Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
И, вырванные силой слова красноречивого монаха, блуждающим взорам юного Ивана являются призраки. В это время к нему вводят молодую прекрасную супругу; он подбегает к ней, прячет голову на ее груди и кается не ради покаяния, но обещает стать другим.
К отважному монаху, к целомудренной супруге присоединяется боярин, известный своим мужеством и преданностью. Все последующие 14 лет Россия благословляет три имени - Сильвестр, Анастасия и Адашев. В течение этих 14 лет все успокаивается, все устраивается; армия приведена в порядок, созданы стрелецкие части; семь тысяч немцев образуют постоянную милицию; все воинские контингенты - платные. Все землевладельцы, располагающие тремя сотнями фунтов посевного зерна, должны содержать по одному конному воину или компенсировать его содержание деньгами.
Великий князь становится во главе армии, берет Казань, завоевывает Астраханское царство и возводит крепости, которым держать в узде татар, тогда как 80 тысяч турецких войск, посланных Селимом II, уничтожаются в пустынных краях от Урала до Волги. Наконец, бандит Ермак завоевывает Сибирь, присоединяет ее к русской империи и выходит в великие люди.
Это о войне, теперь о мире.
Открыта типография. У Карла V запрошено 120 разных мастеровых; основан Архангельск; север империи получает первое окно, открытое в Европу; с основанием Санкт-Петербурга царь Петр откроет второе. И это еще не все: в ногу с военным делом и ремеслами шагает социальное развитие; начинается отмена верховенства знати; обуздана алчность духовенства в отношении земельных приобретений, священники наказаны за свои повадки, исчезают проявления языческого культа; законы пересмотрены, входят в новый свод, и два эти ангела добра, Адашев и Сильвестр заставляют бесплатно вершить правосудие силами старцев и знати городов и деревень. Вся слава 50-летнего правления Ивана заключена в этом [кратком] золотом веке России.
К несчастью, добрый гений Ивана IV возносится на небеса - царица умирает. Иван впадает в мрачную меланхолию. Те, кому всегда претят мир, добро и справедливость, приникают к уху царя. Они внушают ему шепотком гнусное подозрение, что смерть его горячо любимой Анастасии не была естественной. Царь видел столько насильственной смерти, что легко верит этой лжи.
И это еще не все. Бояре, в чем его уверяют, вот-вот восстанут. Откуда знать ему положение России? Все 14 лет он видит лишь глаза своих министров. Откуда у великого князя такое отречение от своего «я» или, скорее, подобное ослепление? Он сам об этом заговаривает, сам это признает. Сильвестр и Адашев сумели подчинить его своему влиянию только с помощью магии и колдовства.
Наконец, никогда не появилась бы мысль о помешательстве, если бы не следующая деталь: в письме он ставит им в вину все благодеяния, славу которых Россия приписывает ему! Тюрьма вознаградила двух министров: Сильвестр был заточен в монастырь на Белом море, Адашев получил приказ не покидать Fillen - Фили. Через два месяца после этих приказов Адашев расстался с жизнью.
Едва царица умерла, как Иван ударился в такие же оргии и убийства, какими было окружено его детство. Своей рукой он убивает кинжалом боярина Оболенского, который оскорбил Басманова - одного из его любимцев; велит убить у подножья алтаря Репнина, который осмелился сделать ему замечания; он сослал вместе с семьей Воротынского - победителя Казани; он приказал подвергнуть страшной скифской пытке le vo'evode - воеводу Шереметева и, в промежутках для вопросов, сам допрашивает его:
– Что ты сделал со своими сокровищами?
– Я их отправил Иисусу Христу через руки бедных, - отвечает Шереметев.
Начиная с этого времени, правление Ивана - не более чем буйное помешательство, крайнее бешенство, в одном из припадков которого, а можно насчитать шесть таких обострений, он говорит русским:
– Я ваш бог, как Всевышний - бог для меня.
И в самом деле, если божественная власть доказывается истреблением, то нет большего бога, чем Иван Грозный.
Каждый из бояр рюриковой крови, кто попадает в его руки, - обезглавлен, отравлен, посажен на кол. Их жены и дети спасаются в лесах. Устраиваются облавы; за ними гонятся на конях, хватают, их забивают насмерть кнутом. Леса не оглашаются больше ни медвежьим рыком, ни волчьим воем. Их наполняют жалобные вздохи матерей и детский плач.
Иван бредит, что Новгород, подчиненный его дедом, возмутился против него. Он входит в город, не встречая сопротивления. Пронзает своим копьем всякого, кто встречается на пути. Всякого, кто не бежал, велит загонять в обширное, огороженное частоколом место, сделать длинные проруби во льду Волхова, сотнями выводит отловленных жителей на реку и травит их голодными медведями, собаками и волками; а так как ни на один, ни на другой берег их не пускают солдаты, то их или терзают кровожадные звери, или с жадностью поглощают бездны реки.
Потом, после месяца казней, когда погибли 20 тысяч безвинных, Иван уходит, всерьез говоря тем, кто остался в живых:
– Молитесь за меня!
Дальше он идет на Тверь, на Псков и там творит те же преступления, или, вернее, предается тому же безумию.
Москва узнает, что он собирается вернуться в ее стены, и Москва трепещет. В день его приезда, население города с ужасом наблюдает, как на улицах устраивают костры с котлами над ними и ставят виселицы на площадях.
Пять сотен человек из знати, принадлежащих к самым славным фамилиям, уже перемолотых пытками, повешены на виселицах и брошены в кипящие котлы. Многие избегают этой участи, потому что искромсаны в дороге ножами московитских низкопоклонников.
Гонения Мариуса и Силлы (Силия) касались только мужчин, гонения Ивана Васильевича распространяются на женщин и детей. Иван велит вешать жен в дверях, и, чтобы проходить, мужья должны отстранять трупы, и так до того дня, когда трупы сами обрываются с импровизированных виселиц, но будут мешать на пороге, как до этого мешали в проеме двери.
Что касается детей, то слугам приказывают прибивать их гвоздями к стулу и столу. Отцы и матери, когда садятся за стол, обречены видеть рядом с собой этих безмолвных и неподвижных сотрапезников. Согласитесь-ка: ни Фаларис, ни Калигула, ни Нерон не выдумали ничего подобного.
Когда на улицах слишком много трупов, то привлеченные миазмами, которыми насыщен воздух, голодные собаки и волки берут на себя труд чистить город.
Но так же, как адюльтера [супружеской измены] мало было римским императорам, и требовалось еще кровосмешение, так Ивану IV нужны изысканные способы убийства - братоубийство, отце- и матереубийство. Он принуждает Rosorovsky - Прозоровского убить своего брата, а Basmanoff - Басманова убить своего отца; женится семь раз, насилует свою невестку и, подозревая в чем-то своего сына Ивана, убивает его ударом рогатины.
Тем временем вновь объявляются и походом идут на Москву татары; Швеция отбирает у него Эстонию, Этьенн [Стефан] Баторий - Ливонию. Ивана охватывает страх, он спасается из Москвы и запирается в Александровской [Александровской Слободе], где становится монахом с тремя сотнями тех, кто лучше других помогал ему в экзекуциях.
Но народы устроены так: они не могут обходиться без тиранов.
Кто же отныне сумеет их защитить, если с ними нет больше хороброго великого князя? Почему он от них бежит? Почему он их боится? Разве нет у него незыблемого права на их жизнь и смерть? Пусть же возвращается он и карает их по своей прихоти.