Из тупика. Том 2
Шрифт:
Оцепление возглавляли английский капитан и сербский поручик, которых чекист однажды встречал в Кандалакше. Интервенты уже схватились за винтовки бойцов. Но спиридоновцы не выпускали оружия из своих ладоней. Каждую секунду могла вспыхнуть жестокая потасовка. И она плохо бы кончилась для чекистов, ибо слишком неравны были силы… Нужно быстрое решение!
Вот оно, это решение.
– Сдайте, – сказал Спиридонов бойцам, и тогда они послушно разжали ладони, отпуская оружие (все обошлось без выстрелов).
Английский капитан как-то обедал
– Пиф-паф не надо! Жить надо!
Спиридонов с руганью расстегнул пояс, на котором болтался маузер, отдал его и спросил, обращаясь к англичанину:
– А что, Комлев в Мурманске?
– Комлев цел. Но с ним осталось мало людей.
– А кто вам приказал арестовать меня?
– Пуль!
Спиридонов, продолжая ругаться, сказал:
– Завтра я с вашим Пулем поговорю особо – пулями!
Его отвели на паровоз: изолировав от бойцов, приставили конвой и велели машинисту ехать на Кемь. Машинист выжидал.
– Да крути ты! – велел ему Спиридонов. – Я ничего не боюсь, им этот арест еще боком вылезет, вот увидишь… завтра же!
В Кеми его встретил полковник Торнхилл.
– Добрый день, товарищ Спиридонов, – сказал он ему, как старому знакомому, даже дружески. – Чтобы вы на меня не обижались, ставлю в известность сразу: вы задержаны по личному распоряжению нашего адмирала Кэмпена.
– Послушайте, полковник, какое дело британскому адмиралу до русского большевика Спиридонова?
Торнхилл одернул френч, взмахнул черным стеком.
– Я тоже такого мнения, как и вы, – ответил спокойно. – И лично к вам я ничего не имею. Вы мне даже нравитесь, товарищ Спиридонов. Но таков приказ, а я волею всевышнего только полковник и обязан исполнять приказы. Я вас не обыскиваю.
И это было очень хорошо, потому что Спиридонов, уничтоживший в топке паровоза все подозрительное, пожалел спалить записку от Сыромятева – очень важный для него документ.
– А чего ждете? – спросил Спиридонов у Торнхилла.
– Жду дальнейших распоряжений из Мурманска, что делать с вами. Пока я разрешаю вам остаться со своими солдатами…
Его вернули обратно в вагон, где сидели бойцы и курили американский табак, а для завертки цигарок рвали французскую «Пель-Мель-газет».
Спиридонов плюхнулся на лавку рядом.
– Дай и мне курнуть, – попросил. – И не робей, ребята. Англичане, судя по всему, боятся нас. И так и эдак крутят, в глаза еще никто из них мне прямо не посмотрел. Оно и понятно: рядом Совжелдор, близко Петрозаводск… А вот с Комлевым, видать, дела неважные: он ведь совсем один!
Звонко лязгнули буксы: их сцепили с паровозом. Англичане повезли чекистов далее. На 30-м разъезде конвой покинул отряд Спиридонова, и чекисты – уже свободно – добрались до станции Шуерецкая. Там Спиридонов сразу же стал обзванивать все соседние станции.
– Сорока!
За эти дни Спиридонов безжалостно загонял и себя и других. Сжевав на бегу горбушку хлеба, хлебнув в соседней деревне молока из крынки, он открыл войну с Мурманом и интервентами. Прямо от Шуерецкой начал битву, чтобы задержать продвижение врага на юг – в сторону Петрозаводска, столицы красной Олонии. Первой полетела вверх тормашками водокачка, потом рухнул в реку мост. Прибыли пятьдесят бойцов из Сороки, и Спиридонов самолично расставил в засаде два пулемета. В прицелах стареньких «максимов» дрожали, плавно выгибаясь, узкие рельсы.
– Как пойдут, – велел, – так и крой их на всю ленту. Слово «союзник» забудь! Не союзники они, а навоз на вилочке…
Прибыв на станцию Сорока, Спиридонов заскочил в контору беляевских лесопилок. Там сидела машинистка и пудрилась.
– Ты и так красивая, – сказал чекист. – Копирка есть?
– Есть.
– Сколько можешь зараз напечатать?
– На вощанке – двадцать экземпляров.
– Суй все тридцать, – распорядился Спиридонов. – Может, десять последних и бледно получатся, да кому надо – тот глаз жалеть не будет: прочтет как миленький…
– А что печатать? – спросила барышня.
– Приказ! Стукай… Диктую: «Извещаю пролетариат всего мира, что империалисты тесным кольцом душат власть рабочих и крестьян… Просим пролетариат всех стран прислушаться к голосу честных бойцов Мурманской железной дороги и воздействовать на политику своих министров…»
…За отступающим отрядом Спиридонова бушевало пламя.
Отправили на Петрозаводск два эшелона с продовольствием. Станки с острова Попова тоже погрузили в вагоны.
– Ничего не оставляйте. Что не вывезти – пали… Вернувшись в Петрозаводск, ослепший от дыма, в зрачках еще плясали огни пожаров и взрывы, Спиридонов сразу стал вызывать Петроград на прямой провод:
– Путиловский… мне Путиловский! – И когда Путиловский завод ему ответил, он прохрипел: – Броню… высылайте броню…
Трубка выпала из его руки. Голова рухнула на стол.
– Будет броня… десять листов, – ворковала трубка.
– Хорошо, – ответил Безменов, подходя. – Спасибо… – И вышел, затворив дверь. – Тише, – сказал. – Он уже спит…
Этот молодой парень («пацан», как называл его Комлев) принял на себя всю ответственность: своей волей, никого не спрашивая, он открыл для страны новый фронт – первый фронт для борьбы с интервентами. Вся Антанта стояла сейчас против, и два одиноких «максима», выставив из кочкарника дула, простреливали вдоль рельсов каждого, кто появлялся на путях с севера…