Иствикские ведьмы

Апдайк Джон

— Дорогая Александра, в чем-то ты ужасно несвободна. Знаешь, мужчина ведь может быть просто человеком.

— Знаю я эту теорию, но никогда такого не встречала. Все они на поверку оказываются мужчинами, даже гомики.

— Помнишь, мы думали, может, он гомик? А теперь он охотится за всеми нами!

— Я не думала, что он охотится за тобой, ведь вы оба охотились за Брамсом.

— Так и было. Так и есть. В самом деле, Александра. Успокойся. Ты ужасно зациклена.

— Я безнадежная дура. Завтра мне будет получше. Теперь моя очередь вас собрать, не забудь.

— Ох, боже мой. Чуть не забыла. Я же за этим и позвонила. Я не смогу прийти.

— Не можешь в четверг? А в чем дело?

— Ну,

ты снова станешь подозревать. Это опять Даррил. У него есть чудные маленькие багатели Веберна. Он хочет попытаться со мной сыграть их вместе, а когда я предложила пятницу, он сказал, что в этот день будут проездом какие-то важные японские инвесторы, чтобы взглянуть на покрытие. Я подумывала прокатиться днем с тобой по Садовой, если ты не возражаешь. Один из моих ребят после школы играет сегодня в футбол и хочет, чтобы я посмотрела, но я смогу показаться только на минуту у боковой линии площадки.

— Нет, спасибо, дорогая, — сказала Александра. — У меня сегодня гости.

— О… — У Джейн был ледяной голос, темный лед с примесью золы, как на дорогах зимой.

— Возможно, и поеду, — смягчилась Александра. — Он или она не были уверены, что смогут прийти.

— Понимаю, дорогая. Нет нужды объяснять.

Это разозлило Александру, ее принудили к обороне, в то время как к ней отнеслись с пренебрежением. Она сказала подруге:

— Я считала, что четверги священны.

— Обычно да… — начала Джейн.

— Но, думаю, в мире, где нет ничего святого, нет смысла устраивать четверги.

Почему это так ее задело? Недельный ритм Александры зависел от этого нерушимого треугольника, энергетического конуса. Но нельзя позволять голосу предательски дрожать.

Джейн извинилась:

— Ну только на этот раз…

— Прекрасно, милочка. Мне достанется больше фаршированных яиц. — Джейн Смарт любила фаршированные яйца, белоснежные, острые от паприки и щепотки сухой горчицы, украшенные резаным луком или анчоусами, лежащими на каждом белке, как язычок лягушки.

— И ты действительно не поленилась и приготовила яйца со специями? — спросила она печально.

— Конечно, нет, дорогая, — сказала Александра. — Те же старые отсыревшие крекеры и несвежий сыр. Я не могу больше разговаривать.

Часом позже, когда она рассеянно глядела мимо мохнатого голого плеча Джо Марино (с этим неожиданным кисло-сладким запахом, как у детской макушки), пока он скорее в оцепенении, чем вдохновенно качался на ней, а ее кровать стонала и шаталась под непривычным двойным весом, Александру вдруг посетило видение. Своим внутренним взглядом она увидела особняк Леноксов — четко, как картинку на календаре, с одиноким клочком дыма, который она наблюдала в тот день, этой трогательной прядью, спутанной с едкостью, с которой Джейн описывала Ван Хорна как застенчивого и поэтому грубого мужчину. Александре он больше показался растерянным — как человек, глядящий из-под маски или слушающий с ватой в ушах.

— Сосредоточься, ради бога, — прорычал Джо ей в ухо и неловко кончил, возбужденный своей собственной злостью, своим обнаженным, покрытым мехом телом — его наработанные мышцы немного ослабели от хорошей жизни, — подскакивая один, два, три раза с легкой дрожью, как машина, когда выключаешь зажигание.

Она попыталась его догнать, но было уже поздно.

— Извини, — проворчал он. — Я думал, что все у нас шло хорошо, а ты отвлеклась. — Он был великодушен, прощая ей окончание менструации, хотя крови почти не было.

— Это моя вина, — сказала Александра. — Полностью. Ты был хорош, а я сплоховала.

«Изумительно срабатывает», — как говорила Джейн.

