Из Багдада в Стамбул
Шрифт:
– Вот они, ваши рыбки! Как тебя зовут?
Он не отвечал.
– Ты вроде бы не был немым. Пощады не жди, если будешь молчать. Как тебя зовут?
Он опять промолчал.
– Тогда лежи, пока не приведут остальных.
Я толкнул его, и он, как сноп, упал в траву. Я тоже сел, потому как увидел своих, спускающихся ко мне. Скоро все мы были вместе, лошади целы, а воры связаны. А главное, здесь был Алло со всей добычей, которую поместили в ямку и сверху разожгли костер – верный способ приготовить рыбу без воды и специй.
К Дэвиду Линдсею снова вернулось хорошее настроение. Зато троица воришек
– Зачем вам понадобились наши лошади? – спросил я их.
– Они нам были нужны. Мы – беженцы.
Это было нечто вроде извинения, которое я был склонен принять, потому как конокрадство у курдов ох как не в чести.
– Ты еще молод. У тебя есть родители?
– Да, и у других тоже, а у этого даже жена и ребенок.
– А почему они молчат?
– Господин, им стыдно!
– А тебе – нет?
– Но должен же кто-то отвечать!
– Ты вроде бы неглупый парень, и если мне удастся, я попрошу за вас у своих товарищей.
Но дело было бесполезное: все, даже Халеф и англичанин, требовали наказания. Линдсей хотел их даже высечь, но я убедил его, что это лишит их чести на всю жизнь, в то время как конокрадство можно рассмотреть как ритуальное действо.
– Если не высечь, тогда обрезать бороды. Вот!
Я с улыбкой поведал остальным план Линдсея. Все согласились. Всех троих подвергли бритью, и через несколько минут от их бород остался лишь темный след. Потом их отпустили. Ни один из них не издал ни звука, но когда они уходили, я вздрогнул от взглядов, которыми они нас наградили напоследок.
Через какое-то время мы стали собираться в дорогу. Тут ко мне подошел Мохаммед Эмин.
– Эмир, можешь сделать мне приятное?
– Что именно?
– Я хочу подарить на один день тебе вороного!
Хитрец! Он нашел способ снова приблизить меня к жеребцу.
– Мне он не нужен, – ответил я.
– Но может в любой момент возникнуть необходимость им воспользоваться, как только что.
– Тогда я тебя и попрошу.
– Может статься, что на это не окажется времени. Скачи на нем, эфенди. Кроме тебя, этого никто не сделает.
– При условии, что он останется твоей собственностью.
– Пусть так будет.
Я был настроен миролюбиво, но твердо решил коня себе насовсем не брать. Разве мог я предположить, что все повернется иначе?
Глава 3
ПАЛИ В БОЮ
Нашей главной целью был не Загрос. Больше нам нужна была долина, в которой мы находились и которая почти точно вела на юг. Мы скакали мимо зеленых вершин и уже к вечеру добрались к каким-то отдельно возвышавшимся скалам, под сенью которых и разбили лагерь. Мы объехали скалу по периметру. Я побывал на вершине, обогнул край горы и встретил курдскую женщину с ребенком, испугавшуюся нас безмерно. Совсем рядом в тени скалы стоял каменный домик, что-то в нем показалось мне необычным.
– Не бойся, – обратился я к женщине и в знак дружбы протянул ей руку, не слезая с лошади. – Аллах да хранит тебя и этого красивого мальчугана. Кому принадлежит этот дом?
– Он принадлежит шейху Махмуду Кансуру.
– А из какого он племени?
– Из племени джиаф.
– Он там, внутри?
– Нет, он редко бывает
– Да, я слыхал об этом. А кто здесь живет в его отсутствие?
– Мой муж.
– А кто он?
– Он Гибрал Мамраш, домоправитель при шейхе.
– А он нам разрешит переночевать в его доме?
– Вы друзья джиаф?
– Мы чужеземцы, прибывшие издалека, и друзья всех людей.
– Тогда подождите. Я поговорю с Мамрашем.
Она пошла в дом, а мы тем временем слезли с лошадей. Вскоре показался мужчина, одетый по старой моде, с открытым, честным лицом. Он произвел на нас благоприятное впечатление.
– Аллах благословляет ваше появление в доме! – приветствовал он нас. – Добро пожаловать, входите, пожалуйста!
Он поклонился каждому и пожал руку. По этой учтивости мы поняли, что находимся на персидской территории.
– А есть ли место для лошадей? – поинтересовался я.
– Места и корма достаточно. Во дворе можно поставить всех, там же ячмень.
Все строение было обнесено высокой стеной, образующей прямоугольник, куда входили сам дом, двор и сад. Войдя, мы обнаружили, что дом разделен на две части, у каждой свой вход. Дверь в мужскую половину была спереди, а в женскую можно было войти с задней стороны. Естественно, мужчина повел нас в первую половину, двадцати шагов длиной и десяти шириной. Окон не было, а вместо них под крышей оставлено пространство между стенами и потолком. Пол устилали тростниковые коврики, а вдоль стен лежали небольшие вязанки, которые для усталых людей, проведших неделю в седле, показались настоящим ложем. Нас усадили на эти вязанки. Тут хозяин открыл сундук, стоявший в углу, и спросил:
– У вас с собой есть трубки?
Кто может передать впечатление, которое произвел на нас этот вопрос? Алло находился при лошадях, нас было пятеро в помещении, и при его вопросе все пятеро одинаковым жестом потянулись к своим трубкам, и раздалось громкое «да!».
– Тогда попробуйте моего табачку!
Аллах всемогущий! Это были те самые красные четырехугольные пакетики, в которых расфасовывается знаменитый табак из Базирана, что на северной границе персидской пустыни.
Едва первые кольца ароматного дыма поднялись к перекрытиям, появилась женщина с напитком мокко, который очень часто бывает совсем далек от подлинного мокко. Но в этот раз нам было все равно, что пить. Мне было так приятно и хорошо, что я готов был вновь взять у Эмина хоть десять вороных, и уже стала забываться эта дурацкая охота на форелей… Таков человек – он раб обстоятельств!
Я выпил три или четыре чашечки кофе и с зажженной трубкой вышел во двор, чтобы взглянуть на лошадей. Угольщик заметил трубку, и из того места в его бороде, где, по всей видимости, находился рот, вырвался такой тоскливый и алчущий звук, что я скорее вернулся в дом, чтобы вынести ему немного базиранского табака. Но он вместо трубки запихнул его прямо в рот. Вкус у Алло явно отличался от нашего.
Стена, окружавшая усадьбу, была больше, чем в рост человека, так что наши лошади стояли в полной безопасности, тем более что массивные ворота были плотно закрыты. Это успокоило меня, и я вернулся в комнату, где хозяин мирно беседовал по-арабски с моими спутниками.