Избранник. Трилогия
Шрифт:
Уличное движение в Ангарске оказалось весьма оживленным. По городским улицам сновали четырехколесные водородники. А изредка встречались и байсиклы на одного-двух человек.
На двухместках, как правило, за рулем находился парень, а сзади, цепко держась за его широкие плечи, сидела девушка. Длинные волосы – платиновые, снежно-белые, жгуче-черные, огненно-рыжие, небесно-голубые – развевались по ветру, как вымпелы.
Любопытное транспортное средство. В Петрограде таких практически нет. Да и в Новобибиреве – почти тоже. Галактические столицы – что с них возьмешь, там все больше по воздуху
«Росомахи» сели на маршрутный водородник и довольно скоро оказались возле высоченного (семьдесят семь этажей) здания гостиницы «Имперская». Наверное, чтобы ни у кого не возникало сомнений в правомерности такого названия, здание было увенчано двуглавым орлом. Из фешенебельных, должно быть, гостиница – использование государственных атрибутов власти в качестве украшений обычно обходится хозяевам в немалую копеечку.
Выходя из водородника, Осетр почувствовал, как по спине побежали мурашки. Он уже догадывался, с какой целью два капитана сюда пожаловали.
Вошли в холл, подошли к рецепции.
Номера для вновь прибывших оказались забронированы, и Осетр только уверился в своей догадке.
Вселились на шестидесятый этаж. Номера оказались рядом. После кустанайских гостиниц и альпинистско-туристического пансионата здесь, на Иркуте, условия были почти королевские – гостиная и спальня.
В окнах открывался вид на городские кварталы. Висящее над Ангарском местное солнце Лада ничем не отличалось от Чудотворной, заливающей свои сиянием просторы Нового Санкт-Петербурга.
Заселившись, Осетр первым делом привел себя в порядок. Это не потребовало больших затрат времени, ибо прямо в номере стоял синтезатор. Впрочем, военной формы в перечне его услуг не было, поэтому «росомаха» заказал черный костюм с белой рубашкой и прочую мелочь: туфли, галстук, запонки…
После туристских одеяний натягивать на себя такие тряпки было непривычно.
Посмотрелся в зеркало и остался очень доволен. Оттуда на Осетра смотрел весьма симпатичный, подтянутый, уверенный в себе молодой человек. Этакий хлыщ из высокородных…
В дверь номера позвонили.
Гостем оказался Щеголев.
На нем был костюмчик, взглянув на который можно было подумать, что такая фамилия у капитана появилась не случайно.
– Догадываешься, какая нас ждет встреча? – спросил Щеголев.
– А то! – сказал Осетр.
– Я с ним прежде всего один-единственный раз говорил.
В дверь снова позвонили: пришел посыльный. Если таким словом можно было назвать мужчину лет тридцати. Он тоже был в штатском, но с явной военной выправкой. Незнакомый. Зато он их знал.
– С прибытием в Ангарск, господа капитаны! Вас ждут! Прошу следовать за мной!
Впрочем, у него работа такая – узнавать тех, кого приглашают на аудиенцию к начальнику.
Через пять минут господа капитаны оказались в спальне Дедова номера, в которой, как и на Дивноморье, был устроен рабочий кабинет.
Полковник тоже был в штатском.
Обменялись крепкими рукопожатиями, а потом и вовсе обнялись.
Седины у Деда прибавилось.
По крайней мере, так показалось Осетру.
Еще через пять минут капитану Щеголеву была выражена благодарность командования за успешное выполнение задачи, и он был отпущен восвояси. А Осетр остался с полковником наедине.
– Вот и ты, мой мальчик, – пробормотал Дед, снова обнимая Осетра, когда Щеголев скрылся за дверью. – Возмужал. Очень возмужал. Встретил бы где-нибудь случайно и не узнал. Похоже, эти месяцы тебя здорово изменили.
– Такие месяцы иных лет стоят! – сказал Осетр. – Было много работы, самой разной. Я ведь даже в качестве наживки на крючке побывал. – Он усмехнулся и прислушался к себе.
Обиды на Деда не было. Ни малейшей. Предназначение «росомахи», известно, – не пирожки выпекать!
Впрочем, Дед тоже не переживал. Он-то о предназначении «росомахи» знал в те времена, когда Осетра еще и проектировать не начали.
– Думаю, ты понимаешь, мой мальчик, что на Кустанае все было сделано правильно? Агентов противника непременно требовалось разоблачить. Несмотря ни на что! А риск для тебя был не столь и велик – ведь ты «росомаха»! Гвардеец! Один из лучших!
– Да я, Всеволод Андреич, в общем-то, и не возмущен, – успокоил полковника Осетр. – Окажись я на вашем месте, думаю, наверное, так же бы поступил.
Дед отодвинулся от него и осмотрел с ног до головы. Словно только-только познакомился…
– Ты не только повзрослел, Остромир, ты еще и помудрел изрядно. Я слышу речь не мальчика, но мужа!
Осетр прислушался к себе.
Так ли он рад встрече, как порой представлял себе, сидя в разведшколе и бегая за прелюбодеями на Кустанае?
Да, рад! Может, и не столь горячо, но все равно рад. Ибо Дед – единственный человек, в котором он уверен. Этот свой до мозга гостей! Этот не предаст! А если предаст, то самую малость, не до конца. Не противникам предаст, а политическим интересам… Это и не предательство вовсе, это работа сотрудника спецслужбы. Та самая – не пирожки выпекать… Впрочем, рогатки тут много серьезнее – Дед знает, что если вздумает предать, и минуты не протянет.
И это абсолютная правда – особенно теперь, когда у Осетра не стало прежних, приобретенных на Крестах и обнаруженных на Дивноморье возможностей.
Полковник положил ему руку на плечо:
– Я был чертовски расстроен, мой мальчик, когда узнал о твоей супруге.
Осетр понимающе кивнул.
Интересно, чем Дед был расстроен? Тем, что Катерина оказалась вражеским агентом, или тем, что умерла? Это соболезнование человека или сотрудника спецслужбы?
Впрочем, разве в данной ситуации это важно? Даже если враг – твой близкий родственник, он должен быть уничтожен. Таковы основы нашей работы. И не только нашей. Так повелось испокон веку во властных коридорах. Ради власти, бывало, матери отравляли сыновей, а сыновья душили отцов. По-другому нельзя. Всякого, кто стоит у тебя на дороге, смети. И без угрызений совести, боже тебя упаси!.. Лишь поначалу тебя будет донимать это чувство, а потом, с каждым бесстыдным поступком, она будет вести себя все гибче и беспринципнее. Стальная совесть сделается резиновой. И если ты заключил себя в клетку совести, то клетка эта тоже сделается резиновой. А потом ее и вообще не станет. Ибо в делах, повседневно творящихся вокруг трона, она не нужна, она – не главное…