Потолок под исчезнувшим видением выглядел неожиданно чистым, как будто увиденным впервые: его пространство было безмятежно, некоторые маленькие трещины на поверхности едва различимы из-за пятнышек

на стекловидном теле ее глаз, к тому же, когда она переводила взгляд, эти пятнышки дрейфовали, как микроорганизмы в пруду, как рак, таящийся в нашей лимфе. Круглое плечо Джо и боковая часть его шеи были так же невозмутимы и бледны, как потолок, и так же плавно пересекались этими оптическими примесями, которые обычно не докучали ей. Но когда они совокуплялись, от них было трудно избавиться, трудно не заметить. Признак старости. Как снежный ком, катящийся с холма, мы накапливаем частицы.

Она ощутила свою грудь и живот, плавая в поту Джо, и этим окольным путем ее сознание возвращалось к любви к его телу, к его губчатой текстуре, весу, тайному запаху мужчины и довольно удивительному в мире маленьких чудес — его присутствию. Обычно он отсутствовал. Обычно он был с Джиной. Он скатился с Александры, издав оскорбленный вздох. Она уязвила его средиземноморскую гордость. Загорелый, с лысой макушкой, блестящий череп покрыт складками, как страницы книги, оставленной в росе, он первым делом, чтобы не страдало его самолюбие, снова надевал шляпу. Он говорил, что ему без нее холодно. Шляпа на месте, он поворачивает профилем моложавое лицо с острым крючковатым носом, как на портретах Беллини, и с печеночными впадинами под глазами. Ее привлек когда-то этот вяло-обольстительный вид; он напоминал барона, или дожа, или мафиози со свинцовыми глазами, вершащего жизнь или смерть, с пренебрежительным щелчком языка. Но Джо, которого она соблазнила, когда он пришел ремонтировать туалет, журчавший всю ночь, оказался в этом отношении беззащитным, — благочестивый буржуа, честный до последней медной шайбы, любящий отец пяти детей в возрасте до одиннадцати лет и родственник половине штата. Семья Джины заполонила это побережье от Нью-Бедфорда до Бриджпорта. Джо был безгранично преданным человеком, его сердце принадлежало многочисленным спортивным командам — «Селтикс», «Бруинз», «Уэйлерз», «Ред Сокс», «Потакет Сокс», «Пэтс», «Тимен», «Лобстерс», «Минитмен», — какие только можно вообразить. Раз в неделю он приходил и накачивал ее с почти такой же верностью. Адюльтер был для него шагом к вечным мукам, и он выполнял еще один свой долг, сатанинский. Это было также до некоторой степени противозачаточным средством, его начинала пугать собственная плодовитость, и чем больше семени принимала Александра, тем легче было Джине. Их связь переживала уже третье лето, Александре пора было ее прервать, но ей нравился вкус Джо, сладко-соленый, как нуга, и то, как воздух мерцал в дюйме над небольшими складками его лба! Его аура была лишена злобы и имела хороший цвет: его мысли, как и руки водопроводчика, всегда искали определенного соответствия. Судьба привела Александру от изготовителя хромированной арматуры к ее установщику.

Чтобы видеть особняк Леноксов так, как его видела она, отчетливо различимым до кирпичика, до гранитных подоконников и углов, до узких окон со стороны фасада, нужно парить в воздухе над болотом. Изображение быстро уменьшилось в размере, как будто удаляясь в пространстве, маня ее за собой. Оно стало размером с почтовую марку и, если бы она не закрыла глаза, исчезло бы, как капля в водостоке. Когда он кончил, ее глаза были закрыты. Сейчас она чувствовала себя ошеломленной и вывернутой наружу, как будто разделила его оргазм.

— Может, мне порвать с Джиной и начать где-нибудь все заново с тобой? — произнес Джо.

— Не глупи. Ты не хочешь этого, — сказала Александра.

Высоко вверху, над потолком, невидимые ветреным днем гуси, растянувшись клином к югу, кричали, чтобы успокоить друг друга: «Я здесь, ты здесь».

— Ты добрый католик, у тебя пятеро детей и процветающий бизнес.

— Да, и что я тут, в таком случае, делаю?

— Ты околдован. Это несложно. Я вырезала твою фотографию из «Иствик уорд», где ты на заседании Отдела планирования, и смазала ее своими менструальными выделениями.