Истребитель
Шрифт:
Никита нажал спусковой. Глухая, почти монотонная очередь прошила дверь местах в пятнадцати на уровне ног и тела. Кот забился в угол, угодив в лужу смолы. Никита бросился ко входу в комнату, раскрыл простроченную дверь настежь. Филин корчился в страшной агонии, тело выгибалось от боли, но без стона и злобы. Только удивление и жуткое расстройство. И боль.
Топорков нагнулся, схватил эфэсбэшника за шиворот, оттащил на два метра по коридору рывками, откинул ногой небольшую спортивную сумку Филина, кинулся обратно и прильнул к окну.
Видимо, на входе в
Никита этого ничего не видел. Он пристально всматривался в очертания лифтов, лестницы и площадки первого этажа. И совершенно отключился от остального: мяуканья кота, тихих стонов Филина, шумящих и чересчур подвижных тополей, внимательных взглядов двух охранников с биноклями, прочёсывающих всю округу через линзы.
Шелохнулась в ладони маленькая серая коробочка, палец лёг на жёлтую кнопочку. Дыхание замедлилось.
Один здоровяк в короткой «коже» бросился по лестнице наверх, другой туда отправился на пассажирском лифте, а Тихомиров, что-то обдумывая, вдруг вызвал грузовой, и тот понёс его и ещё одного верзилу в драповом зелёном пиджаке на нужный этаж. Страховался кролик.
И только тогда Истребитель нажал кнопку.
И сразу после этого лопнул клапан баллончика, закреплённого за решёткой переговорного устройства с лифтёром, сорвало его, и внутрь устремился мощной струёй смертельный газ.
Десять секунд Тихомиров и охранник бились в судорогах, метались, как птицы в клетке, корчились. Рвало носоглотку, лёгкие выворачивало наизнанку. Сопли и пот вперемешку с блевотиной обляпали обоих с головы до ног. Затихли.
Лифт раскрылся, выпуская страшное облако на лестничную площадку. Один громила успел понять всё и шарахнулся в сторону. Другой, наоборот, к умирающему шефу.
И влип. Вдохнул и скопытился. Но много позже, в больнице.
Никита выпустил кота, который не заставил себя долго ждать и метнулся прочь. Затем сунул радиопередатчик в карман, «УБН-40» в другой, рванулся к сумке, включил ликвидатор и поспешил к Филину. Высушенные губы с кровавой пеной в уголках рта заклеил липкой лентой, руки в запястьях также, мини-автомат, гранату и прочий оружейный хлам сунул в свой заплечный рюкзачок, где уже лежал «Ингрэм», «стечкин» и вспомогательные принадлежности. Подобрал сумку, снял с Филина то, что успел увидеть и нащупать.
Карпов почти не подавал признаков жизни, но лёгкий итальянский защитный жилет весом 1800 граммов сделал много: часть самых опасных пуль впилось в него. Насквозь. Но потеряли свою силу. Застряли, под кожей, как дробь в шкуре волка. Беглый осмотр в пять секунд показал раны плеча, ключицы, обеих рук, ноги и височной части головы.
– Так, ладно! – буркнул Никита и схватил Филина за ворот. – Будем уходить, служивый!
Он быстро и грубо потащил раненого по коридору, усыпанному кое-где битым стеклом и мусором извести, бумаги, гвоздей и штукатурки. Потом по лестнице, по крутым ступенькам, через пороги и темноту, грозящую железными штырями.
Когда Никита выволок тело эфэсбэшника на свежий воздух, то позволил себе пятнадцать секунд отдохнуть и обдумать следующие действия своего плана.
На город опустилась ночная свежесть. И вместе с нею сумерки. Здесь, во дворе «Главагроснаба», на бывшей автостоянке, стояла мертвенная тишина и висела на многие десятки метров вокруг тьма. «Выколи глаз». Пахло то ли черёмухой, то ли магнолиями, хотя откуда им тут взяться. На той стороне учреждения стали слышны голоса, а мелькание фонариков и автомобильных фар отражалось на близстоящих тополях.
– Сейчас здесь будет заваруха! – вслух молвил Топорков, схватил Филина и потащил в условленное с Лысым место.
Велосипед стоял возле батареи отопления, среди колясок и коробок с мусором. Подъезд освещался.
Мысли иголками пронзили мозг. Что делать? «Велик» сейчас мало подходил для такси! Проклятый Филин – надо бы тебе сдохнуть сразу! Но нет, ты нужен сейчас именно такой!
Топорков выкатил «урал» на крыльцо, подтащил тело раненого и попытался взвалить его на беседку.
Около дома Тихомирова истошно кричали, пиликала сигналка противоугонки чьей-то тачки, гудели клаксонами «жигули».
С третьего раза взмокший от усердия и спешки парень посадил Филина на велосипед, встал рядом, побежал, разгоняя его по тёмной неровной тропинке, асфальтированной лет десять назад пьяным водителем катка. Раз – и ловко запрыгнул на багажник, примыкающий к беседке сзади. Надо согласиться, ехать более чем неудобно. Спереди грудь и лицо подпирала спина вялого Филина, осевшего на руль «урала», задница Никиты елозила по острым железякам, руки еле-еле дотягивались до рукояток руля. Ноги, проваливаясь и попадая в колёса, с трудом крутили педали. Конечности же Филина вовсе мешались и бились о каркас велосипеда.
Но они ехали! Удалялись от злополучного и опасного района.
Маршрут Топорков выбрал тоже заранее, как и всё, что придумал для ликвидации Тихомирова. Тёмным заковыристым переулком, отделяющим какие-то сараи и гаражи от «хрущёвок» трущобного квартала, парень рулил минуты три, и попал на бетонную дорожку, спускающуюся с горы к речке Вонючке. Так ласково называли горожане приток Туры, ну а последнюю знают многие в Сибири.
Вниз мчались, как на крыльях. Крики, гудки и рёв сигналок остались давно позади. Теперь стояла мрачная и неприветливая чёрная тишина. Темнота – залог успеха! Так часто любил повторять Никита Топорков. Так думал он и сейчас.