Иван IV Грозный
Шрифт:
Итак, со времен последней Казанской войны царь Иван IV был главнейшим военачальником России. На протяжении нескольких десятилетий он имел решающее слово в делах, касающихся боевых действий и армии. Все успехи и неудачи Московского государства в значительной степени — его успехи и неудачи [151] . Допустим, во времена «Казанского взятия» ни упорство государя, ни его способности, ни испуг его в решающий момент не играли еще первенствующей роли, хотя и влияли на дела [152] . Зато впоследствии воля Ивана Васильевича оставляла отпечаток повсюду и везде.
151
За исключением, быть может, сибирской экспедиции Ермака.
152
Быть может, энергичные попытки царя окончательно решить казанскую проблему повлияли на то, что войска раз за разом шли на Казань, несмотря на прежние неудачи. Но,
Был ли он храбрым военачальником? Оправдывает ли его биография знаменитые слова: «к ополчению дерзостен и за державу стоятелен»? Отчасти. Немногие из русских государей, считая от Ивана Великого до Федора Алексеевича, могут сравниться с Иваном IV по количеству выходов в поле с войсками. Царь играл роль командующего в походах не менее десяти раз, если не считать опричный разгром северных городов и походы, отмененные при самом начале. Иной раз государь проявлял недостаток решительности, в другое время бывал храбр и настойчив. Его действия выдают пылкий характер и, одновременно, недостаточную твердость.
Задумывая наступление, Иван Васильевич обыкновенно проявлял себя как хороший тактик. Возглавленные им экспедиции 1562—1563, 1572—1573 и 1577 годов закончились победой. Как полководец первый русский царь ни разу не потерпел поражения.
Другое дело, как он проявил себя в качестве стратега и организатора военного дела.
Выбирая направление главного удара во второй половине 1550-х годов, Иван Васильевич не согласился с настояниями влиятельной политической группировки, настаивавшей на концентрации всех сил против Крыма. Это решение имело под собой серьезные основания. Так же как начало борьбы за Ливонию и стремление любой ценой удержать казанские земли. Но чрезмерное оголение южных окраин государства в погоне за успехами в Ливонии оказалось непоправимой ошибкой. Московский пожар 1571 года и разгром обороняющей столицу армии ничем оправдать невозможно. Столь же трудно найти оправдание для бесконечного затягивания военных действий в Прибалтике и жестокого отношения к местным жителям. Маниакальное стремление захватить всю Ливонию, неспособность умерить аппетиты, вовремя удовлетвориться достигнутым, не рискуя «повышением ставки», привело к катастрофическим последствиям. Иван III умел прервать боевые действия и пойти на мировую, как только чувствовал, что результат войны становится неочевидным. К сожалению, его внук был лишен подобного умения. В итоге ливонская бездна пожрала русскую армию, да еще и отгрызла от русского пирога изрядный кусок.
Что касается организационно-административной деятельности царя, то и ее невозможно счесть удовлетворительной. Да, введение стрелецкого войска, а также «избранной тысячи» представляется весьма разумными, своевременными преобразованиями [153] . Но опричный военный «эксперимент» стоил вооруженным силам Московского государства столь дорого, что польза от предыдущих здравых реформ абсолютно перекрывается его негативными последствиями.
Общий итог деятельности Ивана IV в военной сфере с рядом оговорок следует признать отрицательным.
153
С той оговоркой, что до сих не ясно, какой процент «тысячников» удалось обеспечить поместьями.
Глава 4.
ПОСОЛЬСКИХ ДЕЛ РАЗОРИТЕЛЬ
Автор этих строк в энциклопедической статье, написанной лет десять назад, примерно в 1994 году, назвал государя Ивана Васильевича «ведущим дипломатом» державы {103} . Николай Михайлович Рогожин, настоящий большой специалист по средневековой русской дипломатии [154] , заметил: «Ну что вы, батенька! Настоящими-то дипломатами были посольские дьяки — Висковатый, Щелкаловы…» И он был, конечно, прав, в том смысле, что истинными профессионалами, на которых держалась внешняя политика Московского государства, были все-таки главы Посольского приказа — тогдашнего Министерства иностранных дел. Именно они играли роль специалистов высочайшего уровня, лучших из лучших в этой области. С другой стороны, разработка ключевых решений в области дипломатии традиционно была частью «монаршей работы». И стратегию международных отношений определял сам государь, используя в большей или меньшей степени знания и опыт профессионалов. Иероним Граля, автор превосходного труда об И.М. Висковатом, главе дипломатической службы России, показал последнего главным «экспертом» по проблемам внешней политики, но никак не персоной, прокладывающей маршрут этой политики {104} .
154
В отличие от автора этих строк, знакомого с отечественной дипломатией XVI столетия постольку-поскольку (потому и главка о ней невелика).
