«Из пламя и света»
Шрифт:
— O-o, ce sont des шеркес! [22] — и, подбежав к Екатерине Алексеевне, решительно сказал: — Дайте мне ружье, мадам, и они будут узнавать, кто такой есть Жан Капэ!
Мишель с восхищением смотрел на своего гувернера, но мсье Леви, стараясь восстановить спокойствие, внушительно сказал:
— Не думаю, мсье Капэ, чтобы у этих чеченцев или кабардинцев хватило дерзости подойти так близко. Но я настаиваю на том, чтобы все немедленно ушли отсюда в дом.
Бабушка заторопилась и крепко взяла за руку Мишеля, с сожалением покинувшего свой
22
О, это черкесы! (франц.).
Воображение десятилетнего мальчика было потрясено этими событиями, далеко не редкими в истории Горячеводска. Теперь он неотступно думал о судьбе трех пленных, которых горцы увели к себе в аул.
Далекие горные уступы, на которые он любил смотреть, приобрели для него новый интерес.
Он представлял самого себя на месте такого пленника и придумывал, что бы он сделал, попав в руки черкесов.
— Как вы думаете, тетенька, — спросил он Марию Акимовну Шан-Гирей, которую очень полюбил, — можно ли убежать из черкесского плена?
— Я думаю, что это очень трудно, — отвечала она. — Хотя говорят, что такие случаи бывали.
— Бывали? — с загоревшимися глазами переспросил он. — Я бы убежал! Я подождал бы, пока все уснут, отвязал бы какого-нибудь самого быстрого коня и умчался.
Он посмотрел на Марию Акимовну и, подумав, добавил:
— Или, может быть, лучше было бы переплыть ночью реку? Тогда всадники не нашли бы моих следов… А как бы вы сделали?
— Не знаю, дружок, — засмеялась Мария Акимовна. — У меня нет такого воображения, как у тебя. Но я думаю, что я вышла бы замуж за черкеса и осталась бы жить в ауле, — пошутила она. — Там так красиво!
— Неужели вы могли бы так сделать? — Он посмотрел на свою тетку, так широко раскрыв свои и без того огромные глаза, что Мария Акимовна прикрыла их рукой и, поцеловав его, ушла к своим детям.
ГЛАВА 14
— Бабинька, вы опять забыли свое обещание, — сказал Миша, встав из-за стола, за которым еще сидели все взрослые, кончая утренний чай. Он подошел к перилам балкона и смотрел вдаль.
— Какое же это, дружок, что-то я не помню.
— Ну вот видите, бабинька, я же знал, что вы опять забыли. Вы сказали, что мы как-нибудь поедем поближе к Бештау. Мне так хочется посмотреть, что там такое! И потом неужели вам не интересно увидеть аул, который около него?!
— Аул? — Бабушка, смертельно боявшаяся черкесов, со страхом посмотрела на Мишу и с сомнением на Екатерину Алексеевну, которая, посмеиваясь, прислушивалась к их разговору.
— Какой же там, Мишенька, аул? И разве можно туда ехать? Ведь там черкесы!
— Там, бабушка, Аджи-аул, и в нем живут мирные черкесы, — уверенно ответил внук, — и это совсем близко. Бабушка, пожалуйста, поедем!
Когда Мишенька глядит на нее такими умоляющими глазами, бабушке очень трудно ему отказать. Она опять перевела взгляд на сестру.
— Когда ты ждешь Павла Ивановича, Катя?
— Со дня на день.
— Ну вот, Мишенька, — твердо решила бабушка, — когда приедет Павел Иванович, мы все поедем глядеть и на Бештау и на твой аул. Павел Иванович — человек военный, он целым казачьим полком командует — с ним и я не буду бояться.
— А почему же баба Катя ничего не боится?
— Нет, Мишенька, пожаров я до смерти боюсь. А набеги-то эти — какой в них страх?.. Я, как услышу ночью, что набег, только на другой бок повернусь и сплю.
Обе сестры засмеялись, и бабушка, поглядывая на сестру Катю, сказала:
— Ну, Катя, объясни-ка внуку, почему тебя «авангардной помещицей» прозвали, почему ты такая у нас бесстрашная. Такой ведь и сызмальства была, бесстрашной, наверно, такой и родилась.
— Ах, Мишенька! — тетя Катя покачала головой. — Не дожил до этих дней мой Аким Васильевич — дедом ведь он твоим был. При таком муже разве могла жена трусихой быть? О нем сам Суворов писал в донесении, что храбрости он отменной. Он в штурме крепости Измаил участвовал, за то его Потемкин в подполковники произвел, а умер он уже в генеральском чине. Он герой был, настоящий герой, не хуже твоих дедов Столыпиных. Он и в сражении под Рымником отличился, да еще как!..
— А как, бабушка Катя, он отличился?
— Вечерком, дружок, на сон грядущий, приходи ко мне — я тебе много кое-что расскажу. Аннушка моя в него пошла, это дочка боевая. Недаром я ее за Петрова выдала. Теперь вот муж Моздокским полком командует, а она, моя матушка, на неоседланных лошадях не хуже казака скачет. Дети ее другие вышли. Эти вроде Машеньки моей, твоей приятельницы, в военные не годятся, — смеясь, закончила Екатерина Алексеевна. — Так приходи вечерком.
С жадным вниманием выслушивал Миша рассказы бабушки Кати о подвигах деда и с нетерпением ждал приезда Павла Ивановича Петрова, женой которого была бабушкина дочь Анна Акимовна.
Наконец Петров приехал со всей семьей, и дом Екатерины Алексеевны Хастатовой наполнился приезжими и родственниками всех возрастов. В сопровождении такого многочисленного общества бабушка решилась, наконец, проехаться в сторону Бештау, мимо аула Аджи. Однако приближаться к аулу она отказалась и в этот раз.
Но тут Павел Иванович, к великому восторгу огорчившегося было Миши, сообщил, что к аулу Аджи поедут все, и обязательно поедут, и очень скоро, потому что 15 июля знаменитый мусульманский праздник байрам, и в этот день все горячеводское общество отправляется к черкесам в Аджи-аул.
ГЛАВА 15
Миша считал дни, остающиеся до байрама, и заранее упросил бабушку позволить ему ехать не в коляске, а опять на его собственной верховой лошадке, подаренной ему Екатериной Алексеевной. И когда, наконец, этот день наступил, проснувшись утром, он подумал вдруг, что на этом празднике может быть та самая девочка с глазами синими, как небо.
По дороге к Аджи-аулу дядя Павел Иванович Петров, который на этот раз тоже ехал верхом, пояснил Мишеньке, отвечая на его настойчивые расспросы, что слово «байрам» турецкое, и что это значит «праздник», и справляют его мусульмане в первые три дня своего месяца Шовваля.