Иван — холопский воевода

О тех, кто проторил пути в науке и искусстве,

Кто с детства был настойчивым в стремленьях

И беззаветно к цели шел своей.

Гонец спешил. Ой, как спешил! Останавливался лишь дать отдых коню и опять мчался по дороге к столице. Путники смотрели ему вслед. Что за всадник? Промелькнул как тень, как быстролетный сокол. И нет его. А может, и не было — почудился, померещился? Уж и копыт не слыхать. Лишь повисла пыль над дорогой. Лезет в глаза, на зубах скрипит, окаянная.

Со страшной вестью торопился в Москву гонец. В глазах его свет померк, в ушах звон стоял, во рту было сухо и горько. Как сказать, как доложить о злодействе великом?.. Убит в Угличе малолетний царевич Димитрий — младшенький сынок царя грозного, Ивана Васильевича.

Случилась та беда 15 мая.

Целый день уж скакал гонец, а перед мысленным взором все гудела и ярилась толпа, схватившая убийц, и голосила без памяти царица Марья, мать Димитрия. Да еще все слышалось гонцу, как стонал-надрывался колокол.

Царицу Марью, из рода бояр Нагих, последнюю жену Ивана Грозного, выслали из Москвы в Углич семь лет назад, потому как на трон сел Федор Иоаннович, что был сыном царя от Анастасии Захарьиной, давно умершей первой жены. Опальную царицу в Угличе жалели. На царевича смотрели с почтением: глядишь, наступит время и расправит подросший птенец крылья, пробудится в нем дух Ивана Васильевича и обернется Димитрий могучим государем…

В отчаянье рвала царица на себе волосы, выла, металась, рукой зажимала перерезанное горло сына, да что зажимать — из раны уж и кровь не шла: вся вытекла.

— Дитятко мое родненькое… — припадала на грудь царевичу Марья. — Не жить мне без тебя…

Кричала она еще, что убийца — дьяк Битяговский с братьями, а подосланы они Годуновым.

Боярин Борис Годунов первым человеком стал при дворе царя Федора Иоанновича. Царю же милее были церковные службы, а не дела государственные. В народе говорили, что он больше походил на инока и что все заботы возложил он на Боярскую думу. А в думе той верховодит Годунов. Федор-то Иоаннович во всем с ним согласен: ведь и женат малодушный царь на сестре Годунова — Ирине. Только нет у государя детей, нет наследника. Вот и считали все: царевичу Димитрию престол достанется. Ан вон что вышло.

Подлых убийц растерзала толпа разъяренная. Посадские люди разгромили и двор Битяговского, и дьячью избу.

— За кровь Димитрия! — кричал народ. — За кровь невинного!

Битяговские жили всех зажиточнее — начала голытьба с них да на других богатеев перекинулась.

Царевича положили в храме, выставили стражу. В Москву решили гонца отправить, чтоб доложил царю обо всем без утайки. А еще бояре Нагие дали гонцу грамоту, велели лично царю вручить. (В грамоте о том же злодействе Борисовом сказывалось.) И хоть знали они не хуже других про силу Годунова, все же надеялись: откроет страшная весть глаза Федору. Кровь-то родная пролилась…

Скакал гонец по дороге. Волосы его спутались, лицо от пыли темным стало, в глазах рябь пошла, в ушах колокольный звон со стуком копыт перемешался. Одна мысль засела и жгла, будто железо каленое: «Убили Димитрия… Что ж теперь будет, что станется? Кому на Руси царствовать?»

Не попал гонец к Федору Иоанновичу. Годунов уже давно окружил государя своими людьми. Задержали они гонца, принялись расспрашивать: на что, мол, тебе царь, с какой нуждой к нему?

— Дело есть, — коротко отвечал гонец.

Тогда, видя, что ничего добром от него не добьешься, обыскали они гонца, нашли грамоту.

— Связать! — повелел старший, прочитав письмо.

Гонца доставили к Борису.

— Что скажешь? — спросил Годунов и тяжело взглянул, будто к стене придавил.

Понял гонец: наступил и его черед помирать. Да не дрогнул. Алая кровь царевича вспыхнула перед главами.

— Убивец! — произнес он. — Бог-то все видит — поплатишься.

До смерти замучили гонца. Ту грамоту, что он вез, от Федора Иоанновича утаили, взамен Годунов другую написал. Сообщалось в ней, что Димитрий сам ненароком закололся ножом, когда играл в тычку. Падучая, мол, болезнь у него была. Вот и напоролся на нож в припадке.

Заплакал царь, прочитав грамоту, перекрестился и сказал:

— Да будет на то воля божия!

Не зря говорили про него: «Умом и духом младенец».

Но в народе пошел слух, будто убийцы, пойманные в Угличе, перед смертью повинились, по приказу, мол, Годунова зарезан был царевич Димитрий.

Чтобы пресечь злые слухи, послал Борис в Углич людей для распознания. Во главе их был поставлен князь Василий Шуйский.

Учинили те люди сыск — Димитрия осмотрели, угличан-свидетелей опросили, все, как было, со слов записали.

Воротился Шуйский в Москву с заявлением:

— Сам убился царевич. А слухи те вредные распускают бояре Нагие да всякие козни повсюду плетут…

А был ли убит царевич? Может, зазря поплатились жизнью дьяк Битяговский и его сын Данила; может, ни за что пострадал несчастный гонец, который сам-то не видел, как убивали Димитрия, а лишь слышал тревожный колокольный звон?

Князь Василий Шуйский и его люди (это была целая комиссия) тщательно вели дознание. И не лично Годунов послал их в Углич, а Боярская дума, где было у Бориса немало противников. Да и людей подобрали туда разных: тот же Шуйский лишь недавно появился в Москве после опалы. Помощником его был Клешнин — человек, близкий Борису, но приходившийся зятем Григорию Нагому, который отбывал ссылку в Угличе.

Хотел, конечно, Шуйский найти убийц: тогда бы Годунов ни за что не выкрутился.

Но вот что выяснилось.

Битяговский и его сын обедали у себя на подворье, когда зазвонил колокол. Так показала жена забитого до смерти дьяка. Может, она выгораживала своих? Но ее слова подтвердил поп Богдан — домашний священник Нагих. В тот час он был с Битяговским за одним столом.

Больше всех горячился, называя Битяговских убийцами, Михаил Нагой — дядя царицы. Но ко дворцу Михаил примчался после колокольного звона. Причем, как показали свидетели, был мертвецки пьян, с коня чуть не упал. Растолкав людей — там были дворня, кормилица, мальчики-«жильцы» и сама Мария, — он увидел в крови бездыханного Димитрия.