Из западни
Шрифт:
– Не задавайся, рановато пока. Ты еще про пристреленного чинушу мне не рассказал. Что за препятствия такие он «чинил вышеупомянутому Балку», что его пришлось валить?
– Он, Петрович, мне сделал предложение, от которого я, по его мнению, никак не мог отказаться. Началось все с того, что я к нему пришел за вагонами. Причем эти вагончики были мне выделены министром путей сообщения, и все бумаги у меня были. Оплачены они тоже из казны между прочим.
И вот. Этот петух гамбургский, напоив меня чаем, говорит: «…а давайте-ка мы небольшой гешефтик-с сделаем…» И предлагает мне отчитаться перед Петербургом, что, мол, вагоны я получил, но на перегоне Владивосток – Никольск они сошли
Я ему честно, сначала по-хорошему попытался объяснить, что вагоны нужны для дела, а гешефт мы после войны сделаем. Нет, война, говорит, все спишет. Я молчу. Наконец, поняв мою дремучую тупость, фыркнул, выписал-таки. Расписался я в получении, пошел принимать. Так эта ж сука мне вагоны из сгоревшего в том году в Никольске старого депо подсунула, там даже оси к буксам так приржавели, что их паровозом не провернуть!
Опять возвращаюсь к нему. И по-доброму говорю: мне, мил человек, на фронт через две недели ехать. Не могу я этот хлам восстанавливать, дай те вагоны, на которых во Владик грузы для флота доставили. Я их под разгрузкой в порту видел, в нормальном состоянии все, только добронировать – и вперед. Нет, говорит, берите, любезнейший, что вам дают, и в следующий раз, когда умные люди будут предлагать дельные вещи, не крутите хвостом.
Тут на меня и накатило… Я таких гадов еще в том, в нашем времени понасмотрелся. И натерпелся от них. В общем, сунул я ему ствол под нос и стал колоть. Кто, где, как и сколько на ремонте крейсеров, постройке крепостных батарей и прочих флотских и армейских делах наваривает. Сперва хотел было покочевряжиться, типа законник, – усмехнулся Балк, – но как я ему мочку отстрелил – запел, гнида, ака канарейка породистая…
В общем, список чиновников, подрядчиков, схем их взаимодействия и наворованных сумм – у меня в каюте, под столом приклеен.
Кстати. Гаупт наш то ли сам замазан, то ли настолько привык ко всеобщему воровству, что уже и не обращает внимания. При демонтаже мачты «Рюрика» и ремонте палуб с трубами смета удвоена. Дерево, которое заготовили для подкладки под броню в оконечностях у него и «России», – гнилое, купили по дешевке после разборки разваленных Камимурой домишек. И полетят эти листы в воду от первого снаряда: болты срубит. Зато кто-то наварил пару тысяч.
Трубки котлов, которые при ремонте «Варяга» использовались и были втридорога проданы морскому ведомству господином Калинским, на самом деле из запасного комплекта самого «Варяга», который и так был собственностью этого самого ведомства. Просто на них документы потеряли, а он якобы случайно нашел. Но как сам этот комплект вообще попал во Владик вместо Порт-Артура, пока загадка. Хотя какая там загадка, обычный бардак, этими же чинушами и созданный. Не знаю только, умышленно или нет. И это только то, что знал один мелкий чиновник железнодорожного ведомства…
Ну, я его у почтамта в одном исподнем да с ошметками ушка и привязал к фонарному столбу. С плакатиком «так будет с каждым, кто попытается воровать у армии и флота»… Что, правда скотина помер? Странно, вроде не должен был от такого ранения. Может, сердце слабое или простыл?
А от патруля я вообще не отстреливался. Я им честно сказал – схожу только на крейсер, переоденусь, возьму смену белья и сам приду на гауптвахту. Кто ж знал, что тут в гостинице сидят господа офицеры. Стрелял я в воздух, чтобы внимание к этому Петуху привлечь… Ладно, Петрович. Завязывай на меня глазами крутить… Ну, да… погорячился…
– Слушай, Вась, а как-нить попроще ты не мог? Без явных улик? – усмехнулся Руднев.
– Ну, извини, говорю же – погорячился.
– Короче. Сиди-ка тут до послезавтра и не рыпайся, герой. А я пойду, попробую завалы дерьмища за тобой разгрести. Чтоб шибко не грустил, скажу, чтоб Шустовского тебе и закусь принесли. Карбонарий фигов… Но красавец каков сей господин… Калинский, говоришь…
Через день Руднев снова появился на пороге «камеры» Балка, на этот раз с вооруженным эскортом из матросов с «Варяга».
– Значит, так, этот шпак недостреленный жив. Пока гостит у эскулапов. Одевайся живо в парадное, отправляемся на встречу с лучшими людьми города. У меня с собой десантная полурота с «Варяга», с оружием. Сначала в госпиталь за твоим крестником заедем, а уж после в городское собрание. И это… Списочек из каюты твоей я изучил. Впечатляет… Так что начинаем делать военный переворот в отдельно взятом городе. Пора объяснить народу, что такое законы военного времени. Будут знать, как у меня крысить.
– Ты два дня полуроту собирал?
– Нет, за эти двое суток я из Питера получил высочайшую индульгенцию: приморская крепость Владивосток теперь официально не только на военном положении, но и на осадном. И живет по законам военного времени. Пришлось ввести в оборот такое понятие. Подчинена флоту. И самый главный петух в этом курятнике – я. И закрой пасть, плиз, а то вижу по наглой улыбочке, что хочешь тему про птичку откомментировать. Не та эпоха, не стоит. Кстати, и Макарову такой же карт-бланш надо постараться выбить, если у нас здесь без эксцессов пройдет… Короче, на выход, лейтенант Балк. С вещами!
Следующие три дня во Владивостоке чиновники и подрядчики вспоминали не иначе как словами «Варфоломеевская ночь». Хотя ни один человек в эти три дня не то что не погиб, а даже не был поцарапан. Но вид полуголого Петухова, стоящего у столба с кровавой повязкой на голове, так восхитительно повлиял на не знавших подобного обхождения «бизнесменов», что физического воздействия больше и не требовалось. Достаточно было одного появления в допросной Балка с парой страхолюдного вида казаков с драгунками, чтобы несгибаемый и «кристально честный» чиновник, затравленно глядя на десяток лежащих на подоконнике табличек с надписью «Вор – пособник врага!», идентичных болтавшейся на шее Петухова, начинал каяться в грехах, закладывая подельников.
Затем раскаявшийся грешник на глазах ждущих своей очереди коллег отводился в подвал, откуда чуть погодя иногда раздавался револьверный выстрел. Балк весело палил в воздух, объясняя побледневшей жертве, что «палец сорвался, а курок чувствительный» [3] .
К концу недели в казну было возвращено материалов и иных ценностей на сумму более полумиллиона рублей. В завершение мероприятия перепуганные чинуши и подрядчики, боящиеся смотреть в глаза друг другу, были собраны в зале городского дворянского собрания. Руднев произнес перед ними речь, которую можно было резюмировать одной фразой: «До конца войны воровать у армии и флота нельзя!» Тех, кто не внемлет, ожидает расстрел. Для тех, кто проникнется и будет трудиться не покладая рук, – вся информация, добытая в ходе следствия, никуда и никогда не пойдет. Все темные делишки, не касающиеся армии и флота, не касаются и Руднева.
3
Между прочим, у револьвера Нагана образца 1895 года усилие спуска больше четырех килограммов. Так что Балк просто издевался над «шпаками».