Иван V: Цари… царевичи… царевны…
Шрифт:
— Стольники, стряпчие, дворяне московские и жильцы! Указано всем вам быти на государевой службе… И вы б запасы готовили и лошадей кормили. А указано вам не мешкая сбираться в Преображенском. И иным ратным людям из градов и весей разосланы указы, дабы были к Москве.
А в Воронеже и окрестных местах да и в самом Преображенском стучали топоры, во все стороны разлеталось щепье, пахло смолистым духом и сырым деревом. Мороз норовил хватать полютей, но работные люди отмахались. Петр, еще не вполне оправившийся от болезни, плотничал наравне со всеми.
Небывалый, незнаемый был то замах. Замах и размах. Строилось близ полутора тысяч стругов. Десять — двенадцать
Извинялся: «…изволишь писать про вину мою, что я ваши государские лица вместе написал с иными, и в том прошу прощения, потому что корабельщики, наша братья, в чинах не искусны».
Отовсюду в Воронеж маршировали полки — стрелецкие, солдатские, казачьи, калмыцкая конница. Так что набралось близ 70 тысяч человек. С таким войском можно было идти под Азов и взять его.
В мае войско выступило. Казаки были в авангарде. Их легкие, подвижные, быстрые суда первыми открыли кампанию. Но первый блин вышел комом: облепили два турецких корабля, решив взять их на абордаж, но слишком высоки оказались борта — не смогли забраться. Да и абордажных крючьев не оказалось.
Петр было решил, что со своими стругами захватит оба корабля. Но велико же было его разочарование, когда он увидел целую армаду — более двадцати галер и много фелюг. Со своими девятью галерами атаковать их Петр не решился. Но казаки на своих сорока лодках устремились вперед в отчаянном порыве, ошеломили турок дерзостью и брандкугелями [40] зажгли одну галеру, другую потопили. Пылала галера, пылали несколько фелюг, и устрашенные турки бросились наутек. Трофеи были наградою за дерзость: 86 бочек пороха, 300 пятипудовых бомб, 8000 аршин сукна, бессчетное количество провианта. Захватили и 27 турок. Оказалось, что суда везли подкрепление гарнизону — 800 сейменов — солдат. Но они так и не смогли высадиться.
40
Брандкугель — зажигательный снаряд гладкоствольной артиллерии.
Казаки расчистили дорогу в море. Струги и галеры русских блокировали Азов. Все складывалось благоприятно. Комендант крепости не ожидал столь скорого появления российского войска под стенами и не взял предосторожности. Шанцы [41] , выкопанные в прошлую осаду, не были засыпаны и солдаты беспрепятственно заняли их.
В середине июня осадные работы были закончены. Петр решил послать парламентера с условиями сдачи, обещая выпустить гарнизон со всем обозом. Но турки осыпали его пулями, и он возвратился.
41
Шанцы — окопы, укрепления.
— Ну что ж, давайте угостим их на славу, — сказал Петр, заряжая пушку — заталкивая банником в дуло зажигательный снаряд — брандкугель. — Захотят просить пардону, да поздно будет. Сейчас мы их подпалим.
С этими словами он поднес горящую паклю к фитилю. Орудие бабахнуло. Почти одновременно с ним рявкнули и другие пушки. Над Азовом взметнулись тучи пыли и дыма. Бомбардир Петр Алексеев
Нечего и говорить, что царь то и дело вскакивал на бруствер и расхаживал на виду у турок, торопя солдат, насыпавших вал. Вал как бы подвигался к стенам крепости и ко рву, опоясывавшему ее. А засыпав ров, можно было бы стремительным броском взобраться на стену. Долговязая фигура Петра была отличной мишенью. Но он только отмахивался от жужжащих пуль; словно от ос. Отписывал сестрице Наталье, опасавшейся за его жизнь: «По письму твоему я к ядрам и пулькам близко не хожу, а оне ко мне ходят. Сделай милость, прикажи им, чтоб не ходили, однако хотя и ходят, токмо по ся поры вежливо. Турки на помочь пришли, да к нам не идут: а чаю, что желают нас к себе».
Вскоре осадные работы были завершены, и военный совет назначил день штурма — 22 июля. Но нервишки у сераскира сдали, и он согласился на капитуляцию. Петр был великодушен: Бог с ними, пускай выходят — со имением и пожитками и даже с легким оружием. Лишь в одном он был непреклонен: перебежчик Якоб Янсен — «изменник Якушка» подлежал безусловной выдаче. Турки легко согласились: гяур [42] хоть и полезен, а ценился невысоко. Это был, по мнению Петра, главный трофей. Девяносто две пушки, четыре мортиры, десятки бочек пороху и прочих припасов в счет не шли, равно и байраки — штандарты и знамена.
42
Гяур — у исповедующих ислам, главным образом в Средние века, название всех немусульман.
Петр, по обыкновенью, докладывал князю-кесарю: «Известно вам, государю, буди, что благословил Господь Бог оружия ваша государское, понеже вчерашнего дня молитвою и счастием вашим государским, азовцы, видя конечную тесноту, сдались… Изменника Якушку отдали жива».
В стане победителей бурно торжествовали. Много пили. Много ели, много палили, благо пороху хватало. А Петр устраивал любимые огненные потехи — пускал шутихи, фейерверки и, как дитя, радовался им. Азов лежал в развалинах. Зрелище было тоскливое. А ведь его надлежало подготовить к обороне, на случай, ежели турки вознамерятся отбить. И вот с тою же энергией, с которой его разрушали, офицеры и солдаты стали его восстанавливать.
Но мысль Петра вела его дальше. Следовало и на берегу моря заложить крепость-гавань. И царь отправился на рекогносцировку, захватив с собою австрийских инженерных офицеров, нанятых в службу. Их взоры привлек высокий мыс, далеко вдававшийся в море. Пристали, высадились. Спутники Петра еле поспевали за широко шагавшим долгоногим царем. Обошли окрестность, обозрели, и все в ней приглянулось.
— Вот тут и заложим, — решил Петр.
Он был удовлетворен. То был будущий Таганрог…
Возвращались в Москву с триумфом. В Азове был оставлен крепкий гарнизон — близ восьми с половиной тысяч воинов. Чествовали начальных людей во главе с первым в истории России генералиссимусом боярином Шейным. Войско дефилировало пред толпами москвичей.
Переметчиков Петр ненавидел. Сам всегда шел прямой дорогой, порою, правда, отдаляясь в сторону, коли возникало непреодолимое препятствие. Ныне обеими ногами стоял на Азовском море: одна уперлась в Азов, другая — в Таганрог. В застолье, где его собутыльниками были Лефорт, Головин, Меньшиков, Шеин, Ромодановский и князь-папа Никита Зотов, его начальный учитель, говорил: