Из Петербурга в Москву
Шрифт:
А было время!.. Как они с Лидкой, тогдашней подружкой, соседкой по парте, будучи десятиклассницами, первый раз поехали без родителей на зимние каникулы в Петербург. Как они хохотали тогда до упаду на полках в плацкартном вагоне оттого, что ночью вдруг ни с того ни с сего на станции Бологое обе проснулись, сдуру вышли на ночной зимний перрон проветриться и, промерзнув в пурге на зимнем ветру, зверски проголодались! И, не обращая внимания на недовольные вздохи толстой тетеньки на соседней полке, шурша газетами, разворачивали бутерброды и лупили скорлупу с вареных яиц. И заливались беззвучным хохотом, давясь и толкая
— Ой, у меня что-то в ухе стрельнуло! — запищала под конец тогда Лидка.
— Так зачем же мы с тобой, как две идиотки, без шапок стояли на станции на платформе? — Точно. Так она Лидке тогда и сказала. «Как две идиотки!» А Лидка ей ответила соответственно. Лидка тогда сказала, вспомнила Елена дословно:
— Я хотела посмотреть, не едет ли в соседнем вагоне граф Вронский!
Граф Вронский! Подумать только! Господи, конечно, две идиотки! Откуда они теперь, Вронские! В лучшем случае выйдут покурить какие-нибудь запоздалые пьянчуги из вагона-ресторана. А то и вовсе бог знает кто.
Елена с сожалением посмотрела на букет. Головки у роз уже чуть примялись. Она вздохнула. «А Лидкина родственница точно была Пиковая дама, — вспомнила она почему-то. — Такая же старая, едкая и скрипучая».
Елена аккуратно соскребла со стенок баночки йогурт, доела хлебец и вдруг мысленно ахнула. Да ведь это же Лидка! Проводница, которая проверяла билеты и у которой она попросила вазу для цветов, не кто иная, как Лидка! Конечно! Вот кого напомнили ей этот характерный поворот головы и светлые кудряшки под пилоткой! Это точно она! А что же, разве Лидка ее не узнала? Почему же не поздоровалась, ни о чем не спросила? Постеснялась, наверное…
Елена решительно встала, взялась за ручку двери. «Нет, я пойду сама, я спрошу у нее, неужели я так изменилась, что она не хочет меня знать?» Она потянула дверь и вышла в коридор. Ночной сквозняк веселился в проходе, холодил воздух, вздувал занавески. Было пусто, стучали колеса. Верхний свет был притушен, в вагоне царил полумрак.
«Что же, я так и зайду? Спрошу: отчего ты меня не узнала? А может, Лидка уже легла спать? Нет, это глупо! — решила Елена. — Я лучше сначала просто пройду мимо, посмотрю, что она делает!»
Елена схватилась за поручень и направилась в начало вагона. Дверь купе проводников была приоткрыта, две проводницы, Лида и та, другая, ее напарница, сидели за столом и мирно ужинали. «Колбаса с хлебом и чай, — заметила Лена. — Нехорошо отвлекать. Пусть поедят». Она сделала вид, что отправилась помыть руки.
— Ну, Ванька твой что, учится? — расспрашивала за столом Лиду вторая проводница. — Нравится ему?
— Нравится-то нравится… — отвечала та с такой сердечной, такой мягкой улыбкой, что сразу было ясно — речь могла идти только о Лидкином сыне. — Да глупый еще. Вот приехала утром — смотрю, хромает. Что такое? А он опять портянками ноги в кровь стер. Пятнадцать лет парню, а все никак не научится правильно портянки наматывать! Дома-то все в кроссовках!
— А трудно в Нахимовское училище поступить? — допытывалась соседка. — Может, и моего туда?
— Да что ты, — снисходительно и со скрытой гордостью ответила Лида. — Это его моя тетка устроила, Пиковая дама. Ей уж скоро сто лет будет, она родилась еще при царе, связи у нее старые были, вот она и помогла. А просто так туда поступить невозможно! Я в Питере сначала иду к Ваньке, а потом сразу к ней — полы помыть, за продуктами сходить. Особенно зимой, чтобы она не упала. А то упадет еще, ногу сломает…
— Ой, смотри! — громко зашептала ей соседка и головой замотала на дверь. — Это же Зверева прошла!
— Слушай, я совсем позабыла, — поднесла Лида руку ко лбу, — отнеси ей этот вазон для цветов! Она просила.
Напарница цепко схватила пластмассовый сосуд, стилизованный под греческую вазу, и умчалась в коридор. Через минуту она вернулась с вытаращенными глазами.
— Какой костюм у нее, Лида! Какая сумочка, и сама… какая она красавица! Лицо массировала, когда я пришла! Вежливая, спасибо мне сказала!
— Да, дай Бог тетке здоровья, — продолжала Лида о своем и отрезала себе еще кусок колбасы, положила на хлеб. — Ванечка-то сам захотел в Нахимовское. У нас в Москве ему ничего не поймать. Ему и заниматься-то по большому счету негде было. В нашей хрущевской двушке нас и так полон дом. Муж постоянно дома, да мама, да дочка сорвиголова подрастает. Но ничего, бывает и хуже!
— А ты говорила, — оторвала наконец взгляд от двери и стала прихлебывать чай из стакана соседка, — у вас раньше квартира была хорошая на Котельнической набережной.
— Да, была. При папе, — подтвердила Лида. — Папа занимал хорошую должность. А когда заболел, мы квартиру продали, искали деньги на операцию. Но папа все равно умер, а потом муж на машине разбился. Еще две операции на позвоночнике. И мы еще раз тогда поменялись. Теперь уже на хрущевку. Но я не жалею. У него теперь хотя бы руки работают, и он по дому в коляске ездит. Мастерит помаленьку. То полочку сделает, то табуретку починит. А заказов у него никаких нет, теперь в «Икее» можно купить все, что хочешь. Он все мечтает компьютер освоить, да ведь его еще сначала надо купить. До травмы-то он профессиональным спортсменом был. Специальность у него — тренер по баскетболу. Но ничего! Главное, что он не пьет! А живем помаленьку, — улыбнулась Лида и придвинула соседке еще один бутерброд. — Ты не стесняйся, ешь! Ешь! Ночью знаешь как хочется есть! Я без этого уснуть не могу! Особенно, если до Бологого не поем, все! Считай, ночь насмарку!
— Ох уж это Бологое! — вздохнула напарница. — Если бы не оно, так до самой Твери бы без остановок! Можно хоть выспаться!
— Ну что ты! — улыбнулась ей Лидка, и туго закрученные ее кудряшки, казалось, сами собой встрепенулись и зазвенели. — Я когда выхожу в Бологом, всегда смотрю, не идет ли по платформе некто мужского рода в высокой фуражке, в старинном плаще с пелериной, не заглядывает ли в окна.
— Это что, призрак? — испуганно приоткрыла рот ее собеседница.
— Сама ты призрак! — засмеялась Лидка. — Граф Вронский!