Иствикские ведьмы
Шрифт:
— Бедная девочка, — сказала Александра. — Думаю, она одна из тех совершенных, прекрасных людей, для которых не находится места в нашем мире, — природа в своей мудрости усыпляет их.
— Даже Фидель оскорбился, — продолжала Сьюки, — но, когда Ребекка стала упрашивать его остаться и жить с ней, он ответил, что не хочет быть ловцом омаров или мальчиком на побегушках в «Дейтапроуб», а ничего другого здесь ему не светит. Сердце Ребекки разбито.
— Ох уж эти мужчины, — красноречиво изрекла Александра.
— Разве ж это мужчины?
— Как восприняли все это люди, подобные Хэллибредам?
— Плохо. Роза чуть не в истерике, что Артур оказался впутан в эти ужасные финансовые дела. Естественно, он интересовался теорией селениума, выдвинутой Даррилом, и даже подписал с ним какое-то партнерское
— Вот уж действительно несносная женщина, — сказала Александра.
— Отвратительная, — согласилась Сьюки. — Джейн говорит, что ее голова похожа на сушеное яблоко, покрытое стальной стружкой.
— А как Джейн? Боюсь, сегодня утром она была очень раздражена.
— Ну, она рассказывает, что Боб Осгуд знает удивительного человека в Провиденсе на улице Надежды. Кажется, он может заменить всю переднюю деку на ее «черути», не изменяя тембра. Он один из тех хиппи, докторов философии, что идут в ремесленники назло своим отцам или протестуя против системы или еще чего-нибудь. Но она залепила виолончель клейкой лентой и играет на изжеванном инструменте и говорит, что ей даже нравится, виолончель звучит более человечно. Как невротик или параноик. Я попросила ее встретиться в центре и перекусить где-нибудь, в кондитерской или даже в «Немо», теперь, когда Ребекка больше не винит во всем нас, но она боится, что увидят те, другие: Бренда, Дон и Грета, наверное. Я их все время вижу на Портовой. Я улыбаюсь, они улыбаются. Нам нечего больше делить. Цвет лица у нее ужасный, — сказала она, возвращаясь к Джейн. — Белый как мел, а ведь еще не наступил октябрь.
— Скоро октябрь, — сказала Александра. — Малиновки улетели, а ночью слышны крики улетающих гусей. Я не стала в этом году собирать помидоры: всякий раз, как спускаюсь в погреб, бесконечные прошлогодние банки с соусом словно укоряют меня. Ужасные дети, терпеть не могут макароны, и, должна сказать, они действительно добавляют калорий, которые едва ли мне нужны.
— Не говори глупости. Ты похудела. На днях я видела, как ты выходила из супермаркета — я застряла в редакции, брала интервью у невероятно несолидного и напыщенного нового начальника порта, это просто мальчишка с волосами до плеч, даже моложе Тоби, — так вот, я случайно выглянула в окно и подумала про себя: «Лекса выглядит потрясающе». У тебя волосы были стянуты в длинный хвост, и на тебе был этот парчовый иранский…
— Алжирский.
— Алжирский жакет, который ты носишь осенью, а на поводке, на длинной веревке Коул.
— Я гуляла по пляжу, — сказала Александра. — Было чудесно, ни ветерка.
Хотя они поболтали еще несколько минут, пытаясь восстановить былую теплоту в отношениях, тот тайный сговор двух податливых и ранимых женщин против третьей, интуиция Александры безошибочно ей подсказала, что и Сьюки с грустью почувствовала, — все это уже говорилось прежде.
И вот наступает то благословенное время в году, когда знаешь, что косишь лужайку в последний раз. Считалось, что старший сын Александры, Бен, зарабатывал себе на карманные расходы, следя за садом, но теперь он вернулся в школу, а после уроков пытался стать в футболе начинающим Лансом Олвортом — бегать, качаться, прыгать, ощущая кончиками вытянутых пальцев сильный удар кожаного мяча, оторвавшегося от земли метра на три. Марси подрабатывала официанткой в «Кофейном уголке кондитерской», сейчас наступил вечер, и она обслуживала посетителей: к сожалению, последнее время она связалась с одним из тех лохматых, испорченных ребят, что околачиваются у супермаркета. Двое младших, Линда и Эрик, пошли соответственно в пятый и седьмой классы. У Эрика под кроватью Александра обнаружила бумажный стаканчик с водой, а в нем окурки.
