ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО
Шрифт:
При помощи Жордании и его товарищей, Шария сумел установить контакт с находившимся среди германских военнопленных Теймуразом, выкрасть его и специальным самолетом переправить в Москву. До 1952 года Шавдия благополучно пребывал в Грузии, пользуясь дядиным покровительством, но под давлением каких-то сил (в деле Берии туманно говорится: «по требованию общественности») был все же арестован и отправлен в лагерь. Берия в это время был отлучен от Лубянки и реальной возможности оказать влияние не имел, тем более что этот арест был связан с раскручивавшимся тогда так называемым «мингрельским делом», затеянным по личному приказу Сталина и, в сущности, направленным против самого Берии. Но как только Берия снова оказался у руля, буквально тотчас, с молниеносной
И вот именно в этот момент в СССР прибывает Ив Фарж, который был комиссаром республики в том самом регионе, где свирепствовали Шавдия и другие грузинские легионеры. И притом заранее, еще до приезда в Москву, заявляет о своем непременном желании посетить Грузию. По оперативным данным, полученным Лубянкой, где Берия снова стал полновластным хозяином, Фарж вез неопровержимые доказательства зверств, чинившихся любимым племянником человека в пенсне. Простодушный гость, собственно, и не особенно скрывал своих намерений добиваться публичного суда над убийцей участников Сопротивления и даже его экстрадиции во Францию, поскольку Шавдия был вывезен оттуда незаконно, притом до проведения предусмотренного законом расследования. В новых, послесталинских, условиях все это представляло реальную угрозу.
Уничтожить Фаржа тем способом, каким был уничтожен Михоэлс и еще десятки, если не сотни, других жертв, было невозможно. Истинный врач-убийца, профессор-полковник Григорий Майрановский, как и другие сотрудники его лубянской лаборатории ядов, находился в тюрьме, да и невозможно было впрыснуть смертельный яд знаменитому официальному гостю, лауреату только что ему врученной в Кремле международной Сталинской премии: вскрытие (аутопсия), с участием хотя бы одного французского специалиста, в этом случае было неизбежным – кто мог гарантировать, что оно не обнаружило бы отравление? Оставалось то единственное, что было опробовано и отработано множество раз: автокатастрофа.
Весть о том, что она была преднамеренной, распространилась мгновенно, и помешать этому Берия был не в состоянии. Куда разумнее и коварней казалось пустить слух по другому руслу. История с врачами не просто еще кровоточила, в ней вообще еще не поставили точку. И поэтому версия о вырванных (почерневших) ногтях воспринималась немедленно и охотно, без всякой критической оценки. Эта версия Берии ничем не грозила: ведь он был освободителем врачей, а не их палачом. Но зато она уводила далеко в сторону от любых подозрений против племянника-головореза. Кто из нормальных людей мог бы хоть что-то понять в этих сатанинских играх?
Так – абсурдной по фабуле, но кровавой по существу – финальной сценой, относящейся, казалось бы, к совсем другой драме, с другими действующими лицами и даже другим режиссером – завершается чудовищная мистерия XX века, вошедшая в историю под именем дела «убийц в белых халатах».
Прекратилась погромная кампания в печати, освободились и вернулись к прежней работе врачи, но никаких признаков принципиальных перемен в так называемой «национальной политике партии» замечено не было. Молотову вернули жену, – арестованную Полину Жемчужину, которая в ссылке (до спешного перевода в Москву она ее отбывала в Кустанайской области Казахстана) значилась анонимным «объектом Номер 12». Тоже из казахстанской ссылки, но из более теплого города – Джамбула, привезли в Москву Лину Штерн и предоставили ту же работу, которой она занималась до ареста. А ее соседи по скамье подсудимых, расстрелянные еаковцы, все еще продолжали числиться врагами народа. Членам их семей – сосланным супругам, родителям, детям – не только не возвращали конфискованное имущество и отобранные квартиры, но вообще не давали права жить в Москве и других крупных городах, хотя и освободили из ссылки[5].
Большая группа деятелей культуры, в том числе: Дмитрий Шостакович, Корней
Главные трубадуры антисемитской акции, ее наиболее ревностные идеологи, вдохновители и пропагандисты, с упоением исполнявшие заказ своего наставника и учителя, практически не пострадали вообще. Михаил Суслов остался секретарем ЦК, потеряв, да и то всего лишь на два года, место члена политбюро. Николая Михайлова постигло небольшое понижение в должности: перестав быть секретарем ЦК, он стал хозяином «всего лишь» Москвы – первым секретарем горкома партии.
И лишь никому не ведомого еще до осени 1952 года Дмитрия Чеснокова, о чем уже говорилось, вежливо попросили переждать не лучшие для него времена на скромном посту в обкоме Горьковской области, чтобы не мозолил глаза… Напомню: этого Чеснокова Сталин вдруг, к удивлению аппаратчиков-карьеристов, сделал на XIX съезде партии членом президиума ЦК – за какие такие заслуги? Секрет держался недолго: Чесноков был философом-догматиком, поспешившим дать марксистско-ленинское обоснование грядущей депортации евреев[7]. В руководимом до марта 1953 года Чесноковым журнале уже доказывалось теоретически, что евреи «невосприимчивы к социализму», что они поголовно склонны к предательству[8]. Хоть и косвенно, но все же убедительно, эта публикация подтверждает версию, что ту же «теоретическую» мысль Чесноков готовился фундаментально обосновать в своем более пространном труде.
То же самое, только без всякой ссылки на философию, разъяснял следователь Комаров своим жертвам: евреи – поголовно шпионская нация, с которой социализм не построишь[9].
Никаких следов чесноковской брошюры не нашли, так что, возможно, то, что было еще в замысле, быстро распространившийся слух превратил в реальность. Но без агитпроповского «обоснования» столь масштабная, поистине ошеломительная акция обойтись все равно не могла, его непременно надо было подготовить заранее. Даже если брошюру Чеснокова еще не успели напечатать, то подготовить ее он был уже должен. Именно он – чем иначе объяснить внезапное вознесение безвестного «философа» на вершину партийного Олимпа и столь же внезапное его низвержение, едва Сталин испустил дух?
Стремительно действовавший, словно боявшийся упустить время, Берия, освободив врачей, тут же предложил «коллективному партийному руководству» восстановить Еврейский театр и начать издание газеты на идиш. Это было ему поставлено в вину после его ареста 26 июня 1953 года – и на следствии, и в суде[10]. Доносы продолжали сыпаться – об очередных проявлениях «национализма». Лубянка составляла на основании этих доносов свои «справки» и посылала их в ЦК[11]. Воспрянувшее духом ядро Союзa писателей забросало ЦК призывами «не ослаблять борьбу с теми, кто любит литераторов только одной национальности».
В данном случае имелся в виду Константин Симонов, который настолько, любил эту «одну национальность», что не миновал участия в травле критиков-«космополитов», хотя – знаю из первых рук – впоследствии горько сожалел об этом[12]. Он был совестливый человек и относился к себе с достаточной долей критичности, никогда не выдавая себя за непогрешимого.
Активный погромщик, который, напротив, никогда не сожалел о том, что он погромщик, – поэт и драматург Анатолий Софронов – разработал анкету для членов Союза писателей, где они должны были ответить и на такой вопрос (п. 31): «Национальность супруга. Если вдов или разведен, указать национальность прежней жены (мужа)»[13]. Умом никогда не отличался, но тут, пожалуй, превзошел сам себя: просто списал этот пункт из проверочных листов на арийскую чистоту в нацистской Германии.