Из гея в натуралы
Шрифт:
– Ай, больно, отпусти! – возмутилась Алина.
И продолжила спуск по лестнице, но уже медленно и осторожно.
– Ну извини, я же не специально. Просто испугался за тебя, – сказал вслух Алекс, а про себя подумал насмешливо: «Алекс, Алекс, что это с тобой? За Андрюшку ты так не переживал».
– Готов? – примирительно спросила Алина, усевшись на лавочку напротив экзаменационной аудитории, и сама же ответила, – ну да, тебе-то незачем к английскому готовиться.
Однокурсники столпились возле аудитории, и Алекс, боясь, как бы не заняли его место
До экзамена оставалось минут десять.
Вдруг Алекс почувствовал, как что-то изменилось. В его ещё пару секунд назад безоблачном настроении, в падающих из окон тёплых июньских лучах, в самом воздухе длинного университетского коридора. Алекса посетило знакомое ощущение, уже испытанное когда-то в детстве.
В тот день мама взяла его в гости к своей подруге, в доме которой стояло пианино. Оно было такое чёрное, гладкое, отражающее мебель, потолок, стены, удивлённые глаза Алекса. Пока мама болтала с подругой, Алекс поднял показавшуюся на тот момент невероятно тяжёлой крышку инструмента, и робко нажал на одну из белых клавиш. Потом на чёрную. Хотя ранее Алекс никогда не пробовал играть на пианино, его посетило чувство, что что-то не так с этими звуками, что они как будто больны или устали.
– Да расстроено оно, – объяснила ему мамина подруга. – Всё никак не соберусь настройщика вызвать.
– Оно расстроилось? – переспросил Алекс.
– Да, да, расстроилось, – отмахнулась мамина подруга, и продолжила что-то с мамой обсуждать, предоставив Алексу только догадываться, кто и как мог расстроить инструмент.
И сейчас, лет пятнадцать спустя, Алексу показалось, что он слышит больные ноты этого пианино, и всё так же пытается понять, что с ними не так. Что вообще здесь не так, в этом коридоре с большими окнами.
Всё так же шушукали однокурсники, всё так же медленно тянулись минуты, отделяющие Алекса от стола экзаменатора. И только Алина, всё так же сидящая напротив аудитории, изменилась.
Упёршись обеими руками в лавочку, она как будто пыталась приподняться, широко открытыми глазами глядя вниз, на свои тонкие ноги в чёрных туфлях на плоской подошве. Длинные ногти беспомощно царапали лаковое покрытие, тетрадь с лекциями упала на пол.
– Алин, ты чего? – Алекс присел рядом с ней – напуганный, уже предчувствующий ответ.
– Я встать не могу. Вызови скорую. Только тихо.
Трясущимися пальцами Алекс набрал нужный номер, описал сложившуюся ситуацию, назвал адрес универа.
– Спасибо. – Алина положила свою худенькую руку со сломанным ногтем на мизинце поверх Алексовой руки.
Приоткрылась дверь экзаменационной аудитории, кураторша пригласила первую пятёрку.
– Ты идёшь? – спросил Алекса кто-то из толпы однокурсников, но он только отрицательно мотнул головой «Потом». Пять знатоков английского скрылись, чтобы обрадовать препода своими знаниями. Дверь с табличкой «Экзамен» закрылась.
К чёрту на рога летели пёстрое знание, свобода духа и экзамен по английскому языку. Теперь это уже не имело для Алекса никакого значения. А для Алины тем более.
– Вот нафига ты по этой лестнице прыгала…
– Давай не сейчас.
До приезда скорой сидели молча, Алекс, не отводя глаз, смотрел на Алину, Алина смотрела в пол.
«О чём же она думает», – спрашивал себя Алекс, глядя на застывшее в стоическом спокойствии Алинино лицо. Лучше бы она разревелась или закричала, чем сидеть с таким отрешённым видом. Внутри, наверное, с ума сходит. Я бы уже точно сошел.
Алекс наклонился, поднял Алинину тетрадь. На обложке был нарисован пушистый рыжий котёнок, прыгающий со стула.
Когда два бравых медика укладывали Алину на носилки, однокурсники выражали ей бурное сочувствие банальными фразами «Держись, мы с тобой», «Выздоравливай», «Возвращайся», и тому подобной хренью. Кураторша выбежала на шум из аудитории, говорила что-то быстро-быстро, суетливо мешала медикам, пытаясь помочь укладывать Алину. Лиля даже всплакнула, красиво роняя слёзы из широко открытых глаз. Наверное, перед зеркалом красиво плакать училась. Пустышка.
Как же Алекс всех в этот момент ненавидел!
Как же ему хотелось закричать, выругаться грязно и похабно, ударить кого-нибудь по роже, Лёху, например, и упасть на кафельный пол, покатиться по нему, рыча и хрипя. Вместо этого Алекс соврал всё время находившейся в экзаменационной аудитории кураторше, что экзамен уже сдал, и поехал с Алиной на скорой помощи в больницу. Через пару минут начал звонить айфон – вероятно, кураторша всё же вспомнила, что с экзамена Алекс сбежал. Поставив назойливый аппарат на беззвучный режим, Алекс без зазрения совести кинул его в сумку.
– Чувак, да ты прогульщик, – улыбнулась с носилок Алина.
– И не говори, – Алекс положил свою руку поверх её бледной руки.
Когда, переложив с носилок на каталку, Алину увезли куда-то вдаль по холодному больничному коридору, ещё более длинному, нежели университетский, Алексу показалось, что он больше никогда её не увидит. Усевшись на лавочку возле кабинета, в который завезли Алину, Алекс принялся ждать, и ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем из кабинета вышла медсестра.
– Вы можете идти домой, вашу подругу госпитализируют, – сказала она Алексу, и его покоробило от того, насколько равнодушным был её голос.
– Госпитализируют? А что с ней? Ей не стало лучше? Я могу её увидеть? – Алекс встревоженно вскочил с лавочки.
– У неё паралич нижних конечностей. В данный момент врач проводит обследование, оно может затянуться надолго. Сейчас вас всё равно к ней не пустят, так что лучше приходите завтра, – ответила медсестра.
– Обследование? Но ей станет лучше? Это же не навсегда?