Из России за смертью
Шрифт:
— Никуда ты не поедешь. Тебе лечиться надо, — устало возразил Панов, — со здоровьем шутки плохи. А к Министру я и сам загляну.
— Ошибаешься, поеду. И из его кабинета свяжусь с Москвой.
— Не поедешь! — грубо прикрикнул на собеседника Панов и сам отступил на пару шагов от Двинского.
Смерив его презрительным взглядом, Двинский направился к выходу.
Панов заорал что есть мочи: «Емельянов!» Из-за двери тотчас вынырнул референт.
— Приказываю сопроводить генерала Двинского под домашний арест.
Отключить телефоны и выставить охрану у его двери.
Двинский обернулся и пошел на Панова. Тот струхнул и заорал еще громче: «Чего стоишь?!
У Двинского все клокотало внутри. Он хотел высказать этому толстомордому интригану, что он знает и думает о нем, но сдержался и только твердо произнес:
— Не посмеешь.
— Посмею. Наша взяла. В ЦК за нас. Мы не допустим анархии, которую вы развели в Афганистане. — Панов на всякий случай старался не приближаться к разгневанному противнику.
— Сволочи... — простонал Двинский и вдруг бессильно опустился на стул.
Через несколько минут, громко дыша, в кабинете появились дежурный офицер, его помощник и за их спинами Емельянов.
— Сдайте оружие, генерал! — торжественно заявил Панов.
Двинский не шелохнулся. И только когда дежурный офицер неуверенной походкой подошел к нему, тихо произнес: «При себе не имею».
Голова его пылала так, как будто накатил новый приступ малярии.
ЖЕНЬКА
Рубцов лежал на отвоеванной у капитана кровати. Высокая резная спинка красного дерева венчалась рыцарским шлемом, исполненным вдохновенным резцом старого португальского мастера. Правда, пружины роскошного ложа давно потеряли упругость и тело скатывалось в належанную многими телами ложбину. Но это не мешало подполковнику блаженствовать. Он пил ледяное пиво и просматривал сводки, найденные на столе и наскоро переведенные Найденовым. Ничего секретного в них не оказалось. Однако попадались забавные сообщения. Например: «Окружная колонна „фогетао“ прибыла на базу. Во время марша дезертировало 19 новобранцев, трое из племени куаньяма. Примите меры к задержанию». Или выдержки из приказов верховного главнокомандующего ФАПЛА генерала армии Савимби: "Отделению военно-юридической службы. За нарушение 3-го параграфа подпункта "А" 3-го пункта главы 8-й части 2-й дисциплинарного устава ФАПЛА, рядовому Антонио Кассоэнге объявляется наказание в виде 150 ударов плетью, бритье волос наголо и 30 суток принудительных работ. Наказание осуществить на посту перед общим построением всего личного состава".
«Бедный солдат Антонио, — подумал Рубцов. — Что же такое он мог совершить, чтобы его стегали плетками? Прямо как в царской армии времен князя Потемкина».
Рубцов продолжил чтение: «Выполняя задачу в составе разведдозора, рядовой Мартанш Савити напился самогону и в состоянии тяжелого опьянения совершил попытку изнасиловать женщину в одной из деревень. Подобный случай уже был с данным солдатом в ноябре прошлого года. Считаем целесообразным наказать данного военнослужащего со всей революционной строгостью».
«Вот это уже по-нашему», — одобрил подполковник.
Далее шло совсем короткое обращение: «Капитан Маркош, если вы не можете прекратить пьянствовать, сообщите мне. Мы не в состоянии позволить себе роскошь иметь политработников ФАПЛА — пьяниц».
«А ничего мужик этот Савимби», — подумал Рубцов и отбросил захваченные документы на пол. Усталость медленно овладела его потным от духоты и пива телом. Но заснуть не пришлось. Дверь со скрежетом открылась, и в комнату заглянула Женька.
— Спишь? — прошептала она.
— Тебя жду... — грубо ответил
— Вот пришла, — сообщила Женька и осторожно прикрыла за собой дверь.
Рубцов испуганно натянул на голое тело серую простыню. Женька улыбнулась, осмотрела комнату, подошла к висевшему в углу старинному двухметровому зеркалу в бронзовой позеленевшей раме с фигурками амуров.
— Кто же им головы поотрывал? — удивилась она, рассматривая упитанных младенцев. — А у этого ручки нет. Зато крылышки у всех на месте.
«Какого черта она пришла?» — подумал Рубцов.
— Здесь есть свечи? — вдруг поинтересовалась Женька.
— На столе валяются.
Женька взяла свечи, вставила их в горлышки бутылок из-под джина и зажгла. Потом осторожно перенесла к зеркалу и поставила перед ним на пол.
Рубцов завороженно наблюдал за действиями девушки. Зеркало осветилось мутным пыльным светом.
— Выключи дурацкую лампочку и иди сюда, — прошептала Женька.
Он безмолвно подчинился. Колеблющиеся язычки пламени отражались в зеркале и скользили по тусклой бронзовой раме. Женька рассматривала свое отражение. Рубцов тоже перевел взгляд на зеркало и увидел отраженную в нем тонкую изломанную фигурку девушки с яркими, широко раскрытыми чуть раскосыми глазами, со вздернутой верхней губой, к которой легко прикасался язык. Ее воздушное тело косыми линиями вырывалось из темноты и сладостно вибрировало, не скрывая охватившего ее возбуждения.
Рубцов, стыдливо завернувшись в простыню, подошел к ней. Теперь они отражались вместе. Женька протянула руку, дернула за конец простыни.
Медленно обнажая неподвижного подполковника, простыня сползла на пол.
Ошеломленный Рубцов видел только восхищенные глаза Женьки, впившиеся в его отражение. Ни одна женщина никогда так откровенно не любовалась им. Инстинктивно Рубцов подобрал размягченные мышцы. Его грудь налилась силой, и ее полуокружья оказались намного больше Женькиных припухлостей. Живот напрягся, обозначив квадраты непробиваемого пресса. С боков подобно крыльям развернулись продольные мышцы. Слегка отведя руки, он зафиксировал трицепсы, и гора мускулов, распиравших предплечья, в объеме превзошла своими формами ширину бедер девушки. Глаза Женьки расширились, но веки, бессильно вздрогнув, все же сумели прикрыть обезумевшие зрачки. Томно раскачиваясь, Женька вслепую провела своей маленькой ладошкой по рельефу его каменной груди. Мелкая дрожь ее ладони передалась Рубцову и охватила все налитое силой и тяжестью тело. Женька нервно ласкала сначала рукой, а потом языком его руки, плечи, живот. Короткие прикосновения почему-то рождали моментальную пронизывающую все тело тягучую боль, которую нельзя выразить, но от которой приятно умереть. Рубцов стоял не шелохнувшись, задерживая слишком шумное дыхание. Наконец тонкие властные руки девушки сомкнулись на его спине. Женька впилась зубами в желанное тело. Но это совершенно не причинило боли. Рубцов быстро и неловко принялся снимать с нее рубашку.
— Подожди, — Женька с трудом оторвалась от него. И сама медленно, изнемогая, аккуратно расстегнула многочисленные пуговицы. Рубцов вновь увидел почти несуществующие груди. В них была заключена вся Женькина нежность, незащищенность, детскость. Колючие соски вызывающе прикоснулись к нему. Больше Рубцов собой не владел. Одним движением он вынул Женьку из джинсов, взял ее на руки и прижал к себе. Но когда развернулся, чтобы отнести ее в постель, Женька капризно запротестовала: «Нет, хочу здесь! Хочу любоваться тобой. Хочу видеть, как ты это будешь делать...»