Иван Грозный
Шрифт:
Пока противники обмениваются оскорблениями, военные действия продолжаются. Стефан Баторий получает от сейма новые субсидии, пускает государственные сокровища на оплату наемников и с двадцатитысячной армией и двадцатью пушками идет на Псков. Город окружен каменными стенами с башнями, в его гарнизоне сорок тысяч солдат, склады продовольствия и боеприпасов, многочисленные храмы. Издалека он кажется таким привлекательным, что аббат Пиотровский восклицает: «Великий Боже! Псков – это второй Париж!» Чтобы зажечь сердца защитников города, его комендант князь Иван Шуйский велит каждому поклясться перед иконой Владимирской Божьей Матери умереть, но не сдаться противнику. На стены выносят мощи святых и чудотворные иконы. После нескольких предварительных атак, во время которых люди Батория прощупывают осажденных, 8 сентября 1581 года трубы призывают нападающих к решительному штурму. Польская артиллерия пробивает стены, поляки врываются в город, занимают две башни и поднимают на них свои знамена. Оттуда они обстреливают беспорядочно разбегающихся русских. Но, весь в крови и порохе, князь Шуйский слезает с коня, останавливает бегущих, напоминает им о данной клятве и велит вернуться на поле сражения. В то же мгновение, по странному стечению обстоятельств, одна из захваченных башен, прежде заминированная защитниками, взлетает на воздух вместе с солдатами и королевскими штандартами. Русские, воспрянув духом, бросаются
Иван не оставляет планов заключить почетный мир с Польшей. Тем более что шведы практически полностью завоевали побережье Финского залива и угрожают Пярну, Дерпту и Феллину, а датчане, кажется, готовы разорвать заключенное два года назад перемирие, и татары со всей очевидностью, наблюдая за переживаемыми Россией потрясениями, ждут удобного момента, чтобы вернуть себе Казань и Астрахань. У загнанного в угол царя вдруг появляется блестящая мысль: предложить папе и императору Рудольфу организовать крестовый поход против неверных, в котором примут участие все христианские государства, в том числе Россия и Польша, пришедшие предварительно к согласию. Конечно, это лишь предлог, под которым папа и император должны склонить Стефана Батория к покаянию и миру. Миссия поручена боярскому сыну Истоме Шевригину. Снабженный подробными инструкциями, он едет сначала в Прагу, к императору Рудольфу, который не говорит ни «да», ни «нет», затем в Венецию, где получает столь же расплывчатый ответ от дожа, и, наконец, прибывает в Рим с двумя переводчиками. Папа Григорий XIII удостаивает его частной аудиенции. Шевригин встает перед ним на колени, целует его туфлю, дарит соболя и передает длинное царское послание. В нем Иван просит папу приказать Стефану Баторию отказаться от союза с мусульманами и от войны с христианами. Но взамен крестового похода он не торопится обещать сближение церквей, о котором Святой Престол мечтает давно и попытки которого в XV веке окончились неудачей. Невзирая на молчание царя по этому вопросу, Григорий XIII решает отправить в Москву своего посланника, который должен предложить сначала религиозное, а потом уже военное согласие.
Эту трудную миссию возлагают на Антонио Поссевино, папского легата, который хорошо знает север. В Венеции он пылко рассказывает о том, как помогло бы сплочение христианских государств вокруг России и Польши в борьбе с турками. Но венецианцы слишком дорожат своими торговыми связями с Оттоманской империей, чтобы участвовать в столь бесперспективном предприятии. Они снова уклоняются от прямого ответа. Через Вену и Прагу Поссевино добирается в Вильно, где встречается со Стефаном Баторием. И снова поражение! Несмотря на уважение к воле понтифика, король Польши не одобряет его идеи: он хочет получить всю Ливонию, разрушить или взять в свои руки некоторые русские крепости и требует выплаты дани. Но дает посланнику возможность продолжить путешествие, и неутомимый Поссевино пускается в путь. В Смоленске ему оказан пышный прием, но незнание языка сыграло с ним злую шутку. Уверенный, что идет на обед, на который был приглашен, он оказывается у дверей храма, в котором служат обедню. Ошарашенный, он уходит, отказавшись приложиться к руке епископа. Восемнадцатого августа 1581 года (когда армия Стефана Батория приближается к Пскову) он приезжает в укрепленный городок Старицу, который царь избрал своей временной резиденцией. Через день предстает пред «светлыми царскими очами». Поначалу очарован варварским великолепием убранства и одежд. Окруженный бородатыми боярами в парче, в шитой золотом мантии, усыпанной драгоценными камнями, со скипетром в руке, в шапке Мономаха, на троне восседает Иван и хищным взглядом смотрит на прибывшего. Под этим взглядом папский посланник в простой черной сутане смиренно склоняется. Поинтересовавшись здоровьем святого отца и получив послание, в котором Григорий XIII называет его «дорогим сыном», царь осматривает его подарки: распятие из горного хрусталя, украшенное золотом, в которое вправлен кусочек Истинного креста, прекрасно изданная, в богатом переплете, переведенная на греческий книга о Флорентийском соборе, четки, украшенные золотом и драгоценными камнями, золотая чаша. В последний момент Поссевино отказался от намерения вручить еще и изображение Святого семейства с обнаженным Иоанном Крестителем – это могло бы смутить русских, привыкших к более целомудренному изображению святых. Он привез еще два подарка – для старшего сына царя и для царицы Анастасии, «нашей любимой дочери», которая умерла двадцать один год назад, и с тех пор ее сменили уже семь жен, что совершенно непозволительно с точки зрения Ватикана. Не моргнув глазом, Иван благодарит посланника и велит немедленно начать переговоры.
