Из 'Матросских досугов'
Шрифт:
До самой ночи корабли наши чинились и снаряжали брандеры; во все время это "Гром" бросал снаряды свои на турецкий флот, беспокоил его и держал в страхе. Он уже и не смел более отстреливаться. Брандеры, под надзором бригадира Ганибала, поспели только на другой день (25-го июня) к вечеру.
Между тем турки также чинились и строили на берегу батареи; шесть больших кораблей поставили они поперек, против входа в бухту; остальные по бокам и за первыми, против промежутков. В этом положении ожидали они нашего нападения; уйти им было некуда. Ветер дул NW, нам попутный в бухту, которая была битком набита турецкими кораблями, транспортами, гребными
По всему этому назначены были для приступа четыре корабля: "Ростислав" - командир Лупандин; "Европа" - командир Клокачев; "Нетронь-Меня" - командир Безенцов, "Саратов" - командир Хметевский; два фрегата: "Надежда" - командир Степанов; "Африка" - командир Клеопин; затем бамбардирное судно и четыре брандера. Начальство над отрядом поручено командору С.К.Грейгу и ему приказано: войти лунной ночью с эскадрою в Чесменскую бухту, поставить суда как можно ближе к неприятельским, разгромить их пушками и сжечь брандерами. Командирами брандеров назначены были охотники: капитан-лейт. Дугдаль, лейтенанты Мекензи и Ильин и мичман князь Гагарин.
В 11 часов ночи 25-го июня командор Грейг поднял фонарь на гафеле, чтобы не встревожить неприятеля выстрелами; это был условленный сигнал "сняться с якоря". Корабли эскадры, идущей в дело, ответили фонарем на кормовом флагштоке: "готовы". Командор поднял три фонаря: "идти на неприятеля".
"Европа" в полночь бросил якорь в самом близком расстоянии от турок, они открыли по нем с кораблей и с береговых батарей сильный огонь; он стал на шпринг и отстреливался взапуски от кораблей и от батарей. Вскоре подоспел командор и бросил якорь с "Ростислава" на самой середине бухты, в полукабельтове от "Европы", оставив его справа, "Нетронь-Меня" в то же время бросил якорь левее "Ростислава", в полукабельтове от него. Фрегаты стали еще левее, противу береговых батарей.
Час с четвертью длилась страшная пальба, от которой земля и море стонали. Тогда каркас, или зажигательное ядро, брошенное с бомбардирного судна, упал в рубашку грот-марселя турецкого корабля; парус был из бумажной парусины, сухой, как порох; пламя обняло его мигом, и перегоревшая грот-стеньга упала на палубу и обдала огнем весь корабль. Страх объял турок, и командор, не упуская времени, подал сигнал брандерам: "Спуститься на неприятеля и, сцепившись с ним, зажечь их".
Капитан-лейтенант Дугдаль на передовом брандере, поставив все паруса, прошел мимо командора; но тут встретил две гребные турецкие галеры, которые, видно, стерегли его и кинулись на абордаж; он зажег брандер, бросился за борт и выплыл на свою шлюпку, которая отдала бакштов при самом нападении галер и далеко отстала. Но турки пустили брандер ко дну.
Лейтенант Мекензи подошел очень близко к неприятелю и зажег свой брандер: но в это время пожар с горевшего турецкого корабля перешел уже под ветер на три других, а с этих стало осыпать головнями соседей, и едва ли не половина турецкого флота стояла уже в огне, и брандер Мекензи навалил на горевший корабль.
Когда затем третий брандер, лейтенанта Ильина, проходил мимо командора, то этот закричал ему: не зажигать брандера, не сцепившись наперед с одним из кораблей, бывших у турецкого флота на ветре, потому что подветренные уже сами собой загорались. Ильин исполнил это: сошелся борт о борт, зажег брандер, бросил брандскугель на неприятельский корабль и сам кинулся в шлюпку.
Мичман, князь Гагарин, подошел на четвертом брандере; но так как уже большая часть турецкого флота, в тесноте этой, стояла в огне, то и он попал на горевший корабль. Таким образом, один только брандер Ильина мог исполнить дело свое удачно; от брандера Ильина загорелась вся наветренная часть турецкого флота.
Вместе со спуском брандеров корабли наши перестали стрелять, но так как затем несколько наветренных (от своего флота) турецких кораблей не загорались и продолжали пальбу, то командор также открыл опять по ним огонь.
К трем часам ночи вся бухта стояла в страшном огне. Турки замолкли и были заняты только своим спасением: гребные суда их тонули или опрокидывались от множества народу, который бросался на них толпой; целые команды, обеспамятовав, кидались в воду, прыгая с корабля друг на друга и затопляя десятки и сотни людей; вся бухта, среди тесноты и множества объятых пламенем судов, покрылась несчастными, которые, спасаясь, топили один другого. Немногие из них добрались до берега. Командор от жалости к ним приказал остановить пальбу. На турок нагнали такого страху, что они не только бросали на произвол судьбы не загоревшиеся еще корабли свои, но даже бежали из крепости и города Чесмы, откуда жители ушли еще прежде.
Приказав прочим кораблям отойти немного для безопасности от пожарища, "Ростислав" остался наблюдать за развязкой. На корабле этом перекрепили паруса потуже, чтобы искра не могла завалиться, и обливали их и весь такелаж из пожарных труб, а палубы и борты ведрами.
Гребные суда посланы были, чтобы постараться выбуксировать один из двух не загоревшихся еще турецких кораблей. Ближайшие корабли уже взрывало один за другим на воздух; несмотря на это, посланные два офицера исполнили поручение, но один из этих кораблей загорелся уже на буксире, от близкого взрыва, и был брошен; другой, "Родос", благополучно выведен к флоту. На свету взяты были также брошенные турками галеры и баркасы. Затем в бухте не осталось не только ни одного корабля, но далее шлюпки, которая бы не сгорела или не была выведена к эскадре.
Командор вышел из бухты, отсалютовал флагману и отправился к нему с отчетом; наш урон был ничтожный; на "Европе" убито 8, на "Нетронь-Меня" 3, "Ростислав" опять потерпел только в такелаже. Турки потеряли более 10 тысяч человек, взрывы продолжались до 9 часов утра. На всем флоте нашем служили благодарственный молебен, для чего командиры собраны были у главнокомандующего. После обеда граф Алексей Григорьевич поехал осматривать побоище и, нашедши нескольких раненых и тонувших турок, приказал подать им помощь. Медные пушки с батарей и частью с затонувших кораблей были взяты. Князь Юрий Долгорукий, поехавший с графом Орловым, говорит в записках своих:
"Вода в бухте помутилась от крови и золы с углем: трупы турок запрудили проезд на шлюпках".
Чесменская победа одна из самых полных и знаменитых, какие были одержаны когда-либо на море. Кроме 17 кораблей и шести фрегатов, погибло в деле этом большое число всякого рода турецких судов: шебек, бригантин, полугалер, галер, фелюг, всего близко сотни. Мы променяли "Евстафий" на "Родос" и помянули вечною памятью храбрых офицеров и команду первого, погибших со славою. В наши времена выстроен был корабль "Память "Евстафия".