Иуда
Шрифт:
Он бесконечно грустен.
Нижней части лица не видно.
Глаза закрыты, и из-под опущенных ресниц медленно, одна за другой текут слезы...
А руки, кажется, ранены, или даже проткнуты насквозь и по рукояти и по лезвию струится кровь.
И вот Иуда знает, что меч Учителя должен коснуться его тела, он отсечет от него нарастающее звериное мясо. Будет больно, может быть, очень больно, но в этом, и только в этом спасение от страшной и отвратительной гибели. Так будет и с другими. Меч коснется всех тел и пройдет туда,
И все хотят этого, все ждут, хотя и со страхом, но и с радостью. Но вот Иуда узнает близко от себя раввина Бен-Акибу. Тот уже почти совсем зарос звериным телом, видно только еще окруженное отовсюду мясом и шерстью лицо. И вот он хулит Учителя. Он говорит всем, что копошиться всем здесь хорошо и тепло, а меч не исцелит, он убьет их, и в нем не спасение, а смерть.
Надо, говорит, пока еще не поздно, вырвать меч и сразить им Стоящего наверху.
И с ужасом замечает Иуда, как будто все окружающие его полузвери соглашаются с Бен-Акибой. Шепотом, осторожно, еще боясь, они выражают ему одобрение.
И вот все взоры обращаются на Иуду. Он обреченный, он должен повиноваться. Это он убьет ...Учителя, это - неизбежно. Вот он сейчас будет карабкаться по скользким отвесным стенам, с силой вырвет у Учителя меч, Учитель не будет защищаться.
Он вонзит нож в самое сердце. И алая кровь хлынет на белые одежды.
Так будет через миг.
А сейчас Учитель стоит, склонив голову на рукоять, и медленно текут слезы, сливаясь на руках с кровавыми струйками...
Когда Иуда проснулся, он чувствовал сильную боль в левом боку, около сердца.
* * *
Учитель послал учеников на проповедь.
Иуда вместе с Симоном Зилотом, теперь уже без Учителя, переходит из города в город, благовествуя об исполняющихся обетованиях.
Его поразили слова какого-то насмешника, кажется из необрезанных. "Ты вот все говоришь о Боге, но я не видел ни одного человека, который бы видел Бога и знал Бога. Один ссылается на другого. Никто ничего не знает и не видит, но убеждает сам себя, что видит и знает другой... этот самообман люди называют верою..."
А он, Иуда, видел Бога?
Он видел Учителя.
В самом деле, кто такой Учитель?
Ученики уверены, что он - Мессия.
Но ведь Мессия и по учению раввинов и как будто даже по Писанию должен быть могущественным царем. Он - бездомный нищий. Ученики думают, что эта нищета призрачна, и что настанет миг, когда на смену ей придет богатство и власть. Но сам он как будто думает иначе. Он, кажется, не хочет прощаться со своей нищетой. И тем не менее, он не возражает тем, кто считает его Мессией.
Мало того... Он, по-видимому, не удовлетворяется этим.
Когда он говорит о Боге, грани между ним и Богом стираются. Бога он называет Отцом, а себя - Сыном.
Но как видно из его слов, что и в его чувстве и в его мысли Сын и Отец одно.
Он -
Когда Иуда видит его лицо и слышит его слова, он не может спрашивать и сомневаться. Он верит всему. Но теперь, когда он впервые после многих месяцев не видел Учителя, эта мысль кажется ему нестерпимой.
Он - Бог.
Иуда вспоминает, как он, Иуда, молился в Иерусалимском храме еще юношей. Под высокими стенами, в широких почти необозримых просторах, точно затерявшимся.
Бог казался ему тогда безмерно громадным. Он слышал, что Бог являлся Моисею на Синае в огне, пламени и буре. Под страхом смерти ни животное, ни человек не смели приблизиться к пылавшей горе. Когда Моисей сошел с горы, никто не мог выдержать силы исходящих от его лица отблесков Славы Господней.
И этот Человек в длинной белой одежде, с почти лиловыми от загара руками, нищий и бездомный, окруженный толпой больных и отверженных - он - Бог?
Но разве Бог одевается в человеческие одежды и ходит на двух ногах?
Он любит Учителя, но иногда ему бывает его просто жалко.
Когда вечером, утомленный толпой, он оставляет учеников и уходит на всю ночь в горы молиться, Иуда его жалеет. Этот Человек, всегда окруженный людьми, расточающий бесчисленные благодеяния и вызывающий как будто восторженную любовь, - он кажется иногда бесконечно одиноким.
Ведь вся эта толпа несет к нему свою боль и свои скорби, и никто не спросит его, отчего такая грусть у него во взоре... Никто даже не замечает этого. Точно он существует только для них. От него всего можно требовать, ничего не давая.
А ближайшие ученики... Но между ними и им лежит какая-то грань, которую ни они, ни он никогда не переступают. Недаром они так часто его боятся и так плохо понимают его слова, а он никогда не говорит им о самом сокровенном. И Иуде кажется, что Учитель скорбит смертельно о своем одиночестве, несмотря на то, что, по его словам, с ним всегда Отец Небесный.
И Иуде жалко Учителя.
Но разве можно жалеть Бога?
Он - Сын Божий. Он - Бог сокровенный...
Но если так, то почему хоть на миг он не откроет своего лица хотя бы им, отдавшимся ему беззаветно. Почему он не покажет им Бога в себе или вне себя, явно лицом к лицу...
Всюду покровы, всюду тайна!
И почему он не обнаружит своей Божественной силы?
...Он творит чудеса.
Но вот теперь он сам, Иуда, тоже творит чудеса. Конечно, его чудеса меньше чудес Учителя, но все-таки и он исцеляет больных и поднимает с одра расслабленных.
Да, может быть, творить чудеса вовсе не так трудно. Для этого достаточно, может быть, знать имя, которое хранится в секрете... Да притом, какие же это чудеса для Бога?
Не надо много чудес.
Пусть он сотворит одно, но такое, чтобы потряслась земля и небо, и чтобы растерянные и побежденные упали во прах, все противящиеся его слову...