знакомы, но он может мне назвать свое имя лишь тет-а-тет, и что он придет ко мне с визитом лишь после моего одобрения.

Я сказал Ледюку пригласить его войти и оставаться в моей комнате. Я увидел человека моего роста, в возрасте сорока лет, в военной форме, с разбойничьей физиономией.

Он начал с того, что мы были знакомы в Сериго, шестнадцать или семнадцать лет назад. Я вспомнил, что выходил там на берег лишь ненадолго, когда сопровождал баиля [3] в Костантинополь, и что это должен был быть один из двух несчастных, которым я подал милостыню. Я спросил его, не он ли сказал мне, что он сын графа Поччини из Падуи, который не является графом, и он похвалил мою память. Я спросил, что он имеет мне сказать, и он ответил, что не может говорить в присутствии моего слуги. Я сказал ему говорить по-итальянски и велел Ледюку быть в прихожей.

3

посла — прим. перев.

Он мне сказал, что узнал, что я был у его племянниц, что я обошелся с ними как со шлюхами, и что придя сюда, он хочет, чтобы я дал ему сатисфакцию. Услышав придирки, я бегу к своим пистолетам, показываю ему один и велю выйти вон. Заскакивает Ледюк и мошенник уходит, говоря, что еще встретится со мной.

Постыдившись пойти пожаловаться президенту полиции, которому я должен буду рассказать всю скандальную историю, я решил проинформировать о деле моего друга Рижербоса, обратившись к нему за помощью. Эффектом этих демаршей было то, что сама полиция направила приказ Люси отослать двух графинь. Люсия пришла ко мне на следующий день, рассказав, со слезами на глазах, об этом деле, которое ввергает ее в нищету. Я даю ей шесть цехинов, и она уходит, утешенная. Я попросил ее больше ко мне не приходить. Все, что я делал вдали от Эстер, становилось для меня пагубным.

Три дня спустя явился ко мне вероломный майор Саби и сказал мне быть настороже, потому что венецианский офицер, который заявляет, что я, якобы, его обесчестил, говоря повсюду, что, напрасно потребовав у меня сатисфакции, он имеет право меня убить. Он сказал, что он в отчаянии, что он хочет уехать, и что у него нет денег.

Когда я сегодня думаю обо всех неприятностях, что я претерпел в Амстердаме за время короткого пребывания там во второй раз, в то время, как я мог бы жить там очень счастливо, я полагаю, что мы сами

являемся первейшей причиной своих несчастий.

— Я советую вам, — продолжал Саби, — дать этому несчастному пятьдесят флоринов и избавиться таким образом от врага.

Я поблагодарил его и передал ему их в полдень, в кафе, которое майор мне назвал. Читатель увидит, где я встретился с ним четыре месяца спустя.

Г-н Д.О. пригласил меня поужинать с ним в ложе бургомистров . Это была честь, поскольку по всем законам масонства туда допускались только двадцать четыре ее члена. Это были самые богатые миллионеры биржи. Он сказал, что доложил обо мне, и что в честь меня ложа будет открыта по-французски. Меня настолько высоко оценили, что объявили сверхштатным членом ложи на все время моего пребывания в Амстердаме. Г-н Д.О. сказал мне на следующий день, что я ужинал в компании, располагающей тремя сотнями миллионов.

На другой день г-н Д.О. попросил меня выдать ответ на вопрос, на который оракул его дочери, которая при сем присутствовала, ответил слишком темно. Эстер мне его процитировала. Было спрошено у оракула: «Человек, который намерен убедить его, вместе со всем обществом, заняться делом большой важности, является ли он действительно другом короля Франции?». Я мгновенно догадался, что этот человек — никто иной как граф де Сен-Жермен. Г-н Д.О. не знал, что я с ним знаком. Я должен был вспомнить, что говорил мне граф д'Аффри. Вот случай блеснуть моему оракулу и дать над чем подумать моей прелестной Эстер.

Составив по вопросу пирамиду и пометив над каждым из четырех ключей буквы O.S.A.D. , заранее приписав им значения, я извлек ответ, начинающийся с четвертого ключа D . Вот он:

«Другом не признан. Приказ подписан. Все согласовано. Все заполнено. Все исчезает. Отложено».

Я притворился сначала, что нахожу ответ очень темным. Эстер, удивленная, нашла, что он говорит многое в необычном стиле. Г-н Д.О. сказал, что ответ ему ясен, и назвал оракул чудесным .

— Слово «Отложено», — сказал он, — относится ко мне. Вы искусны, и вы и моя дочь, извлекать ответы оракула, но в интерпретации мое искусство превосходит ваше. Я воспрепятствую всему этому делу. Речь идет о том, чтобы выложить сто миллионов под заклад коронных бриллиантов Франции. Это дело, которое король хочет завершить без вмешательства министров и даже без их ведома. Я прошу вас никому об этом не говорить.

Когда Эстер осталась наедине со мной, она сказала, что сразу поняла, что этот последний ответ не родился в моей голове, и заговорила о том, чтобы я сказал ей, что означают четыре буквы. Я ответил, что это неважно, потому что опыт мне подсказывает, что они не необходимы, но что эта надпись заложена в конструкции пирамиды, я их проставляю, когда мне кажется, что это необходимо.

— Что означают эти четыре буквы?

— Они суть инициалы невыразимых имен четырех главных умственных сущностей земли. Их нельзя произносить, но тот, кто хочет получать оракул, должен их знать.

— Ах, дорогой друг! Не обманывайте меня, потому что я всему верю, и, честное слово, нельзя этим злоупотреблять. Ты разве не должен научить меня этим непроизносимым именам, если хочешь преподать мне кабалу?

— Разумеется. И я могу их передать только тому, кого объявляю моим наследником. Нарушивший это предписание наказывается забвением всего. Согласитесь, прекрасная Эстер, что эта угроза должна меня пугать.