До второй половины 1540-х годов Ивана Васильевича вряд ли по-настоящему допускали к дипломатическим вопросам. Позднее государь уже мог влиять на них. Так, например, важна была его непримиримо-твердая позиция по поводу войны с Казанью [155] . И лишь со второй половины 50-х, как уже говорилось, он обрел достаточную самостоятельность от Боярской думы, чтобы оказывать определяющее воздействие на российский внешнеполитический курс. В дальнейшем, до самой кончины, Иван IV остается главным стратегом российской дипломатической деятельности.
155
Подробнее см. в главе III.
Нельзя сказать, чтобы он был совершенно бездарен как дипломат. Некоторые историки, напротив, считали его масштабным и глубоким творцом внешней политики России. Р.Ю. Виппер, в частности, писал: «Среди московской дипломатической школы в качестве первоклассного таланта выделяется сам Иван V» {105} . Действительно, на арене больших международных игр ему удавалось добиться серьезного успеха. Так, стратегически верным был выбор приложения главных военно-политических усилий во второй половине 50-х годов XVI столетия: не против Крыма, а против Ливонии [156] ; нельзя не признать остроумным ход с привлечением папы Римского к трудным переговорам со Стефаном Баторием в начале 80-х (и ведь это действительно помогло делу!); гибкая политика проводилась в отношении англичан — им давали льготы по торговым делам в зависимости от того, насколько они оказывались способны к услугам в делах политических; наконец, затея с привлечением Магнуса Ливонского на сторону Московской державы выше всяческих похвал. И, видимо, на истории Магнуса стоит остановиться подробнее. Герцог Магнус, брат датского короля Фредерика II, в 1570 году получил от Ивана Васильевича несколько прибалтийских городов и гордое звание «короля Ливонского». В 1573 году его женили на Марии Владимировне Старицкой, причем свадьба прошла с большой пышностью [157] . Таким образом, принц породнился и с российским царским домом. Магнус участвовал в войне на стороне России, а также выполнял роль союзника, которому легче было договориться с местным дворянством и городами. Его королевство представляло собой «буферную зону», получавшую поддержку и от России, и от датчан. Подданные Магнуса вновь обретали все свои старые привилегии, а заодно и новые льготы — по торговле на территории России. В свою очередь марионеточная «держава» становилась экономической зоной, связывающей европейских торговцев с Московским государством. Чем-то вроде допетровского «окна в Европу». Идея была хороша…
156
Подробнее см. главу III.
157
Магнусу даже позволили остаться при своей католической вере и не стали «перекрещивать» его в православие.
Но!
При всем том не в характере государя было вовремя остановиться в своих требованиях, ограничить проявление эмоций ради холодного дела дипломатии, увидеть приоритет державных интересов над личными. Увлекшись игрой страстей, политической интригой, государь в большей степени стремился предъявить иностранцам собственное остроумие и ученость, нежели добиться конкретных результатов. Тот же Роберт Юрьевич Виппер дает точную характеристику стилю Грозного-дипломата: он «…любил выступать лично в дипломатических переговорах, давать иностранным послам длинные аудиенции, засыпать их учеными ссылками, завязывать с ними споры, задавать им трудные или неожиданные вопросы; он чувствовал себя в таких случаях настоящим артистом… (курсив мой. — Д. В.) В политическом таланте Грозного замечаются, однако, те самые шероховатости и излишества и в его литературной манере, в развлечениях его повседневной жизни. Неуравновешенная натура легко увлекает его к резкостям, к заносчивости»{106}.
«Артист» — точное слово в точном месте. Государь Иван Васильевич играл великого дипломата. Пытался произвести впечатление на «публику». Театральная поза, амбиция, воспламенившаяся под действием всеобщего внимания к могущественному «Московиту», вели его ум к выходкам и балаганным трюкам, но не позволяли проявить твердость в намерениях и действиях. В любом значительном успехе он видел нечто естественное, принадлежащее ему по неведомому, но твердому праву, а потому и не заботился о его развитии. На волне побед государь бывал чрезмерен в требованиях и тем губил уже, казалось бы, полученную политическую прибыль. Зато неудачи ввергали его в избыточную уступчивость.
С тем же Магнусом Ливонским Иван Васильевич в 1577 году поступил жестоко, унизил и едва не убил его за самовольство. Но все же государь продолжал ему доверять, с необыкновенной беспечностью полагаясь то ли на страх короля перед московскими полками, то ли на чувство благодарности к русскому царю за прежние благодеяния… Но король, будучи мотом, пьяницей {107} , неудачливым воителем, ко всему еще и проявил склонность к измене. Предательство Магнуса дорого обошлось нам на Ливонском театре военных действий [158] . Весь удачный эксперимент с «буферным королевством» рухнул [159] .
158
Подробнее см. в главе III.
159
Впрочем, и судьба предателя оказалась незавидной: умер он в бесславии и нищете. См.: Цветаев Д.В. Мария Владимировна и Магнус Датский// Журнал Министерства народного просвещения. 1878. Вып. 3.