Шесть бояр при помощи переводчиков беседуют с Поссевино, отвечая на его вопросы, но при малейшем затруднении бегут к царю. После перерыва они по очереди зачитывают длинный свиток с витиеватыми ответами государя. Каждый начинает с благословения царя и перечисления всех его титулов. Поссевино слушает это тридцать шесть раз подряд, тщательно скрывая раздражение под маской любезности. Позже ему придется наблюдать споры переводчиков, которые препираются по поводу смысла текста и упрекают друг друга в искажении мыслей Его Величества. В течение месяца стороны дискутируют, не понимая друг друга, обмениваются нотами, бредут в тумане. Иногда царь приглашает Поссевино и ведет с ним приватные беседы. После того как папский легат целует ему в знак уважения кончики пальцев, Иван моет руки в золотом сосуде, чтобы очиститься от грязи, которую оставил на его коже этот еретик. С хитростью и упорством отстаивает государь свои предложения, восхваляет заслуги папы, описывает выгоды для всего христианского мира от прекращения военных действий между Россией и Польшей, но не произносит ни слова о крестовом походе против Турции, ни о сближении двух Церквей. Уверенность его укрепляет долгожданная весть, пришедшая из Пскова, о поражении Стефана Батория. Он знает, что у противника не хватает продовольствия, боеприпасов, денег. Быть может, настало время расплаты? В середине сентября иезуит понимает, что теряет время в России, и решает вернуться к переговорам с польской стороной. «Ты идешь искать короля Стефана, – напутствует его царь. – Поприветствуй его от нашего имени, а после обсуждения мира на условиях, предложенных папой, возвращайся к нам, так присутствие твое всегда нам любезно из-за нашего отношения к тому, кто тебя послал, и твоего искреннего участия в наших делах».
Пятого октября 1581 года Поссевино находит Стефана Батория в польском лагере недалеко от Пскова. Несмотря на плохое состояние его войска, король не намерен отступать в вопросе о территориальных притязаниях, но готов отказаться от выплаты дани. Уверенный в том, что исчерпал все дипломатические возможности, иезуит пишет 9 октября к Ивану, советуя как можно быстрее начать переговоры. Уставший от войны царь готов отправить своих представителей в стан врага. Они встречаются с польскими участниками
А он не перестает думать о ней. Опасаясь перенимать иностранные новшества, во все глаза смотрит на них. Одновременно гордится тем, что русский, и стыдится отставания своей страны от других. Глядя на Францию, Италию, Англию, Германию, Испанию, Польшу, где расцветают искусство и литература, понимает, что его страна застыла в созерцании пыльного прошлого. В эпоху Чосера и Вийона, Петрарки и Боккаччо, Данте и Ариосто, Рабле и Ронсара в Москве нет ни одного писателя. Ужас перед мирскими удовольствиями, который воспитывает православная Церковь, душит робкие ростки проявления любого дара. Одна архитектура сумела вырваться из этих пут. Живопись, скульптура, музыка, литература задавлены церковными запретами. Воображение художника, и то ограниченное строгими правилами, может найти выход только в иконописи, сказители довольствуются сочинением песен и сказок. Огромная страна пребывает в дремоте. Тяжелое оцепенение мешает ей думать и самовыражаться. Первая типография, установленная датчанами, разрушена москвичами, напуганными деятельностью «слуг сатаны». Новую Иван устраивает у себя в Александровской слободе – там печатают не слишком много книг, и все они религиозные. Изданные за границей – тоже редки. По описанию, составленному в 1578 году, сказочно богатый Строганов владел двумястами восемью книгами, из которых только восемьдесят шесть были отпечатаны. Митрополит Макарий, неутомимый и разносторонний писатель и богослов, в двенадцати огромных томах собрал жития святых, труды отцов Церкви, описания «хождений» – путешествий. В его работе принимал участие сам царь – в свое время Макарий учил его, у него легкое перо и бурное воображение. Основу его личной библиотеки составляют Библия, молитвенники, Псалтирь, знаменитый «Домострой», «Четьи-Минеи». Но он читает и светскую литературу, «хождения», все, что попадается под руку. У него великолепная память, в своих посланиях он всегда приводит множество ссылок и цитат. Ему хочется быть одним из самых образованных людей в России. Быть может, так оно и есть на самом деле. Но с точки зрения и политики, и культуры перед ним стоят одни и те же проблемы: как сохранить свою русскую сущность, не оставаясь в стороне от интеллектуальной жизни остального мира, как двигаться в будущее, не потеряв связи с прошлым. Царь в своем выборе незыблем – опасаться Европы, тем не менее перенимая у нее потихоньку то одно, то другое; и придет день, когда, накопив знания своих соседей, Россия превзойдет их гением своих художников и ученых, не утратив национального своеобразия.
