Избрание сочинения в трех томах. Том второй
Шрифт:
Потом какие–то слова о здоровье внука сказал и Илья Матвеевич, но Тоне казалось, что отец недоволен совсем не Сашкиным купаньем: наверно, расчеты с отверстиями так и не удались. Она сказала об этом Игорю.
Игоря пригласили обедать. За столом Антон все время спорил со стариками, к их спорам присоединился и Костя. Дуняшка была занята ребенком, который возился у нее на коленях и мешал ей есть. С Игорем заговаривали только Агафья Карповна да изредка Лида. Он им вежливо отвечал, но большей частью невпопад, потому что продолжал прислушиваться к разговорам мужчин.
Тоня молчала.
Тоня вернулась к себе в комнату, легла на постель и, пожалуй, впервые за последние годы заплакала. Она ведь ждала его прихода, ждала. Он пришел… И что же, собственно, произошло? Ничего как будто бы. Ничего, если не считать непонятной улыбочки и странного, очень странного «да?». Но разве можно их не считать, эту улыбочку и это «да?» В них звучали насмешка, ирония, пренебрежение. Игорь потускнел для Тони, и ее сердце, которое все дни ожидания волновалось при каждом скрипе калитки, вдруг замерло и похолодело. Игорь стал ей неинтересен и безразличен. Она в нем ошиблась. Всякая ошибка горька, а такая, когда ошибаешься в человеке, горька тем более.
Вечером к ней зашел Алексей и, щелкнув выключателем, зажег свет.
— Ты что это раскисла? — спросил он, заметив ее слезы.
— А ничего! — зло ответила Тоня, не подымая головы с подушки и щурясь от яркого света. — Сам знаешь — что!
Тонины чувства совершили крутой поворот. Уже не Игорь был виноват в ее расстройстве, а белобрысая глупая Катька, которая кружила голову Алексею.
— Ничего я не знаю, — ответил он удивленно. — Захворала?
— Ты захворал, а не я. Ты!
В кухне распевала Дуняша:
Если сердцу грустно станет,
Знай, что песня тебя не обманет…
Тоня слушала пение Дуняшки, остро ненавидела Катьку и думала об Игоре.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Скобелев напрасно стращал Зину: ни терпеть его общество, ни выполнять его приказания ей не приходилось. Он появлялся в бюро только утром., выкуривал папиросу, щелкал замками стола и исчезал на весь день.
Тетя Лиза, уборщица, сказала однажды Зине:
— Шли бы гулять, барышня. Что тут сидеть в сырости да в потемках!
— Я работать приехала, а не гулять, — ответила Зина, перелистывая только что принесенные с почты журналы.
— Оно верно, — тетя Лиза стояла перед Зиной, опираясь на швабру, — работать надо. Да без начальства какая работа! Мучаетесь, гляжу на вас. Начальство ваше, Евсей Константинович, тот обожает жизнь вольную. И в буфете попрохлаждается, и в поликлинике потрется — глазки регистраторше строит…
Как ни мрачно было на душе у Зины, она чуть не рассмеялась: возможно ли — Скобелев строит кому–то свои рыбьи глазки!..
— А больше всего, — продолжала тетя Лиза, — сидит Евсей Константинович с заведующим клубом, с Вениамином Семеновичем, да ногой
Совет тети Лизы никак не вязался со словами директора о том, что она, Зинаида Павловна Иванова, должна стать катализатором в бюро технической информации.
Катализатор из нее не вышел и не мог выйти по причине крайней малочисленности штата бюро: Скобелев да она, Зина. Первые дни Зина просто не знала, за что взяться, с чего начинать, ее тянуло прочь из сумрачной комнаты, туда, к стапелям. Скобелев если и давал какие–нибудь поручения, то самые пустяковые: отнести в цех новую брошюрку, сходить на почту, подклеить в альбом вырезки из газет и журналов. Зина готова была сложить чемодан и бежать с завода, где ее так скверно приняли. Она пошла к директору, чтобы высказать ему все–все, что у нее накопилось на душе. Но директор не принял, у него шло совещание, а после совещания он сразу же уехал в областной комитет партии. Проходя мимо Зины, которая упрямо дожидалась его в приемной, он на нее не взглянул, — кажется, даже и не узнал, отмахнулся: занят, занят, завтра прошу.
Зина поняла, что и завтра и послезавтра ею заниматься никто не будет, у всех свое дело, свои заботы; ей тоже определили дело, о котором отныне она должна заботиться, и с нее за это дело потребуют ответа, когда придет час. Вот так всегда. Поручают что–нибудь трудное человеку, говорят бодрые слова: поможем, не оставим, а потом оказывается — и не помогли, и оставили, и забыли, — поступай как знаешь, отвечай как умеешь.
Ее удивляло, почему никто и никогда не приходит в бюро и не требует никаких справок. Для чего тогда все альбомы, щиты, диаграммы? Нужны ли они вообще, соответствуют ли уровню техники, существующему на заводе, отвечают ли техническим запросам инженеров и рабочих?
Зина предприняла поход по цехам, чтобы выяснить, в какой информации там нуждаются. «Подумать надо, — нехотя отвечали ей начальники, инженеры, мастера. — С кондачка не скажешь». Зина чувствовала, что дело не в кондачке, — просто люди не верят в силы и возможности бюро, не видят от него пользы, а многие о нем и вовсе не знают. Когда она, решив проверить это предположение, спрашивала у случайно встреченных рабочих, как ей найти свое бюро, четверо или пятеро недоуменно пожали плечами, и только один ответил: «За точность не ручаюсь. Кажется, оно в главном здании».
Можно ли с этим мириться! Зина составила и разослала во все цехи, мастерские и отделы анкету. Что вам надо, товарищи? Обращайтесь, требуйте, — почти умоляла она. И литературу подберем, и любой институт запросим, и даже в командировку куда угодно пошлем.
Но и на анкету никто не отозвался.
— Знаете, товарищ Скобелев, — сказала однажды Зина своему начальнику, — наше бюро надо закрывать!
— Закрывайте, — ответил Скобелев безразличным тоном, надел кепку и пошел к дверям, чтобы, по обыкновению, исчезнуть на весь день.