Теперь она толкала рычащую и дымящую газонокосилку «торо», в которой не меняли масло с того времени, как Оз ремонтировал дом. Туда-сюда по неопрятной лужайке, усыпанной похожими на птичьи перья желтыми ивовыми листьями и покрытой холмиками земли, которую кроты нарыли к зиме. Она гоняла
На обратном пути от сарая с садовым инвентарем в кухню она прошла через мастерскую и увидела, наконец, в установленной ею арматуре то, для чего она предназначалась, — мужа. В грубо сколоченных и соединенных проволокой деревянных планках (два с половиной на пять и пять на десять сантиметров) угловатость, восхищавшая ее в Оззи до того, как он стал ее мужем, со временем сгладилась. Ей вспомнилось, как ударялась она о его локти и коленки в постели в первые годы совместной жизни, когда его мучили кошмары: она даже любила его за эти ночные кошмары, за его признания, какой ужас у него они вызывали, когда перед ним развертывалась взрослая жизнь со всеми ее проблемами. К концу их совместной жизни он спал мертвецким сном, потея и слегка посапывая.
Она взяла с полки его разноцветную пыль и посыпала немного на узловатый сосновый брусок два на четыре, предназначенный для арматурных плеч. Ее меньше беспокоили голова и лицо, чем ноги; для нее в мужчине всегда больше всего значили конечности. Что бы там ни было посередине, у ее идеального мужчины должны быть длинные и изящные ступни — ноги Христа, жилистые, с длинными пальцами, легкие, словно летящие, и огрубелые, широкие от работы руки. Похожие на резиновые, руки Даррила были самой отталкивающей чертой его облика.
Вначале она воплощала свои идеи в глине, в последнем чистом белом каолине, взятом на заднем дворе у вдовы в Ковентри. Довольно было одной ноги и одной руки, фрагментарность не имела значения. Важнее не законченное изделие, а послание, начертанное в воздухе и отправленное тем силам, что могли создавать руки и пальцы, до мельчайшей фаланги и соединительного волокна, силам, что, как из рога изобилия, изливали все чудеса анатомии, начиная с создания древнескандинавских витязей. Для головы она установила средних размеров тыкву, купила ее в придорожном киоске на шоссе N_4, этот киоск десять месяцев в году стоял безнадежно ветхим и заброшенным и оживал только во время сбора урожая. Она вынула из тыквы сердцевину и насыпала внутрь немного пыли Оззи, но не слишком много, так как ей хотелось воспроизвести его только в самом главном. Один важный ингредиент достать в Род-Айленде было почти невозможно: почву с Запада, горстку сухой песчаной земли, на которой растет шалфей. Влажная супесь Восточного побережья здесь не годится. Однажды на Дубравной улице она случайно заметила стоящий пикап с номерами Колорадо; дотянулась до заднего крыла и наскребла немного рыжевато-коричневой засохшей грязи в ладонь, принесла ее домой и насыпала вместе с пылью от Оззи.
Для тыквы нужна была ковбойская шляпа, пришлось поехать на машине до Провиденса в поисках магазина театральных костюмов, снабжавшего студентов Браун-колледжа костюмами для сценических постановок, карнавалов и демонстраций протеста. Приехав сюда, она вдруг надумала поступить на вечернее отделение в Род-айлендскую школу дизайна: как скульптор-примитивист она сделала все, что могла. Другие студенты были едва ли старше ее собственных детей, а один из преподавателей, керамист из Таоса, Джим, худощавый хромой мужчина старше сорока лет, изрядно потрепанный житейскими бурями, привлек ее внимание, а она его своей здоровой, немного похожей на коровью, чувственностью. (Джо Марине попал в точку, называя ее, всякий раз идя проторенной дорожкой, своей коровушкой.) После нескольких учебных семестров и размолвок они в самом деле поженились, и Джим увез ее и детей опять на Запад, где дышалось так легко, а колдовством занимались шаманы хопи и навахо.
— Боже мой, — спросила ее перед отъездом Сьюки по телефону. — Что у тебя за тайна?
— Это не для печати, — строго сказала Александра.
Сьюки заняла пост редактора газеты «Уорд» и в соответствии с духом наступившего послевоенного времени должна была каждую неделю печатать сплетни,
признания, пасквили, обывательские слухи, беззастенчиво переходя на личности, все это просто убило бы утонченного Клайда Гэбриела.
— Мысленно ты должна представить свою будущую жизнь, — призналась Александра Сьюки. — И тогда это произойдет.