Иван Тигров (рассказы)
Шрифт:
Выстрел, другой, третий — и каждая пуля в цель. Заряжающий опустил рукоятку лебёдки. Снаряд ткнулся в снег, придавив подвозчика. Наводчик ткнулся головой в лафет. Офицер сел, взмахнул руками.
Прошин, стоя за деревом, считал пустые гильзы, сыпавшиеся с дерева как ореховые скорлупки, и шептал:
— Ага, вот оно как, вот…
Но вдруг заметил опасность. Стволы нескольких орудий перестали подниматься к зениту, а стали медленно опускаться. Ниже, ниже, словно высматривая, кто притаился тут, на
Вот один ствол уставился прямо на самого Прошина, так, что его покоробило.
— Женя, — закричал он, — слезай! Сейчас они нас прямой наводкой! Женя!..
Но Карелин не слушал. Зарядив новую обойму, он стрелял, всё ускоряя огонь. Среди пуль попались бронебойные и зажигательные. Бронебойные с визгом ударялись о сталь лафетов, зажигательная подожгла грузовик.
На батарее возникла паника. Солдаты бежали к грузовикам, бросая орудия, офицеры прятались за укрытия. Но несколько орудий нацелили на опушку парка, откуда вёлся меткий огонь. Фашисты вообразили, что опушка парка уже захвачена многочисленной русской пехотой.
— Женя, приказываю — слезай! Я за тебя отвечаю! Пропадёшь…
— Не мешай! Погоди…
— Женя, вперёд! А то накроют!
Но Карелин уже не слушал, что кричал ему Прошин снизу. И залп орудий, направленных на опушку парка, застал его в разгаре боя. Тяжёлые снаряды вспахали землю, подняли вверх камни, решётку парка, деревья.
Всю местность заволокло жёлтым дымом. Разрывы прогрохотали так, словно взорвался артиллерийский склад.
Разбежавшиеся было фашисты решили, что с русскими пехотинцами, захватившими опушку парка, покончено, и стали возвращаться к орудиям.
Но в это время из дымного облака, в котором ещё крутились, оседая, какие-то бумаги, ветки деревьев и окопное тряпьё, поднятое вихрями разрывов, послышался хриплый крик:
— Ур-ра!..
По лафетам зацокали пули. И перед фашистами появился русский пехотинец. Простоволосый, без каски, в разодранном белом халате, он бежал на батарею, прижав к груди автомат. Строчил из него, рассеивая пули веером, и неумолчно кричал «ура».
Фашистам показалось, что за ним бегут цепи русской пехоты. И, увидев первого грозного вестника наступающих, они бросили вагонетки, снаряды, пушки и кинулись по машинам.
Через минуту Прошин был уже на батарее хозяином.
Забравшись на гору снарядов, он размахивал автоматом над головой и приказывал:
— Карелин, ко мне!
Но Женя не откликался. Что случилось с ним?
На батарею уже бежали наши подоспевшие бойцы. Все пушки были захвачены целыми.
Прошин вернулся на перепаханную снарядами опушку парка.
Долго, хлопотливо разбирал он груды ветвей, поднимал расщеплённые стволы, всё искал товарища. И наконец нашёл его мёртвое тело.
Карелин погиб, спасая свой родной Ленинград. Но винтовка его сохранилась. Без единой царапины. Была ещё тепла от выстрелов, и оптический прицел поблёскивал.
Прошин вынес тело снайпера и старательно уложил на видное место, а сам побежал догонять роту — бой не ждал.
Он захватил с собой его винтовку. И до вечера носил за спиной. Только к ночи опомнился у какого-то костра и затосковал о Жене, как о погибшем сыне.
Бойцы видели, как он взял в руки снайперскую винтовку Карелина и долго смотрел на неё. Потом вздохнул, подошёл к командиру и отрапортовал:
— Виноват, не уберёг Карелина… Примите оружие. Командир посмотрел на него, подумал и, отстранив винтовку, сказал:
— Не смогли уберечь — сумейте заменить товарища. Ведь вы, сибиряки, — стрелки!
— Спасибо! — сказал Прошин. — Постараюсь заслужить подарок. Будьте надёжны — заиграет в моих руках.
И заиграла.
Стрелял из неё Прошин без промаха и, когда ушёл в тыл после ранения, передал отличному снайперу — Жильцову. А после него она была у Матвеева. Так и дошла, как эстафета, до самого Берлина.
И каждый, кто принимал её как почётное оружие, становился на одно колено, целовал ложу, всю исчерченную насечками по количеству истреблённых фашистов, и давал клятву воевать так же, как воевал её первый хозяин — Евгений Карелин.
Так дожила она до победы. А сейчас стоит рядом со знаменем полка. Ветераны зовут её ласково «карелинка».
Молодым солдатам, пришедшим в полк, всегда рассказывают её историю.
А тем, кто отличился в учёбе, дают сделать из неё почётный выстрел.
Неизвестные герои
— Как ты сюда попал, Гастон? Тоже фашисты тебя привезли?.. Из Франции, да?.. Смешной ты какой, ничего не понимаешь! Немцы и то по-нашему понимают: курка, яйки, млеко, давай-давай. Всё знают! А ты француз — и ничего не понимаешь!
Алёша Силкин смотрит снизу вверх на своего приятеля. Добродушный француз улыбается во весь рот и действительно ничего не понимает. Ему нравится этот русский мальчик, который и на чужбине не унывает: свистит соловьем и хвастается синяками от хозяйских побоев.
Объясняются они жестами да рисунками на песке. Гастон много раз чертил пальцем извилистый берег родной Бретани и рисовал две фигурки: одну — с косой, другую — с винтовкой; потом с жаром говорил, что фашисты предложили ему поехать в Германию взамен военнопленного брата, которого обещали отпустить домой. Мать умолила Гастона поменяться с братом, измученным в неволе, но, когда он согласился и приехал на германскую каторгу, оказалось, что его обманули: брат давно умер! Гастон рисовал на песке гроб и тоскливо говорил: