Изабелла Баварская. Приключения Лидерика. Пипин Короткий. Карл Великий. Пьер де Жиак
Шрифт:
Две недели спустя колокол был отлит и, несмотря на покражу мастера Танко, удался на славу; плавка же была исполнена настолько ловко, что теперь было совершенно невозможно определить пропорцию металлов. Танко похвалил себя за содеянное, и, вместо того чтобы вернуться на родину, как он сначала собирался сделать, он решил еще год-другой поработать литейщиком, потому что только сейчас, как ему казалось, постиг все преимущества этого ремесла.
Пришла пора вешать колокол; это был большой праздник. И хотя не было на сей раз ни папы, ни трехсот шестидесяти пяти епископов, тем не менее собралось столько знати, сколько ни разу еще не приходилось видеть мастеру Танко на торжествах по случаю отлитых им колоколов.
Колокол освятил архиепископ Кельнский. Сам славный король Карл был крестным отцом, а добрая королева Хильдегарда — крестной матерью; назвали колокол Магдалиной в память о кающейся Марии Магдалине, которой явился Спаситель после своего воскрешения. После освящения колокол был поднят на колокольню при помощи хитроумного механизма, придуманного мудрецом. Кое-кто очень удивился, что мастера Танко не было видно ни на освящении, ни во время подъема колокола; но все подумали, что он из какого-нибудь уголка тайно — из скромности — наблюдает за своим триумфом, и не придали значения его отсутствию. На самом же деле мастеру Танко было стыдно за совершенную кражу, и он остался дома, с нетерпением ожидая, когда зазвонит колокол, — тогда все будет кончено.
Наконец колокол надежно закрепили на колокольне и подали веревку славному королю Карлу, дабы он, как крестный отец, первым развязал язык своей крестнице. Славный король Карл так и повис на веревке, но все напрасно: Магдалина молчала, как линь. Король, знавший, на что он способен, и уверенный в том, что может разом одолеть десять человек, удвоил усилия; но все было напрасно; он не выпускал из рук веревку, вытирал струившийся по лицу и бороде пот, но Магдалина так и не издала ни звука.
Тогда послали гонца за мастером Танко и велели передать, что славный король Карл хочет немедленно с ним поговорить и ждет его в соборе. Мастер Танко и рад был бы увильнуть от разговора с королем, но это было совершенно невозможно: его отказ мог бы вызвать подозрения; он запер дверь на ключ и последовал за гонцом.
Придя в собор, он застал славного короля Карла в скверном расположении духа, оттого что колокол не звонил. Пока король излагал суть дела, мастер Танко пришел в себя и сказал в ответ, что все это совершенно невероятно. Но славный король Карл, обучавшийся логике у придворного мудреца, вложил веревку в руки мастера Танко и приказал:
— Дергайте!
Мастер Танко ударил в колокол, и то ли он был сильнее, то ли все дело было в привычке, то ли, наконец, чары рухнули, но только Магдалина стала раскачиваться и вдруг зазвучала так громко, что ее услыхали и в Льеже, и в Кельне; однако с двенадцатым ударом язык колокола вдруг сорвался и, упав на голову мастеру Танко, убил его на месте.
Сначала подумали было, что несчастный литейщик только лишился чувств; король Карл приказал его поднять и оказать ему помощь; но будучи вынужден признать, что бедняга мертв, и мертв как следует, он приказал церковному сторожу и ризничему отнести мастера в его комнату и положить на кровать.
Сторож и ризничий повиновались и отнесли мастера Танко в его комнату; но в ту минуту, как по приказанию славного короля Карла они собирались положить его на кровать, они обратили внимание на огромный горб, вздувшийся на матраце. Они вспороли матрац и обнаружили в нем тысячу ливров серебра и двести ливров золота. Так как эти тысяча ливров серебра и двести ливров золота были в слитках с королевским клеймом, ошибки быть не могло; сторож и ризничий со всех ног бросились к славному королю Карлу и рассказали об открытии, сделанном ими в доме у мастера Танко.
Только тогда в глазах всех смерть мастера Танко явилась наказанием Божиим; славный король Карл не пожелал забрать тысячу ливров серебра и двести ливров золота, украденные у него несчастным литейщиком, и подарил их собору.
К этому времени скончался придворный мудрец в возрасте ста шести лет, поручив славному королю Карлу заботу о своем ученике Эгинхарде; славный король Карл, всегда нежно любивший покойного, из уважения к его просьбе назначил Эгинхарда своим секретарем.
V
КАК КОРОЛЬ КАРЛ ПРОГНАЛ СВОЮ ДОЧЬ ЭММУ С ГЛАЗ ДОЛОЙ, А ШЕСТЬ ЛЕТ СПУСТЯ БЫЛ ПРИНЯТ ЕЮ В ЛЕСУ И УЗНАЛ ЕЕ ПО ТОМУ, КАК ОНА ПРИГОТОВИЛА КОСУЛЮ
У славного короля Карла и принцессы Хильдегарды родилась дочь; самая младшая, она была любимицей отца.
Справедливости ради следует отметить, что Эмма заслуживала, и даже гораздо более, если только это было бы возможно, всю любовь, которой окружал ее славный король Карл; она не только славилась ангельской красотой и расцветала подобно розе, но обладала всеми талантами, какие только положено было иметь принцессе в те времена. Днем, когда славный король восседал на троне, она вышивала золотом и серебром, и краше ее работ нельзя было найти ни на рынках Венеции, ни на базарах Гренады и Александрии; ввечеру, сидя у постели отца, она читала ему старинные немецкие баллады, так полюбившиеся королю когда-то, что он наградил того, кто собрал их воедино, пятьюстами золотыми монетами; только она умела приготовить косулю, любимую дичь королевского стрелка, так вкусно, что славный король Карл, едва отужинав, мог снова сесть за стол, если в эту минуту слуги вносили дымящееся блюдо, приготовленное его дочерью, очень скоро позабыла о том, что ей следовало держать секрет
После того, как Эгинхард поселился во дворце, у него появилась возможность чаще, чем раньше, видеться с дочерью короля Карла, а та, словно оправдывая прозвище, данное ей отцом, называвшим ее пчелкой, мелькала то тут, то там, собирая в саду цветы или укладывая в погреб фрукты. Встречаясь то тут, то там, молодые люди стали обмениваться улыбками; потом настал день, когда они перемолвились словечком, а заговорив, поняли, что любят друг друга. Эмма на должном расстоянии: да ведь так трудно быть принцессой в пятнадцать лет!
К несчастью, в это время на короля Карла навалилось немало неотложных дел, а так как он имел случай убедиться не только в необычайных способностях своего секретаря, но и в его большой скромности, он заставлял его присутствовать на всех заседаниях Совета. Для восемнадцатилетнего юноши это была неслыханная честь; он весьма ценил подобный знак внимания; впрочем, он бы скорее предпочел, чтобы эта королевская милость была не столь велика, потому что теперь он лишь мельком виделся с Эммой, теперь ему едва ли раз в неделю удавалось сказать с ней два слова наедине.
Такое положение было для двух влюбленных невыносимо; государственные дела, похоже, только запутывались по мере того, как их обсуждали; королю случалось в один день трижды созывать Совет, и скоро эти заседания грозили перерасти в одно, которое должно было тянуться с утра до вечера.
Тогда молодые люди в своей невинности решили призвать на помощь ночь; и так как их любовь представлялась им делом столь же важным и в особенности не менее запутанным, нежели политика королевства, они стали держать совет каждую ночь в комнатке Эммы, пытаясь решить, как сделать так, чтобы их дела пошли на лад.