Грунтовые, булыжные — любые,Примявшие леса и зеленя,Дороги серо-голубые,Вы в прошлое уводите меня.Вы красными прочерчены в планшетах —Тем самым цветом — крови и огня.Дороги наших судеб недопетых,Вы в прошлое уводите меня.В пыли и дыме, злобою гонимы,Рвались дороги в Кенигсберг и в Прагу.Дороги были серо-голубыми,Как ленточки медали «За отвагу».
1970 г.
«Я изучал неровности Земли…»
Я изучал неровности Земли —Горизонтали
на километровке.Придавленный огнём артподготовки,Я носом их пропахивал в пыли.Я пулемёт на гору поднимал.Её и налегке не одолеешь.Последний шаг. И всё. И околеешь.А всё-таки мы взяли перевал.Неровности Земли.В который разОни во мне как предостереженье,Как инструмент сверхтонкого слежения,Чтоб не сползать до уровня пролаз.И потому, что трудно так пройти,Когда «ежи» и надолбы преграды,Сводящие с пути, куда не надо,Я лишь прямые признаю пути.
1970 г.
Долгое молчание
Стихи на фронте. В огненной рекеНе я писал их — мной они писались.Выстреливалась запись в дневникеПро грязь и кровь, про боль и про усталость.Нет, дневников не вёл я на войне.Не до писаний на войне солдату.Но кто-то сочинял стихи во мнеПро каждый бой, про каждую утрату.И в мирной жизни только боль моглаВо мне всё том же стать стихов истоком.Чего же больше?Тягостная мгла.И сатана во времени жестоком.Но подлый страх, российский старожил,Преступной властью мне привитый с детства,И цензор неусыпно сторожилВ моём мозгу с осколком по соседству.В кромешной тьме, в теченье лет лихихЯ прозябал в молчании убогом.И перестали приходить стихи.Утрачено подаренное Богом.
1996 г.
«В кровавой бухгалтерии войны…»
В кровавой бухгалтерии войны,Пытаясь посчитать убитых мною,Я часть делил на тех, кто не вольныСо мною в танке жить моей войною.На повара, связистов, старшину,Ремонтников, тавотом просмолённых,На тех, кто разделял со мной войну,Кто был не дальше тыла батальона.А те, что дальше? Можно ли считать,Что их война собой, как нас, достала?Без них нельзя, конечно воевать,Нельзя, как без Сибири и Урала.Бесспорно, их задел девятый вал.Бесспорно, жертвы и в тылу бывали.Но только я солдатами считалЛишь только тех, кто лично убивали.Об этом в спорах был среди задир,Противоречье разглядев едва ли:Водитель, и башнёр, и командир,Мы тоже ведь из танка не стреляли.Я знаю, аргументы не полныНе только для дискуссии — для тоста.В кровавой бухгалтерии войныМне разобраться и сейчас непросто.
Январь 2002 г.
Медаль «60-летие Победы»
Обрастаю медалями.Их куют к юбилеям.За бои недодали мне.Обделили еврея.А сейчас удостоенный.И вопрос ведь не важен,Кто в тылу, кто был воином,Кто был трус, кто отважен.Подвиг вроде оплаченный.Почему же слезливость?То ль о юности плачу я,То ли, где справедливость?
Март 2005 г.
9 мая 2005 года
Солнце пьёт с орденов боевыхБезрассудной отваги выжимки.Чудо!Мы ещё среди живых,Старики, что нечаянно выжили.Как тогда, в сорок пятом, поллитре рад,Хоть на сердце моём окалина.Делал всё для кончины Гитлера,А помог возвеличить Сталина.
Из стихов неравнодушного израильтянина
МОДИИН
Где рукотворные сосновые лесаСвязуют Самарию с Иудеей,Беспрекословно веришь в чудесаИ слышишь повеленья Маккавеев.Отсюда Матетьягу начал бой,Ведя с собой односельчан немногих,И побеждали, видя пред собойНа знамени девиз«Во имя Б-га!».Надежда — не покатимся мы вниз,Отдать земли своей мы не посмеем,Лишь только бы не потерять девиз,Который вёл на подвиг Маккавеев.
8 февраля 1994 г.
У ИСТОКОВ ИОРДАНА
Носитель утопических идейУслышал глас Всевышнего однажды:— Держи Голаны, глупый иудейДержи покрепче, иль умрёшь от жажды.Брезгливо отмахнулся утопист.Его сомненье никогда не гложет.Он знает, — ведь на то он атеист, —Что голоса такого быть не может.От этих маловодных береговЯ вознести свою молитву смею:— Спаси, Господь, о нет, не от врагов,Спаси страну от глупых иудеев.
8 февраля 1994 г.
ХЕВРОН
В Хевроне нет сверкающих дворцов.В Хевроне получают наши детиВ наследство лишь могилы праотцев —Наследье четырёх тысячелетий.Угрюмый камень, пыльная полынь,Здесь жаждет крови Амалек, зверея.И всё ж одна из четырёх святыньХеврон, как встарь, поныне для еврея.Но может на святыню наплевать,Тот, для кого она предмет сатиры,Готовый променять отца и матьНа тень воображаемого мира.«Шалом ахшав!» [2] В слепую. В круговерть.Наивно веря в совесть мировую.Так верили идущие на смерть,Что их ведут помыться в душевую.
2
Шалом ахшав (иврит) — мир сейчас. Название крайне Пацифистского движения в Израиле
11 февраля 1994 г.
ЯМИТ
Синая мёртвый тягостный пейзаж.Безжизненный. Безводный. Обожжённый.И вдруг, как фантастический мираж,Ямит вставал, в пустых песках рождённый.Струясь сквозь пальмы, солнечный потокЛаскал узор дорожек и газоны.В цветах у моря дивный городок,Насквозь весельем детским напоённый.Не просто городок — рубеж, барьерДля всех на нашу землю претендентов.Сейчас для них желательный пример.Он сделался опасным прецедентом.Ямит… Как по тебе душа болит!Сочувственные вздохи доброхотов.До основанья снесенный Ямит —Автограф близоруких идиотов.
12 февраля 1994 г.
АРИЭЛЬ
Своим названьем древность воскресив,Ты ярко юность олицетворяешь.С твоих высот я вижу Тель-Авив,Который ты собою защищаешь.В горах бассейн — весёлый водоём.Купаются дома в потоке света.И зреет в скромном колледже твоёмРосток шестого университета.Чего же вдруг тревога? Как не знатьТвоих творцов и поселенцев кредо?Но только бы тебя не потерять,Как потеряли многие победы.