Глава 16
Рождение Сибири
Первая жена царя, Анастасия, родила ему троих сыновей: Димитрия, который умер, прожив несколько месяцев, Ивана и Федора. Болезненный и мечтательный, Федор мало ценится при дворе. Старший, Иван, наследник престола, сильный, ладный, высокого роста, с живым умом и жестоким нравом. В 1581 году ему исполняется двадцать семь лет. Хорошо образованный, как и его отец, в минуты отдыха занимается составлением жизнеописания святого Антония. Что, впрочем, не мешает ему наслаждаться зрелищем человеческих страданий. Царь испытывает к нему искреннюю нежность, восхищается им, заставляет принимать участие не только в заседаниях боярской Думы и встречах с иностранными послами, но и в ночных оргиях, убийствах и пытках. Он с удовольствием отмечает, что сын одинаково с ним смотрит на пролитую кровь и людскую подлость, и хотел бы превратить его во второго себя.
Вместе они наблюдают, как пытают доктора Елисея Бомелия, поставлявшего царю яды и обвиненного недругами в ведении секретной переписки с Польшей. Вздернутый на дыбу, с вывихнутыми руками и ногами, телом, раздираемым ударами железного кнута, тот выкрикивает признания самые фантастические. Затем царь приказывает изжарить его. Окровавленного Бомелия привязывают к вертелу, и языки пламени начинают лизать спину, его плоть твердеет. Пока тело отвязывают, он еще подает признаки жизни. Брошенный в темницу, он почти сразу умирает, проклятый царем, который еще совсем недавно доверял ему.
В другой раз Иван с сыном наслаждаются казнью непокорных монахов, которые отказались вручить Его Величеству полный перечень сокровищ своего монастыря, опасаясь, что их отнимут. Царь приказывает свести их во двор, окруженный высокими стенами, из милости разрешив взять каждому четки и рогатину, а затем туда выпускают медведей, которых обычно держат в клетке. Звери бросаются на монахов, разрывают их когтями, выворачивают у них кишки, по словам очевидца, «как кошка у мышки». Лишь один монах убивает животное, которое на него напало, сам погибает от ран, но за свою доблесть будет канонизирован. Государь с сыном удаляются, удовлетворенные увиденным: они так счастливы вместе и так хорошо понимают друг друга. По свидетельству Одерборна, обмениваются своими любовницами. Следуя примеру отца, царевич отправил в монастырь двух своих первых жен – Евдокию Сабурову и Прасковью Соловую. Третью, Елену Шереметеву, он по-настоящему любит, хотя и изменяет ей. Осенью 1581 года она беременна, что делает ее еще дороже супругу, который надеется на отпрыска мужского пола.
В это холодное и туманное время вся царская семья собралась в Александровской слободе. Царевич наблюдает за ходом мирных переговоров с Польшей, укоряет отца в малодушии и трусости, которые тот продемонстрировал при проведении военных действий, и просит доверить ему войско для освобождения Пскова. Услышав критику из уст сына, Иван вспыхивает гневом, но сдерживается. Утром девятого ноября делегация бояр предстает перед ним, князь Сергей Кубенский, который ее возглавляет, берет слово: «Великий государь! Войска короля Стефана Батория захватили нашу страну. Мы все готовы пролить кровь во славу России, настало время противостоять врагу, если мы не хотим погибнуть. Мы умоляем тебя встать во главе войска, или отправь вместо себя сына, царевича Ивана». Эта речь так похожа на то, что говорил сам царевич, что в голове государя появляется безумная мысль о существовании заговора с целью лишить его власти в пользу сына. С выпученными глазами, трясущейся бородой он кричит: «Как смеете так разговаривать со мною? Вы всегда стремились иметь хозяином не того, кого дал вам Господь, а теперь хотите видеть на моем месте сына!» И, несмотря на горестные протесты бояр, велит вышвырнуть их вон. Понемногу он успокаивается.