Иван Грозный. Книга 3. Невская твердыня
Шрифт:
Анна, забыв про отца, про мать, про все на свете, бросилась Игнатию на шею и горько разрыдалась. Он горячо поцеловал ее, тихо проговорив:
– Милая! Как тосковал я!.. Эх, если бы ты знала!
Феоктиста Ивановна засуетилась, чтобы достойно отпраздновать неожиданное великое счастье.
– Сказывай еще раз, что сказал государь? – со слезами в глазах спросил Никита.
– Государь батюшка сказал, что он не гневается на тебя, но рад, что имеет таких слуг, как ты!
Никита снова обнял Игнатия, счастливый похвалой царя.
– А меня государь взял к себе в дворцовую стражу. Телохранителем буду у него.
– Дай еще раз облобызаю тебя и за это!
Анна не спускала глаз с Игнатия.
Никита заметил это и, указав на нее Игнатию, сказал весело:
– Гляди, как она смотрит на тебя! Глаза-то какие!
Анна не смутилась. Слишком глубоко ее горе было в отсутствие Хвостова, и теперь она считала себя свободною в выражении своих чувств. Отец был рад, что она ожила, повеселела.
– Ну, что теперь сказать матушке игуменье? – шутливо спросил Никита дочь. – Пойдешь ли в монастырь?
– Что ты, батюшка, Бог с тобой! Ни за что не пойду.
Никита Васильевич громко рассмеялся.
А когда все уселись за стол, Никита Годунов стал рассказывать о своих невзгодах: о том, как ему и его семье пришлось пострадать за него, за Игнатия.
– Едва руки на себя я не наложил... – тяжело вздохнув, закончил он свой рассказ. – А теперь рассказывай о себе ты.
Феоктиста Ивановна, наблюдая тайком за дочерью, собрала ужин. Никита Васильевич налил всем браги.
Выпили за здоровье государя.
Отдохнув, Игнатий стал рассказывать о себе.
И мать и дочь, слушая его, проливали обильные слезы. И только когда рассказ дошел до беседы с царем, все снова повеселели.
Был тихий, осенний вечер. Стемнело. В окно влетали ночные бабочки на огоньки свечей. Глаза Анны блестели счастьем. Игнатий старался сдерживать свой восторг, скрывать до поры до времени свои чувства к любимой девушке.
В глазах отца и матери светилась радость, и то, о чем все они думали в это время, каждый пока держал при себе.
В селе Гринвич, на правом берегу Темзы, во дворце, состоялся совет министров английской королевы с московским послом Писемским.
Богатая, роскошно обставленная палата в королевском замке была полна знатными сановниками Елизаветы и торговыми людьми из «Московской компании».
Начался разговор с заявления Писемского королевиным министрам, что московский государь, великий князь Иван Васильевич считает польского короля, союзника папы и цесаря, – с которыми ее величество королева Англии в недружбе, – своим врагом, врагом России.
Писемский говорил стоя, высокий, важный, освещенный солнечным лучом, пробившимся в палату сверху сквозь узкие цветные окна. Голос его звучал твердо, громко, убеждающе. Он приводил доказательства крепкой связи короля Стефана с римским папою и германским императором.
Королевины сановники диву давались бойкости и находчивости в словах русского посла. Удивленно перешептывались они между собою. При всей осторожности и недоверчивости Писемский был настойчив и неуступчив в своих требованиях.
В глубокой тишине, царившей в палате, он говорил, что царь Иван Васильевич, жалуя у себя англичан, как своих людей, намерен торжественным договором утвердить дружбу с королевой Елизаветою. Царь хочет иметь с ней «одних приятелей и одних неприятелей», «вместе воевать и вместе мириться». Королева может ему содействовать если не деньгами, то оружием, а если не оружием, то деньгами. Царю нужны: наряд огнестрельный, доспехи и другие воинские снаряды.
Английские вельможи смущенно переглядывались между собою.
– ...Нам нужны, – продолжал Писемский, – сера, нефть, медь, олово, свинец и все, что полезно в военное время.
Выслушав до конца речь московского посла, англичане повели оживленную беседу между собой.
Писемский, усевшись в кресло, с достоинством осматривал находившихся в зале.
Поднялся высокий, бритый, седой вельможа.
– Мне хочется спросить московского гостя: разве у России война с Польшей и Литвой не кончена? Римский папа хвалится примирением московского государя с королем Стефаном.
Поднялся Писемский.
– Папа может хвалиться чем ему угодно, – с усмешкой ответил он. – Государь наш хорошо знает, кто ему друг и кто ему недруг. В этом можете не сомневаться.
После продолжительной беседы министров с Писемским решено было приступить к составлению договора.
Сановники взялись за это дело с особою торжественностью, усердно помолившись Богу. Предложения царя они принимали полностью.
После составления договора Писемский стал просматривать договорные статьи. Он обратил внимание на то, что министры, изъявляя согласие королевы на предложения царя, именовали Ивана Васильевича братом и «племянником« Елизаветы. Затем они вставили в договор выражение «царь просит королеву». И наконец – министры записали в договор условие, чтобы никому, кроме англичан, царь не разрешал торговать в земле Двинской, в Соловках, на реке Оби, Печоре и Мезени.
Писемский с неудовольствием произнес:
– Царь – брат, а не племянник вашей королевы. Царь объявляет волю свою, требует, спрашивает, а не просит. Вы хотите, чтобы была включена в договор статья о дозволении торговли в России одним аглицким людям. Но возможно ли это? Пусть советники королевы рассудят: можно ли Аглицкой земле пробыть с одним русским торгом?! А с другими землями не торговать и к себе других купцов не пускать ни с какими товарами?! Если же Аглицкой земле с одним русским торгом быть нельзя, то как же русским пробыть с одним аглицком торгом?! Пристани наши открыты для всех мореходов иноземных. Всем мы рады, кто с добрым делом к нам жалует!