Изабелла Баварская
Шрифт:
Старик поднял глаза и в углу заметил Бетизака: он стоял на коленях в молитвенной позе. И этот человек еще дерзал молиться! Старик задрожал, увидев себя рядом с тем, которому он поклялся отомстить. Бетизак повторил вопрос.
— Да, из города, — ответил старик глухим голосом.
— И о чем же там толкуют? — спросил Бетизак, изобразив на лице полное безразличие.
— Толкуют о некоем Бетизаке, — сказал старик.
— Ну и что о нем говорят? — робко продолжал Бетизак, которого сильно волновал заданный им вопрос.
— Говорят,
— Господи Иисусе! — воскликнул Бетизак, вскочив на ноги.
Старик снова обхватил голову руками, и тишину темницы нарушало теперь лишь стесненное дыхание человека, узнавшего вдруг нечто страшное… Минуту он оставался недвижим, но вскоре ноги изменили ему; он прислонился к стене и отер лоб. Потом, немного придя в себя, продолжал хриплым голосом:
— Пресвятая богородица!.. Стало быть, для него нет никакой надежды?!
Старик промолчал и не шелохнулся, словно и не слышал вопроса.
— Послушайте, значит, для него нет никакой надежды?.. — снова спросил Бетизак, подойдя к старику и яростно тряся его руку.
— Есть, — спокойно произнес старик, — одна-единственная: если перервется веревка.
— Боже мой, боже!.. — воскликнул Бетизак, ломая руки. — Что же делать?.. Кто даст мне совет?..
— А, — мрачно протянул старик, глядя на Бетизака столь пристальным взглядом, будто боялся упустить малейшую подробность в выражении его отчаяния. — Так это вы и есть тот, кого проклинает весь народ? До чего же, видать, тяжко доживать последние часы преступной жизни!..
— Да пусть отнимут у меня все, — сказал Бетизак, — движимое, деньги, дома! Пусть их отдают этим негодующим людям, только бы оставили мне жизнь! Я готов провести свои дни в темнице, закованный в цепи, не видя света божьего! Только бы жить, жить! Я жить хочу!..
Несчастный катался по земле, как безумец. Старик молча смотрел на него. Потом, видя, что тот уже изнемог, он спросил:
— А как ты вознаградишь человека, который помог бы тебе из этого выпутаться?
Бетизак поднялся на колени; он пристально смотрел на старика, будто хотел проникнуть в самую глубину его сердца.
— О чем вы говорите?..
— Я говорю, что мне жаль тебя, и если ты послушаешь моего совета, все еще может кончиться благополучно.
— Продолжайте же, продолжайте: я богат… все мое богатство…
Старик рассмеялся.
— Вот оно что! — сказал он. — Значит, ты надеешься выкупить свою жизнь тем же самым, чем ее погубил, не так ли? И думаешь таким путем рассчитаться с людьми и с богом?
— Нет, нет! Я все равно останусь преступником, я это знаю. И я горько раскаиваюсь… Но вы сказали, что есть средство… Какое же?
— Будь я на твоем месте, да упаси меня от этого бог, вот что бы я сделал…
Бетизак пожирал каждое слово старика по мере того, как они вылетали из его уст.
— Явившись
— Да-да… — согласился Бетизак.
— Я сказал бы, что чувствую себя виноватым в другом преступлении и хочу покаяться в нем ради спасения своей души. Я бы сказал, что долго блуждал в неверии, что я манихей и еретик…
— Но ведь это неправда! — воскликнул Бетизак. — Я добрый христианин, верующий в Иисуса Христа и в деву Марию.
— Я сказал бы, что я манихей и еретик и что я крепок в своих убеждениях, — продолжал старик, словно Бетизак и не возражал ему. — Тогда меня потребовал бы к себе епископ, потому что я подлежал бы уже суду церковному. Епископ отослал бы меня к авиньонскому папе. Ну а так как святой отец наш Климент большой друг герцога Беррийского…
— Понимаю, — прервал Бетизак. — Да-да, наш герцог Беррийский не допустит, чтобы мне причинили зло. О, вы мой спаситель!
При этих словах он бросился было обнимать старика, но тот оттолкнул его. В эту минуту дверь отворилась: пришли за Бетизаком, чтобы вести его в королевский совет.
Здесь, в совете, Бетизак решил, что теперь самое время пустить в ход ту хитрость, которой научил его старик, и, встав на одно колено, он попросил разрешения говорить. Ему немедленно дали слово.
— Почтенные господа, — начал он, — я обдумал свои поступки, я проверил свою совесть и боюсь, что сильно прогневил господа, но не тем, что я грабил и взимал деньги с бедняков, ибо всем, слава богу, известно, что я это делал по приказанию моего господина, а тем, что я блуждал в неверии…
Судьи удивленно переглянулись.
— Да, — продолжал Бетизак, — да, господа, ибо разум мой не верит ни в святую троицу, ни в то, что дух святой спустился с небес, дабы воплотиться от женщины, и я думаю, что душа моя умрет вместе со мною…
По всему собранию прошел ропот изумления. Тогда сир Лемерсье, смертельный враг Бетизака, поднялся и сказал:
— Бетизак, подумайте о том, в чем вы сейчас признались! Ибо своими словами вы наносите тяжкое оскорбление нашей матери святой церкви и заслуживаете за них костра. Так что одумайтесь!
— Не знаю, — отвечал Бетизак, — чего я заслуживаю, но так я думаю с тех пор, как во мне пробудилось сознание, и так буду думать до той минуты, пока оно живет во мне.
Тут судьи осенили себя крестным знамением и, испугавшись за свое собственное спасение, прервали речь Бетизака, приказав водворить его снова в тюрьму. Войдя в темницу, он стал искать старика, чтобы обо всем ему рассказать, но старика в темнице уже не было.
Что произошло в душе Бетизака, известно одному богу. Однако на следующий день это был совсем другой человек. Каждый прожитый им час бог превратил в годы: за одну ночь волосы его поседели.