Из неопубликованного
Шрифт:
– Не может такого быть, чтоб забор без конца и без края! – шавка трусила вдоль досок. – Без дырочки не бывает!
И, действительно, увидела лаз. Крохотный. То ли крот прорыл, то ли уж скользил.
Но чем сильней голод, тем в меньшую дырку пролезешь. Шавка выдавила себя на ту сторону. Огляделась и забыла про все посреди неземной красоты.
«Сукой буду, Париж!» Как и многие, она не бывала в Париже, но больше сравнить было не с чем.
Каждый кустик подстрижен как в парикмахерской. Пахло чем-то ни разу не нюханным. Ни окурка тебе,
Шавка притаилась в кустах. Люди явно не местные! Бесподобно одеты, пахучие, мытые! И совсем непонятная речь! Абсолютно без мата. Что говорят – не поймешь!
Да никак иностранцы?! Не иначе в посольство прорвалась. А вдруг за границу протиснулась… Охренеть можно!
С господами гуляли собаки. Тоже, не какие-нибудь! Выходит, если за псиной следить, кормить, стричь, расчесывать, породу толком не определишь! Меня разок накормить до отвала, расчесать, блох выкусать, тоже какой-нибудь булькерман-пинчер получится!
И у хозяев и у собак шаг был легкий, в глазах вместо злобы одно баловство.
Шавка зажмурилась, заскулила: «Живут, собаки! То, что забором отгородились, умно. Такое увидишь, вернешься на родину, на первой березе повесишься!» Шавка вздохнула, и в ноздри вошел дивный запах. Запах вел влево. Шавка за ним сквозь кусты по-пластунски. На поляне стоял сказочный стол. Графины, бутылки, в сверкающих мисках навалом еды. Причем, что подозрительно: еда была и никого рядом не было! Ясно дело: отрава! Но как приготовлено!
Капли слюны застучали об гравий. «Живем один раз! Наемся от пуза, умру, зато будет что вспомнить! Ну, с Богом!» Сердце ушло к себе в пятки, что, как известно, повышает прыгучесть.
Разбег! Толчок! Хрясь!
Шавка приземлилась в салате с креветками, оттуда в лосося. В момент было выжрано все, что накрыли на двенадцать персон. Жаль, не успела понять, что ж она ела! Остался паштет из куриной печенки, который лез уже из ушей. Но уйти, не доев, тем более когда тебя не приглашали?! У нас так не принято! Шавка нырнула в печенку, но тут поднялась тошнота,
– Вырвать такое?! Не дождутся! – шавка стиснула зубы, как на допросе, и отключилась. Пища сдавила мозг.
Очнулась на круглой лужайке. По краям три скульптуры из мрамора – выбирай любую! Шавка пристроилась к серьезному мужику, который сидел, подперев рукой подбородок. «Что значит, культура!» – шавочка прослезилась, – помочиться – у них специальная статуя! Все продумано! Все!» Закончив дела, шавка ощутила, что счастлива! Счастье – это когда желудок полный, а мочевой пузырь пустой!
Мимо прошла дама в меховом полушубке, в бриллиантах, в сверкающих туфельках на крошечных ножках. Рядом на поводке вертелась белая пуделиха, похожая на хозяйку.
Пуделиха была острижена ровно по пояс. Спереди полушубочек, попа голая, на хвосте пушистый помпон. А на морде челка убрана с глаз долой и заколота брошью с дорогими каменьями. Черные, как паскуды, глаза горели блудливым огнем. На лапах, рехнуться! На лапах коготки перламутровым крашены лаком!
Шавка задохнулась от зависти:
– Проститутка! А кто еще такую роскошь позволит?! Одних камушков в брошке на кастрюлю сосисок, не меньше! Небось трахает не какой-нибудь хмырь, а все разные! И расписана лет на пять вперед! Потому что порода! А тебе на всю жизнь приговором безногий Полкан…
Кто-то бросил в урну окурок, но промахнулся. Шавка втянула пахучий дымок. «Да, это не «Беломор»! Шавка пригасила охнарик и сунула за ухо. Вдруг рявкнули странное слово «Апорт!» (не «аборт», а почему-то «апорт»). Промчались собаки и тут же вернулись, держа в зубах по обструганной палочке. Шавка благодушно мотнула башкой: «Не забыть бы, как они говорят „апорт“, в смысле вроде нашего „дай“. Придумают же! Мне, пожалуйста, „апорт шашлычка“! Умора!» Вдруг взвыл женский голос: «Кто поднял ногу на статую Мыслителя?!» С другой стороны заорал злой мужик: «Кто стол изгадил? Убью!» Шавочка сжалась: «Кранты! Банкет кончился – принесли счет! Выходит, счастье – это заминка между несчастьями.» Она заметалась, припоминая, где в заборе дыра.
Слева крикнули: «Фас!» «Первый раз в жизни наелась, но, чую, переварить не дадут!» Сзади рычали, хрипели, будто нагонял изголодавшийся паровоз. Шавка не думала, что может так быстро бежать. Оказывается, скорость зависит от того, кто бежит следом! Чьи-то зубы сдернули шерсть со спины, чудом не отхватили пол-уха.
Шавка нырнула в кусты, лбом в забор и, о счастье, попала в дырку, в десятку!
К вечеру полуживая шавочка добралась до своей подворотни. Родной запах кислой капусты, бензина и курева окончательно привел ее в чувство.
«Там за забором все есть, но чужое, здесь ни хрена, зато все вокруг твое!» – шавка смахнула слезу.
Дворовые собаки валялись в пыли. Увидев шавку, дворняги привстали.
– Что с тобой? – испугалась Хромая. – Глаз заплыл! Весь зад ободрали!
– Заплати, чтоб тебе его так ободрали! – огрызнулась шавка. – В Европе сейчас самый писк – зад стриженый наголо! Сексопыльно! Я тут была в одном месте. Проездом. Доложу вам, вот собаки живут! Из хрусталя жрут паштеты в сметане! Кости сплевывают! Лапы наманикюрены до колен! Все с голой попой! Иначе на улицу не выходи – засмеют! А ты говоришь – зад ободрали! Тайга подзаборная! О чем с вами говорить! – шавка достала из уха окурок. – Полкан, огоньку!
Полкан чиркнул спичкой, табачок разгорался, обдало иностранным дымком.
– Надо же, чего только курют! – вздохнула Хромая.
– Слышь, дай потянуть! – вякнул Полкан.
Шавка подпрыгнула:
– Что за слова! «Дай потянуть!» Охренел, что ли? В Европе вместо «дай» говорят «слышь ты, апорт», понятно?! Апорт!
– Ну ты, дай… – начал Полкан, но поправился. – Пожалуйста, апортье мне потянуть!
– Другой разговор! – шавка кинула остаток окурка.
Полкан затянулся, глаза блаженно полезли на лоб.